ГЛАВА 12.
– Да всё хорошо, я ничего не буду заявлять.
– Но, парень, тебя отделали так, что и врагу не пожелаешь.
– Я всё сказал! Я сам полез в драку, я за это поплатился.
В кабинет вошла девушка в полицейской форме
– Виктор Манилов, вот несколько документов, которые вам придётся заполнить.
Ну отлично, теперь я заполняю заявление о том, что я отказываюсь подавать заявление на избивших меня зверей. Как же всё сложно в этом мире.
Ещё час я провёл в отделении полиции, после чего меня отпустили домой. Теоретически они должны доложить моим родителям о произошедшем со мной, так как мне нет ещё 18. Остался месяц до моего совершеннолетия, отлично.
Стоит рассказать вам о том, что вообще произошло после драки. Очнулся я на больничной койке. Всё оказалось лучше, чем я предполагал. Все зубы были целы. Рассечение верхней губы, ушиб и огромная ссадина на лбу. А также заплывшие глаза и синий ****ьник – ТА-ДА! Ну и жуткая боль в руке, но сказали, что это просто сильный ушиб. Похожу с эластичным бинтом и всё пройдёт, но я отвлёкся.
Очнулся я в больнице. Сходу вбежала Катя и её мать. Начали меня нахваливать и благодарить за отвагу. Бла-бла-бла. Потом пришёл следователь – Артур Сергеевич. Он поговорил с моими врачами, потом они поговорили со мной. Меня было решено выписать, ибо всё обошлось, и тут же меня забрали в участок, где я вступил в диалог с этим самым Артуром, ну а дальше вы знаете.
На удивление мой телефон оказался цел, лишь небольшая царапина на экране. 10 пропущенных от Риты, бедняжка переживает, я бы перезвонил ей, но…
– Вась!
Катя.
– Вась, послушай меня, лучше накатать заяву на них. Я знаю, где они живут, я знаю о них всё, – её голос дрожал.
– Прекрати, я уже сказал, что ничего не буду заполнять. Лучше пойдём выпьем кофе, я устал.
Я схватил её за руку и повёл в ближайшее кафе. Попивая крепкий американо, я ушёл в себя и начал тщательно обдумывать произошедшее со мной за последнее время. Катя что-то рассказывала, я кивал и не слушал.
Когда родители были здесь, я боялся огорчить и, тем более, разочаровать их. Моя любовь к ним была странной, я уважал и ценил их. Но чувства дикой любви ребёнка не было. За последние два года я сильно отдалился от них и будет ложью, если я скажу, что это вышло случайно.
Семья – это важнейшая составляющая жизни индивида. Человеку крайне сложно без родни, даже детдомовцы ищут и грезят о родителях и родственниках. Всем не хватает ласки и нежности. Все пытаются построить семью, но когда ты не семьянин – как я, а одержим другой целью в жизни, то эта самая семья может стать для тебя слабым звеном. Им могут угрожать, они могут быть против твоей деятельности. Посредством них тобой могут манипулировать. Семья – это одновременно самая сильная и самая слабая часть человека. Мне хватило любви и ласки в детстве, теперь я способен обходится без этого, а значит семья выполнила свои функции. Конечно, подобное – это кощунство и, размышляя об этом, я начинаю ненавидеть себя, но так и есть. Я люблю своих старичков, однако мне нужно отдалится от них, дабы стать сильнее, дабы делать то, что я действительно хочу делать. Сейчас я веду себя, как подросток, который хочет свалить из дома. Но вся беда в том, что я и есть подросток, который свалил из дома. И что дальше со мной будет – неизвестно, но всё это дерьмо, каким бы оно пугающим и отвратительным не было, поглощало меня, я увяз в происходящем и выбираться не намерен.
– Мама на работе, пойдём ко мне? – вдруг обратилась ко мне Катя.
– Кать, мне там нечего делать, я…
– Пойдём, – перебила она.
Она жила в частном доме. На огромной территории. Отец бросил их с матерью. У Кати осталась мама и младшая сестра. Больше никого. С виду дом походил на игрушечный. Красная черепица на крыше. Тёмно-зелёные доски и жёлтый, как масло в горячем молоке, ободок двери.
Всю дорогу Катя держала меня за руку так крепко, что вся ладонь была мокрая от пота. Она достала ключ из-за счетчика воды и открыла дверь.
– Проходи, разувайся. Тебе чай или кофе?
– Кофе, две ложки, аналогично и с сахаром.
