1. Псих
Ремонт дороги начался весной. Все лето строители вяло копались в траншее, осенью передвинули ограждение еще подальше вглубь тротуара и работы заморозили. Встречные потоки пешеходов сужались до одного человека, и приходилось поворачиваться бочком, чтобы не задевать друг друга.
Татьяна Ивановна спешила домой с работы.
Зима никак не начиналась, снега все не было, и на улице было особенно неприятно, холодно и грязно. Тяжелую сумку с продуктами приходилось часто перекладывать из руки в руку. Митенька болел, хотелось побаловать его вкусненьким, вот и нагрузилась по полной. Опять эта горечь во рту. Желчный пузырь - опять там то ли застой, то ли выброс. Камни? Придется-таки ложиться на операцию. Как Митеньку-то оставить? Хотя, сейчас, говорят, все быстро, чуть ли не на второй день выписывают.
В темноте едва не налетела на ограждение. Когда это кончится? Всю Москву перекопали! Ворчу как старуха, а сама-то рада – как хорошо стало в центре, красота! Ну а временные неудобства можно и потерпеть.
Татьяна шагнула пяточкой в лужу, стараясь не намочить сапоги, и в этот момент почувствовала сильный удар в правый бок. От боли потемнело в глазах, перехватило дыхание, сумка выпала из рук прямо в лужу. Грубо оттолкнув ее в сторону, мимо нарочито широко прошагал сгорбленный немолодой мужчина. Он что-то злобно приговаривал и быстро шел, сшибая на своем пути именно женщин, мужчин не задевая.
Татьяне Ивановне помогли подняться, подали грязную намокшую сумку. Она с недоумением смотрела на удалявшуюся фигуру грубияна. Острая обида перекрывала даже сильную боль в боку. За что? Почему? Псих, наверное,- явно же специально ее ударил. Ну конечно же псих.
Татьяна Ивановна отошла в сторонку, под дерево, вытерла носовым платочком испачканное пальто и сумку. Боль в боку не унималась. Почему так всегда получается – если болит рука, задевают именно больную руку. А когда у нее летом ноготь на ноге врастал и нарывал, так в транспорте всех так и тянуло наступить ей на больную ногу. Теперь вот - правый бок. Ну что бы этому психу было толкнуть ее в плечо, или хоть в левый бок? Однако же надо идти. Митенька уже, наверное, в окошечко выглядывает.
Татьяна Ивановна улыбнулась от щемящей нежности, вздохнула и пошла потихонечку дальше…
Анатолий смачно харкнул у подъезда своего дома и достал из мятой пачки папиросу.
Настроение немного улучшилось. СУчки эти ползают вокруг – не пройти! Сумки свои растопырят! Дуры косорукие!
Анатолий откусил кусок папиросы и плюнул прямо на скамейку, где обычно сидела старушка со второго этажа. Злоба опять закипала в нем черным дегтем.
Войдя в подъезд, он с силой саданул кулаком по почтовым ящикам, даже костяшки пальцев закровили. Боль немного остудила гнев. Он полизал руку, вошел в лифт и с силой пнул закрывающуюся дверь. Ее тут же заклинило. Пришлось выйти из лифта и идти пешком.
В пустой квартире почти не было мебели, везде грязь, пыль, пустые бутылки и старые газеты. В комнате только колченогий стул да продавленная раскладушка, покрытая грязным байковым одеялом. На длинном проводе с потолка свисала большая стосвечовая лампа.
Анатолий не раздеваясь, в обуви, рухнул на раскладушку.
Уже год, как он похоронил мать. Точнее – год, как ее похоронили соседи, он-то в пьяном угаре не сразу и заметил, что она пропала. Потом все, что смог, продал и пропил. Остальное изломал и выбросил. За весь год ни одна тварь не выказала никакого интереса к его житью-бытью. Ни одна!
Он перевернулся на спину и ощерился в беззвучном смехе. Как эта сегодня отлетела! Тварь!
Его опять скрючил желудочный спазм. Он еще с полчаса корчился то ли от боли, то ли от злости, то ли от черной безнадеги , пока тяжелый мучительный сон не накрыл его своим рваным грязным покрывалом…
Дома Татьяна Ивановна не стала ничего рассказывать Митеньке о произошедшем по дороге, не хотела его расстраивать. А ночью началась такая резкая боль в правом подреберье, что пришлось вызвать неотложку. Отвезли ее в больницу, прооперировали. Все прошло хорошо. А главное, сказал врач, еще немного, и камни разорвали бы желчный пузырь, вовремя его удалили. Так что, благодарите случай, что привел Вас этой ночью на операционный стол.
Татьяна Ивановна выписалась из больницы через пять дней. А на седьмой день пошла в церковь, поставила свечку перед иконой Богоматери и помолилась о здравии того незнакомого человека, из-за которого попала в больницу. О здравии его помолилась и о том, чтобы ниспослала его больной душе Пречистая Дева покой и умиротворение.
