Советские люди как-то легко пережили развал Советского Союза и как-то легко согласились с переходом страны на капиталистический путь развития. А многие советские люди даже и не заметили, как оказались в капиталистической стране, и по-прежнему думали, что живут в стране развитого социализма.
Но советских людей и понять можно было: в девяностые-то годы закрывались предприятия, задерживались выплаты зарплат, пенсий, из магазинов исчезли продукты, товары, и все помыслы советских людей в те годы были направлены только на то, как бы выжить. А коммунистические лидеры побоялись вывести советских людей на улицы в защиту целостности Союза, видимо, понимая, что народ уже не верит им и не пойдёт за ними. А когда «красные директора» присвоили общенародную собственность, и заводы, совхозы, земля, недра вдруг оказались в частной собственности, то уж и поздно было что-либо изменить. Ну и советские-то люди и подумали, что, быть может, с капитализмом-то этим «проклятым» им как-то и полегче жить станет, в магазинах продукты появятся и товары хоть какие.
Но не все смирились с исчезновением Советского Союза. И даже сейчас, по прошествии двадцати пяти лет, можно встретить чудаков, сохранивших свои партийные билеты, мечтающих о возрождении Советского Союза и коммунистического образа жизни.
И я расскажу вам об одном из таких чудаков.
Когда распался Советский Союз, исчезла коммунистическая идеология, мой одноклассник Лёха, доктор исторических наук, университетский профессор, заведующий кафедрой истории КПСС, остался не у дел, и его отправили на пенсию, назначив содержание ниже прожиточного минимума. Но Лёха как-то сумел выжить, пережил лихие девяностые, и сейчас, слава Богу, жив. Но тронулся профессор умом. С виду-то Лёха как бы и нормальный, но достаточно поговорить с ним, чтобы понять, что он — человек душевнобольной.
Да и как было не свихнуться-то Лёхе после развала Советского Союза, запрета КПСС, сноса памятников деятелям Великого Октября, упразднения кафедр истории КПСС! А окончательно подкосило Лёху, когда ночью снесли памятник вождю пролетариата великому Ленину, который простоял перед зданием университета более полувека.
И я понимаю моего одноклассника. Не смог он согласиться с несостоятельностью марксизма-ленинизма, и оставалось ему только одно: сойти с ума.
Я, бывает, захожу к Лёхе. Живёт он одинокой стариковской жизнью, жена его умерла еще в начале девяностых: в очереди за куриными костями случился с ней инфаркт, а до «Скорой» дозвониться не смогли.
И Лёха не вписался в новую жизнь. Он идеализирует прошлое и по-прежнему верен коммунистическим идеалам.
На стенах Лёхиной квартиры портреты идеологов коммунизма: Маркса, Энгельса, Ленина, и отдельно над кроватью портрет любимого Лёхой генсека Брежнева. Кабинет заставлен огромными книжными шкафами, на полках собрания сочинений основоположников научного коммунизма и сборники научных статей самого Лёхи.
Профессор Лёха и сейчас что-то пишет, его рабочий стол завален рукописями, справочной литературой. А что пишет Лёха — никому не ведомо. И я иной раз думаю, не пишет ли Лёха что-либо подобное ленинским «Апрельским тезисам». А Лёха-то и внешне похож на Ленина: маленький росточек, лысенький, усы, бородка клинышком. И руки Лёха как-то по-ленински держит в карманах штанов.
А в последнее время странности-то Лёхины и многим стали очевидны. Чудить стал профессор. Ходит Лёха по улицам города, останавливает прохожих и задаёт им вопросы: «Вы верите, что победа коммунизма неизбежна?», «Вы верите, что пролетариат — могильщик капитализма?» Пожилые-то граждане удивляются таким вопросам: давно уж они ничего не слышали, ни о коммунизме, ни о пролетариате, но странного старика не обижают, смотрят на него с сочувствием и обходят стороной. А вот молодые, случается, и нагрубят старику, скажут: «Пошёл ты, старый козёл, в жо*у!» И в таких случаях профессор возмущается до слёз, кричит, что народ предал великую идею, за которую деды и отцы отдавали свои жизни.
А недавно Лёха сказал мне по секрету, что по ночам беседует по скайпу с Фиделем Кастро, и кубинский лидер очень заинтересован его планом организации революционных выступлений пролетариата в Южной Америке. Я удивился, говорю: «Лёха, окстись, Кастро-то уж помер!» Но Лёху это не смутило, и он ещё больше удивил меня, сказав: «Для меня великие революционеры вечно живые». Ну а я, как услышал такой бред, то уж и окончательно убедился, что мой одноклассник Лёха сбрендил, и с этим уже ничего не поделаешь.
Пришлось мне как-то уехать из города. Отсутствовал я целых два месяца, а как возвратился, то сразу Лёхе-то и позвонил. А в трубке чужой голос. Я, грешным делом, подумал: уж не помер ли мой одноклассник. Но, слава Богу, Лёха живым оказался, а в его квартире дальний родственник живёт. Этот родственник и рассказал мне, что с Лёхой-то приключилось, пока я в городе отсутствовал. И вот его рассказ.