Зайдя внутрь, я увидел множество фотографий. Катя в детстве, сестра Кати. Её мама с мужем. Вокруг было чисто настолько, что меня стало тошнить от этого. Ненавижу чистоту. Ненавижу порядок. Ненавижу.
Я зашёл в гостиную. Просторная комната, в центре находился небольшой журнальный столик, я бы даже сказал, классический журнальный столик с стеклянной крышкой и черными ножками по бокам. На нём лежал пульт от огромной плазмы, что находилась в дальнем углу комнаты. Рядом стоял кожаный чёрный диван, своим видом он невольно вызывал ассоциации с клишированными фильмами для взрослых.
Катя вошла в комнату с подносом.
– Вот твоя горькая гадость, – сморщившись, произнесла она.
– Не вижу ничего плохого в горьком вкусе.
– В моей жизни и так много горечи, – с грустью произнесла она.
– Знаешь, жизнь делится на страдание и счастье, грубо говоря. Теоретически, отсутствие счастья есть страдание, как и отсутствие страдания есть счастье. Казалось бы, всё просто, но *** там.
– Не матерись.
– Прости. Так вот, я наткнулся на эту мысль ещё осенью. Когда впервые впал в депрессию. Тогда я понял, что, грубо говоря, так оно и есть. Страдание это 90% жизни, остальные же 10 – это счастье. Конечно, найдутся ****ные гедонисты, которые попытаются возразить, но я не привык вести с такими беседы. Вся наша жизнь – это погоня за счастьем, иначе мы просто загнёмся. А счастье – оно же эфемерно, нельзя чтобы счастье было константой.
– Почему?
– Если счастье будет вечно, как нам обещают в библии, то оно приестся. Людям свойственно привыкать ко всему. В этом их главная заслуга и главная проблема.
– Знаешь, ты прав.
– Ты ничего не поняла из того, что я сказал?
– Да, – смущённо произнесла она.
– К слову, недавно я читал Шопенгауэра. И идентичные мысли были у него. Теперь я ненавижу его.
– Ненавидишь его за то, что ваши мысли схожи?
– Не знаю, возможно.
Она включила телевизор и начала листать каналы. Среди скопища мусора, который изливал голубой экран, я наткнулся на один момент. Там был кадр нашего города.
– Переключи обратно, – сказал я.
Действительно, репортаж из нашего города. На заднем плане был мой любимый парк. А смотрела мне в глаза дикторша, которая сообщала о забастовке. Некая компания решила вырубить парк и сделать там гипермаркет. Люди стояли с транспарантами и что-то визжали. Сопляки. Такими темпами они ничего не добьются. И действительно, вот уже отряд полицейских пакует их в бобик.
Всё же согласовано с губернатором края.
Нет, это не протест. Это не бунт. Это детский сад.
Внезапно, я сам не заметил, как, внутри меня забурлила желчь. Я хотел что-то изменить, как-то помещать вырубке, но не знал, как именно.
– Слушай, я пойду приму ванну. Можешь пока посмотреть телевизор или в вк (пресловутая социальная сеть) посидеть.
– Хорошо, – пробубнил я и продолжил смотреть репортаж.
Самосвал и трактор были перед моими глазами. Теперь парковка на которой они хранятся. Знаю это место. Одна будка с охранником и стая бездомных собак. Вот что значит экономия на охране. Мрази.
Я чувствую всем нутром, как пламенный лёд скользит по венам и ускоряет сердцебиение. Приступ ярости. Ощущение, будто я прямо сейчас разнесу кому-нибудь череп. Желчь бурлит внутри, она готова излиться прямо сейчас. Мне срочно нужно успокоится, но как?
Ничего путного в голову ко мне не пришло, и я начал листать каналы. Мультики, новости, какое-то ток-шоу, опять мультики, музыкальный канал, канал на котором парень рьяно засовывает свой *** бабе в горл… СТОП!
Я не знаю почему, но остановился на этом канале. Внимание, порнуха помогает избавиться от гнева.
На экране перекачанный лысый мужик засаживал по гланды сисястой блондинке. Всё это сопровождалось её всхлипываниями и кашлем.
– Хочешь также? – голос позади внезапно испугал меня, и я резко выключил телевизор.
– Эм, неловко вышло. Послушай, это не то о чём ты подума…
Катя поцеловала меня. Я почувствовал её язык у себя во рту. К слову, никогда не любил поцелуи взасос. Это ****ецки мерзко. Повертев своим языком в моей ротовой полости, она оттолкнула меня на диван.
– Раздевайся, – голосом разъярённой амазонки выкрикнула она.
И тут я ахуел. На ней не было одежды. То есть, вот прям совсем. У меня такое в жизни впервые, и я немного растерялся, как-то иначе я всё это себе представлял.
