… Он уже долго стоял на смотровой площадке и пожалел, что не захватил с собой курева, рассчитывая сбегать туда и обратно, но возвращаться из-за отсутствия сигарет не хотелось. Здесь был особенно свежий и чистый воздух без запаха моря и после бега дышалось им особенно легко. Он снова посмотрел на оползень склона под ногами из сыпучей земли пополам с серым песком, редкой травой и застрявшими на неровностях камнями…
Да, она боялась высоты, а все-таки, сагитированная Ридовной, уехала вместе с ней по путевке в Терскол, в горы.
Завтра, если ничего не изменится, они должны быть на месте. Хорошо, что она будет там не одна. Нет, не в этом дело - одна она никуда бы не поехала, это само собой разумеется. Хорошо, что Ридовна - врач, это главное. Случись что - рядом врач. Ничего не может случиться. Не должно. Он бы почувствовал тревогу, а он спокоен. Значит, все в порядке. И все-таки странно. Горы ее никогда не привлекали, а альпинисты в особенности - они всегда вызывали ее осуждение: « Ради своих страстей, прихоти рисковать благополучием своих семей! Он сорвется в пропасть, а дома останутся жены, дети…Как им жить дальше? Об этом они думают, покорители снежных вершин?».
…Ночью кто-то зашел в операционную и сообщил , что погибла Калюжная. Калюжная была с его курса, тоже хирург, год назад устроилась на работу к ним в больницу. Очень энергичная, такая позитивистка во всем, всегда излучавшая оптимизм, с правильными, даже, можно сказать, хрестоматийными взглядами на жизнь. Типичный для тридцатых годов образ комсомольского вожака женского пола. Спортсменка, альпинистка. Уехала в отпуск на Памир. Что-то там произошло при восхождении, почувствовала себя плохо и решила вернуться в Душанбе. Спускалась из лагеря одна. Ее нашли мертвой у подножья горы. Остались муж и шестеро детей!! Хорошо, что они уже заканчивали операцию, ушивали брюшину.. Он-то ничего, а вот Н. держа крючки, так до конца и простояла, всхлипывая под мокрой маской, изо всех сил стараясь не разреветься еще больше.
Довольно про горы…
… В тот день им не удалось сдать туфли в починку. С Литейного они вышли к Фонтанке и направились к Летнему саду. Глупо было продолжать дуться друг на друга за то, в чем ни она , ни он не были виноваты и, когда остановившись у парапета и, убедившись, что вблизи никого нет, стали целоваться, грусть улетучилась и сиюминутное счастье заполнило собой все, прочно и надежно.
- Ты скучала?
- Думала умру от тоски. Наверное, четыре дня -это максимальный срок, который я могу вынести не видя тебя.
- И не догадывалась, что позавчера я катал тебя в лодке по Волхову? - как козырь выложил он и пожалел, он вдруг вспомнил, какое определение дал Гоголь понятию « пошлость». Будучи в Германии писатель был свидетелем, как один молодой, влюбленный бюргер каждый вечер надевал на голову чучело белого лебедя и в таком виде плавал в пруду перед балконом своей возлюбленной, вызывая ее на свидание.
- Нет, - вздохнула она, приходя к неизбежному выводу : «Какой мне от этого прок…».
- Я боялась, я думала, ты обо мне совсем не думаешь. Хорошо по-русски говорю, да? Мне самой нравится.
А день опять выдался, как по заказу - теплынь, солнце и сизая неаполитанская дымка весны, в которой тонул город. В мире обязательно происходило что-то необычное, когда они встречались. Они стояли напротив прямоугольных задворков цирка Чиннизелли и увидели, как отворилась неприметная дверь и на прогулку вывели толстенного медведя в ошейнике. Изучающе покрутив мордой по сторонам, косолапый послушно поплелся туда, куда его повели.