В день выборов в Городскую думу пришёл Лёха на избирательный участок и развернул плакат, призывающий граждан России не голосовать за кандидатов-миллионеров. Ну и случился скандал. Охрана пыталась вывести Лёху, а он сопротивлялся и как-то изловчился ударить по лицу наблюдателя на выборах от правящей партии. Ну а в полиции-то, куда сопроводили Лёху, и предложили ему на выбор: либо уголовное дело, либо психушка. А Лёха-то с горяча и ляпнул, мол, лучше психушка, чем жить в сумасшедшей России. Вот тогда-то дальнего родственника Лёхи и отыскали, который быстро и оформил все необходимые бумаги для помещения профессора в психиатрическую клинику.
Когда я слушал рассказ Лёхиного родственника, то как-то и не верил в случившееся с Лёхой, но и не поверить нельзя было, — уж очень убедительно говорил родственник.
И удивило меня, и даже напугало название психиатрической клиники, куда поместили Лёху: «Последний приют». Показалось оно мне каким-то уж очень трагическим и безысходным. Узнал я у родственника адрес клиники и к Лёхе помчался.
А клинику-то отыскать не так уж и просто было. Находилась она за городом, в сельской местности. Но, слава Богу, отыскал, — местные жители подсказали.
Но прежде, чем повидать Лёху, зашёл я к главному врачу «Последнего приюта».
Всем известно, что доктора-психиатры частенько неадекватными бывают и больше похожи на сумасшедших, чем на докторов. Но этот доктор-психиатр оказался нормальным, простым в общении и даже весельчаком. И удивил он меня своими методами лечения. Этот доктор не столько лечил своих пациентов препаратами, подавляющими волю, сколько старался создать для них комфортные условия проживания в стенах клиники. «А для вашего приятеля, — сказал мне доктор, — из уважения к его возрасту и научным званиям, я создал особые условия». И пригласил меня доктор пройти к палате, в которой вот уже полтора месяца обитал профессор.
Удивился я, когда увидел, что палата Лёхина числится под номером шесть, вспомнил чеховский рассказ «Палата №6», и показалось мне такое совпадение символичным.
Лёха обрадовался мне, мы обнялись и облобызались.
Огляделся я. И действительно, Лёхе на условия жизни в клинике грех было жаловаться. В палату Лёха перевёз из своей квартиры всё, что было ему необходимо для научной работы. Развесил Лёха на стенах палаты и портреты идеологов коммунизма, и портрет генсека Брежнева повесил. На столе книги, рукописи, включённый компьютер: видимо, приход мой оторвал Лёху от работы. Лёха и подтвердил: готовится он к лекции на тему «Пролетариат как движущая сила при переходе от капитализма к коммунизму», которую главный врач разрешил ему прочитать пациентам клиники. Лёха и мне предложил приехать и послушать его. Я обещал.
Желающих послушать профессора оказалось немного, всего-то трое. Расселись мы, кто где: Лёха за столом, слушатели на стульях, я присел на кровать.
Признаюсь, слушал я Лёху невнимательно. Мне любопытно было наблюдать за поведением душевнобольных. А вели они себя, мягко говоря, странно. Женщина лет пятидесяти не переставая смеялась, кокетливо строила Лёхе глазки, хлопала в ладошки. Пожилой мужчина спал, тихо похрапывая, но, когда Лёха повышал голос, просыпался, с испугом смотрел на него и вновь засыпал. А молодой человек сидел спиной к лектору, демонстративно заткнув пальцами уши, он так и просидел до конца лекции.
Но Лёха настолько был увлечён темой ленинского видения роли пролетариата в мировой истории, что как будто не замечал странного поведения своих слушателей.
А закончил Лёха лекцию ленинской фразой: «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации». И в подтверждение этого постулата Лёха стукнул кулаком по столу. Пожилой мужчина, до этого находившийся в состоянии полусна, вдруг проснулся, вскочил со стула, воздел руки и торжественно запел гимн Советского Союза. И мы с Лёхой встали и уже хотели поддержать поющего, но вбежали санитары, которые, видимо, из коридора наблюдали за больными, и вывели их из палаты.
«Ну и как?» — спросил меня Лёха. А я, чтобы не обидеть профессора, сказал, что потрясён его лекцией, из которой узнал для себя много нового. Видимо, и Лёха остался доволен своим лекционным дебютом в клинике.
А когда мы с Лёхой прощались, сообщил он мне по секрету, что вышел на контакт с лидером Северной Кореи Ким Чен Иром, и уже состоялась между ними продолжительная беседа. И я обещал Лёхе сохранить его связь с северокорейским лидером в тайне.
Я навещаю Лёху в клинике. Он знает, что живёт в сумасшедшем доме, но не придаёт этому никакого значения.
Лёха занят научной работой, разрабатывает теорию и тактику пролетарских революций, читает лекции пациентам клиники. И, если верить Лёхе, ведёт он активную переписку с лидерами коммунистических партий ряда африканских стран.
Как-то Лёха сказал мне, что и великий Ленин, находясь в ссылке, в тяжелейших условиях проделал громадную научную работу и написал свыше тридцати произведений.
И я думаю, когда придёт время и появятся политические силы, которые поставят своей целью вернуть Россию на коммунистический путь развития, то и обратятся они к теоретику пролетарских революций, моему однокласснику Лёхе. А найти его будет просто: психиатрическая клиника «Последний приют», палата №6. Но будет ли к этому времени жив профессор, я не уверен. Ведь Лёха уже старик.