И тут она начала стягивать с меня брюки. Странно, но раньше я не замечал её осиной талии. Грудь у неё, как у гимнастки. И неплохая задница. А это не худший вариант, с которым можно было столкнуться.
Я сам не заметил, как наша прелюдия переросла в половой акт. Ощущение, будто я вот-вот покончу с этим, терзало меня, но я знал, что поможет отвлечься. Нужно было направить мысли на то, что вызывало бы противоположные эмоции. Я невольно вспомнил ситуацию с парком, и вот первая волна гнева, она затмила мне глаза, и я уже не видел Катю, я видел жирных капиталистов, которым выгодно снести парк. Вторая волна сопровождалась полным отсутствием чувств, я уже не чувствовал влажное тепло Катиного тела, я ощущал огонь, рвущий меня изнутри. Третья волна снесла контроль на действиями, полностью погрузив меня в мир фантазии. Я слышал стоны моей партнёрши, но их заглушали вопли деревьев, которых скоро спилят. Я сгорал от злобы.
Пережёвывал собственную ярость, проглатывал, чтобы выблевать, чтобы снова её съесть. Вот так представал предо мной этот акт ненависти. Вырвал меня из лап грёз кашель, Катя сильно кашляла.
И тут я увидел, что сдавливаю её горло с огромной силой. Естественно, я сразу же отпустил её.
Прокашлявшись, она посмотрела на меня своими мокрыми от слёз глазами и улыбнулась. – Любишь пожёстче? – Внезапно она прижалась ко мне и перевернула меня на спину, тем самым оказавшись сверху. Впервые в жизни я увидел, как девушка превращается в тигрицу.
Когда на часах было около трёх ночи, я проснулся. Катя крепко спала. На полу валялись использованные презервативы, моя окровавленная рубашка и брюки. Рядом висел спортивный костюм, видимо, когда я уснул, моя спутница решила, что лучше будет мне переодеться во что-то менее кровавое. Я тихо встал, сходил в туалет и решил промочить горло. В холодильнике была бутылка молока.
Мне никак не давала покоя мысль о парке. Я должен что-то предпринять, но что? Я сидел за столом, сверху находилась одна лампочка, которая и освещала комнату. Напротив меня лежал перцовый баллончик. Допустим, я возьму его для самообороны, но это не поможет против застройщиков. Хм, думаю, стоит попробовать повредить их технику. Это хотя бы отдалит снос парка.
Мама всегда говорила: «Не бей первым».
Я иду по ночному городу. Сырость от асфальта бодрит: пока я спал, прошёл знатный ливень. На помойке близ дома я нашёл маску кролика. Она лежала неподалёку от мусорных баков. Думаю, её выкинули, так как одно кроличье ухо было отломано чуть ли не у основания. Сам кролик ехидно улыбался. Маска была довольно удобной, лицо в ней не потело, а изнутри не несло дерьмом. Не знаю точно, что за материал лежит в основе, но походит чем-то на кожзаменитель.
Уши сделаны из чего-то твёрдого, что позволяет им торчать вверх.
Тёмный спортивный костюм с тремя белыми полосками вдоль рук и маска кролика отлично сочетались. Браво, я настоящий Гоша Рубчинский, тоже могу выглядеть, как идиот.
Мне не давал покоя короткий сон. Его поганое послевкусие ещё витало на задворках моего сознания. Сны трудно запомнить в деталях, они, как картины сюрреалистов, запоминаются целостно и ощущениями. Лишь когда я вспоминаю фрагмент из сна полностью, не вырывая какие-либо детали, только тогда я чувствую определённый вкус сна. Сегодняшний кошмар оставил дурное впечатление. Трудно сказать, где я находился и что за люди были вокруг. Знаю одно – это было будущее. Вокруг меня была какая-то суета. Все куда-то бежали и что-то делали, я же сидел неподвижно на каком-то стуле и был прикован тугими ремнями к нему. Сразу бросались в глаза тоненькие трубочки, отходящие от моего тела. Они были покрыты моей же кожей и были скорее биологическим модификатором моего организма. Таких трубочек суммарно было порядка десяти, по три на руках и по две на ногах. Огромными отверстиями заканчивались эти так называемые трубочки. А из отверстий сочилось что-то желтое. Я сразу понял, что они выводят из моего организма желчь. Много желчи. Позади меня стояли огромные баллоны с моей желчью, и это меня до жути напугало. Оттого я и проснулся. Странный сон, он не нёс в себе ничего, кроме желчи, как и я, по сути…
Ну вот и та самая парковка. Один самосвал и два трактора. Я не знаю, что я сейчас буду делать, но нужно что-то предпринять. Слова ничего не значат, время действий.