А еще тогда произошел этот неприятный эпизод… Они продолжили свой путь по набережной Фонтанки, и он случайно задел своим кейсом мужика, быстро шедшего навстречу и близко поравнявшегося с ними. Удар нагруженного авторефератами «дипломата» с металлическими уголками пришелся по колену. Мужик скривился от боли и матерно обложил его, вперив в него ненавидящий, петушиный взгляд. Оскорбление было нанесено в ее присутствии, что делало невозможным оставить хамство без возмездия. Перед ним стоял отнюдь не богатырского сложения мужик, среднего роста, лысоватый, лет сорока, очень похожий на артиста Пашутина, а может это и был Пашутин. Послать его в нокдаун, наверное, не составило бы труда, но заметив промелькнувший в глазах обидчика испуг, решил не доводить дело до рукоприкладства
- Вы, я вижу, человек интеллигентный и должны понимать, что нельзя унижать мужчину на глазах любимой женщины. Это очень опрометчиво. Мой вам совет - там дальше будет аптека, примите таблетку кетонала и у вас все пройдет.
В Летнем саду они выбрали скамейку под древним, скорее всего уже мертвым дубом с расщепленным стволом, на широкой пустой аллее, свободной от мраморных статуй «родственников Октавиана». - ее выражение. Любого, кто проходил по аллее , можно было заметить издали.
- Нас заберут в милицию за нарушение нравственности, - в наигранном испуге прервав поцелуй и оглядевшись по сторонам она демонстративно отодвинулась от него. - Скажи, я уже научилась целоваться?
- Дурное дело не хитрое.
- Ах, дурное! Нет, вы посмотрите на него - тридцать пять лет где-то шлялся, женился, а теперь еще издевается.
- Что делать… Откуда мне было знать, что когда-нибудь встречу тебя.
- А я знала, - она задумалась о чем-то таком, о чем давно не вспоминала. - Я была еще девчонкой, когда с Шоссе Революции мы переехали жить на Васильевский, и помню, как первый раз проезжая мимо больницы, подумала: «Вот она будет моей судьбой». С чего мне такая мысль пришла в голову? Я ведь тогда даже еще в институте не училась. А когда мне было шестнадцать лет, у меня был аппендицит и меня оперировали в нашей больнице. Хирурга своего плохо помню, но помню, что молодой, высокий… Случайно это не вы были?
- В шестнадцать лет…Дай сообразить. Нет, не я. Я в это время в армии служил, на Севере. Старший лейтенант медицинской службы. После интернатуры на два года призвали.
- По распределению я должна была работать в Областной, но папа тогда работал в горкоме и решил воспользоваться своим служебным положением, устроил дочку поближе к дому. Разве это не рок?
- Ты подарила мне вторую жизнь, - сказал он и не узнал свой голос. - Ты слышишь, вторую жизнь.
- Хорошо, хорошо… Я слышала… Вчера позвонила Ридовна и сказала, что начинает ремонт в квартире, и что…
Когда она сильно волновалась, у нее начинал мелко дрожать подбородок – такая увертюра перед плачем…
-Уйми свой подбородок, я не могу на это смотреть. Ну что ты…
Вокруг не было ни души, он уложил ее голову к себе на плечо, так чтобы на нее падало солнце, и почувствовал, как сердце перестало качать кровь, забилось вхолостую, и неизвестно чем он жил в эту минуту.
- Да, вторую жизнь… а я вместо благодарности еще и твою пожираю.
- Кушайте на здоровье, что я еще могу сказать? - успокоившись, улыбнулась она. Лицо ее было так близко.. Он вспомнил, как она отстранялась от него, когда они пили кофе за стойкой в кафе, месяц назад.
- У тебя голубые склеры на солнце.
- Помнится это симптом какой-то болезни, неизлечимой.
- Верно. Миеломной болезни. Но тебе просто идет солнце, поэтому.
Знаешь, как называется цвет моих глаз?
- Больше всего напоминает цвет темного желудя.
- А вот начмед сказал, что у меня глаза цвета «моро».
- А что это такое?
- Понятия не имею, постеснялась спросить. Он как-то остановил меня в приемном и говорит: «Из тебя никогда настоящего хирурга не получится. Ты не сможешь человека зарезать, чтоб потом не наложить на себя руки от переживаний». А потом говорит: «Красивые у тебя глаза - цвета «моро».
- Это он, наверное, в Алжире понабрался таких словечек непростых. Старый хрен, какое ему дела до ваших глаз!
- Не знаю, не знаю…
Они сидели напротив мемориала Марсова поля и могли наблюдать, как то и дело там останавливались свадебные кортежи, и молодожены с цветами шли к Вечному огню.
- Всем хороша наша скамейка, - сказал он.