Есть такая категория людей, которая изо дня в день исправно ходит на работу или службу, чтобы ничего не делать.
Таким в штабе был заведующий минно-торпедным кабинетом мичман Марьянко.
Он был огромен. Просто гигантского телосложения.
Его щёки свисали со скул, живот валялся на лобке и жил своей, отдельной от хозяина жизнью.
Ходил он медленно, с достоинством, слегка расставляя ноги. Видимо яйца тоже соответствовали его конституции и немного мешали при движении, хотя в танце он был огонь.
Его правый глаз был слегка прищурен, а левый – широко открыт. Отчего взгляд приобретал орлиную проницательность. Глядя на тебя, он буквально проникал в душу собеседника, шарил там, что-то искал, но ничего не находил.
Голос его был с хрипотцой, но не громкий.
Пил он много.
Не хмелея. Или, может, наша доза для него была слишком мала.
Когда ему поручали что-то сделать, он очень сильно переживал и не спешил выполнять, потому как это поручение либо могло быть забыто, либо за давностью лет отменено.
За рабочий день, если Саня вдруг (а такое бывало отнюдь не часто) не был занят выполнением обязанностей помощника оперативного дежурного, он прочитывал толстенную книгу и сгрызал ведро семечек.
Марьянко, естественно, был отличником боевой и политической подготовки, коммунистом (о том, как мичмана стали коммунистами, описано в рассказе «Рост партийных рядов»), мастером военного дела, был, за безделье, не любим флагманским минером, зато очень любим высшим командованием, поскольку умел быстро организовать стол.
Вот если что-то надо было организовать, здесь Саня был, по истине, виртуоз.
Потом, Саня как-то расслабился и, поддавшись влиянию молодых, более горячих мичманов, перевёлся служить на корабль на Камчатку.
А там надо было служить! И служить по-взрослому.
Каждый день его дрючили, а к этому он не привык. Кора****ская жизнь не мед.
Живот опал.
Щёки подтянулись.
И еле-еле дотянув до двадцати лет выслуги, он уволился на пенсию.
Так и закончилась славная карьера воина-бездельника, лицо которого могло вызвать страх у любого агрессора.