Хватаясь за мокрую сетку забора, я перемахнул через него и оказался внутри. Ногами я сразу почувствовал много грязи внизу, и это вызвало приступ тошноты, не сильный, но всё же. Вокруг стояла тишина, и лишь легкие колебания сетки нарушали её законы.
Я взял железную трубу, которая валялась здесь, среди строительного материала, и уж было хотел начать разбивать стёкла трактору, но вовремя пришёл в себя и осмотрелся. Охранник сидел на другом конце парковки, рядом с ним тёрлась пара собак, он смотрел телевизор и, кажется, пил чай. Если я начну всё это с неистовой силой крушить, то он услышит, но других вариантов у меня не было.
Сначала я выскреб небольшую надпись на капоте самосвала, после чего начал яростно бить его по стеклу.
Первый же удар с громким визгом вызвал трещины на стекле. Я продолжил, ещё пара сильных ударов полностью выбили лобовое стекло, и тогда я перешёл к боковым зеркалам. На них много сил не ушло, те быстро слетели вниз и грохотом упали на землю. Отчётливо слышался лай собак, но это меня не останавливало. Я перешёл к тракторам, всё аналогично, бил по стёклам. Каждый удар сопровождался вибрацией по скользкой трубе, которая так и норовила вылететь из рук. Я забыл небольшую деталь, но мои кисти были обмотаны тканью, её я благополучно украл с бельевой вешалки на улице. Поэтому отпечатки не должны были остаться ни на трубе, ни на заборе.
Громкий лай уже был совсем близок. Осколками битого стекла я начал вспарывать колёса.
Переднее и задние уже испытали мою кару.
– Не двигаться! Бросай трубу! – громкий бас раздался позади.
Вокруг меня, подобно рою пчёл, кружили и скалились собаки. Я бросил трубу на землю, и их звонкий лай только усилился.
– Руки на затылок, а то стрелять буду! – продолжал верещать мужик.
У меня был один шанс и права на ошибку не было. Я медленно развернулся к нему лицом, и он увидел. Увидел злого кролика. Разъярённого кролика.
– Ты кто, блять, такой? Руки к затылку, быстро!
В руках он держал травматический пистолет, такой не убьёт, но боли причинит знатно. Медленными движением я начал вынимать руки из карманов.
– Быстро, я сказал! – он визжал как оголтелый психопат.
Это был мой шанс, стремительно достав руки из кармана, тоненькой струёй я брызнул ему в лицо.
Перцовый баллончик.
– Ах ты ****ный… блять… – левую рукой сторож прижал к глазам, а правой начал стрелять. В это время я уже успел пригнутся и поднять трубу. Все его выстрелы приходились на трактор. Вмятины от пуль украшали корпус машины, и с каждой секундой их становилось всё больше.
Одни из псин ринулась на меня, и я ткнул ей в морду трубой. Он заскулила. Второй удар с размаху пришёлся на правую руку охранника. Удар был удачным, попал я метко, чуть ниже ладони.
– Пидор, бля! – завопил он и выронил пистолет.
Я сам не понял как, но мне удалось подбежать к пистолету и продолжить огонь уже по всей технике. Пули свистели с таким энтузиазмом, что я невольно начал получать удовольствие от этой какофонии.
Мужик крыл меня благим матом, псины свирепо рычали. Когда пули в пистолете кончились, я решил бежать. Бросив оружие в собак, я схватил свою трубу и побежал к забору. Они побежали следом, и я почувствовал, как одна из них вцепилась в мою ногу. Ударом сверху вниз я угодил ей прямо в темечко, но она не отпустила мою ногу, скорее наоборот: впилась ещё сильней. Ещё одна псина хотела укусить меня за правую ногу, но я пнул её, и она отбежала. Серия ударов трубой продолжалась по упёртой собаке и, если бы не дичайшая боль, я, может быть, и насладился бы упорством своего четвероного противника. Последний удар пришёлся по рёбрам и, наконец, челюсти разомкнулись. Я прыгнул на сетчатый забор и перелез через него.
Ближе к 04:00 я уже был у дома. Нога болела, но укус был неглубокий. Я вошёл в дом, Катя ещё спала. Я направился в ванну и оперативно обработал рану перекисью водорода, после чего разделся и лёг к девушке. После ночной прогулки по прохладным подворотням её тело было словно раскалённый песок. Уснул я быстро, правда, нога болела.