Вышла Татьяна Ивановна из церкви, посмотрела на солнышко, выглянувшее среди туч, и подумала: «Какая же я счастливая! Как все удачно-то получилось! Не было бы счастья, да несчастье помогло!» Подумала и пошла в магазин – Митенька-то все болеет, надо бы ему вкусненького купить…
Ранним утром следующего дня скончался во сне Анатолий. Перед самой смертью ему приснился белоснежный голубь, севший ему на плечо. Анатолий вздохнул с облегчением и улыбнулся. Впервые за много-много лет...
2. Собачья душа
Осень в этом году выдалась сырая и теплая. А в первый день зимы сильно похолодало, и повалил снег. Москва тут же встала в пробках и на автобусной остановке собралась большая толпа пассажиров.
В самом углу остановки, под скамейкой жалась маленькая грязная собачонка. Тельце ее тряслось от голода, холода и ужаса перед происходящим. Она была еще юная, почти щенок, это была первая зима в ее жизни. Она совсем не понимала, почему стало так холодно, темно, что за белые хлопья падали с неба? Почему деревья сбросили листья и раскачивались на ветру, словно изгрызенные лохматые веники. Люди тоже вселяли тревогу – они больше не гуляли, а быстро бежали по темным улицам, сбивались в кучи и уезжали куда-то в переполненных автобусах. Спасались? Наверное, теперь так будет всегда? Наверное, это конец всему?..
Когда Аня подошла к остановке, ее автобус, туго набитый пассажирами, со скрипом закрыл двери, тяжело накренился и поехал. Теперь придется долго ждать на промозглом ветру. Она протиснулась в самый угол остановки, поставила сумку на скамеечку и тут только заметила внизу трясущийся грязный комочек. Из-под лавки на нее смотрели безутешные собачьи глаза.
Аня очень любила собак с самого детства. Из всех существ, живущих на земле, именно бездомные собаки вызывали у нее чувство острого сострадания. Стоило встретиться глазами с такой вот псиной, и она словно попадала в ее шкуру. Она видела людей, безразлично идущих мимо, чувствовала голодные спазмы в животе, холод, страх, тягучую тоску по человеческой любви, по доброй руке хозяина.
Сколько дворняжек она приводила в детстве домой, но строгая мама была непреклонна и ни одной не позволила остаться даже до утра!
С тех пор Аня выросла, вышла замуж, родила дочь, перестала приводить домой песиков. Но сердце по-прежнему ныло, когда она видела брошенных голодных собак, эти больные умоляющие глаза! Совесть металась в груди, словно она нарушила страшную клятву, совершила предательство. Аня старалась избегать этих встреч, к чему рвать себе сердце, разве может она исправить этот жестокий мир! Даже одну бездомную бродяжку ей не позволят оставить дома. По-прежнему не позволят…
И вот – на тебе! Аня увидела дрожащее грязное тельце, тот самый собачий взгляд, от которого перехватило горло и на глаза навернулись слезы. Как назло, с собой ничего не было, что бы можно было дать собачке. Аня порылась на всякий случай в сумке и где-то в глубинах нашла-таки замусоленную карамельку.
Она стащила с озябших рук перчатки, развернула конфетку, протянула ее собачке на ладошке. Почувствовала, как в руку ткнулась влажная мордочка, как песик слизнул карамельку, захрустел и зачавкал. Аня разогнулась и посмотрела на дорогу – автобуса все не было. И тут благодарная собачка заползла прямо к ней на ноги и прижалась всем тельцем к сапогам. Длинная Анина шуба накрыла маленькую дворняжку, спасая ее от ветра и холода.
"Вот те здрасьте! Ну ничего себе! - подумала девушка, - надо бы ее согнать!", но сердце приказало намертво застыть, чтобы не потревожить собачонку.
Подошел Анин автобус. Пассажиры хлопали себя по бокам, стряхивая снег, толпились у дверей, наполняли салон. Казалось, что он раздувается с боков, словно резиновый. Вот последний пассажир поднялся на ступеньку, двери закрылись, автобус поехал. Аня стояла, не шелохнувшись…
Прошло полчаса. На остановке опять собралось много людей. Аня стояла неподвижно, словно часовой на посту. Собачонка пригрелась и перестала дрожать. А вот Анины ноги занемели и стали мерзнуть. Что же делать? Оттолкнуть собачку было совершенно невозможно. Забрать ее домой? Нет, ничего не получится. Дома маленький ребенок. И муж не поймет. Ну, с мужем она кое как справится, но мама … мама ни за что не разрешит. Как в детстве. Ничего не изменилось. Ничего она не смогла изменить…
Снег падал крупными хлопьями, таял и превращался в снежную кашу. Прохожие поскальзывались, чертыхались, перепрыгивали через лужи, набивались в автобусы и уезжали. Аня стояла…
Но вот показался ее автобус. «А! Была – не была!» - решила Аня, - «Не стоять же мне здесь всю ночь!» Она нагнулась и хотела подхватить собачонку на руки, но та испугалась, отскочила и быстро побежала через дорогу. «Значит, не судьба», - подумала Аня и вскочила в автобус, стараясь не смотреть в окно на убегавшую собачку.
Дома ее заждались.
«Долго автобуса не было», - объяснила Аня. Рассказывать, как было на самом деле, не хотелось. Все равно не поймут.
Отогревшись и наевшись, она легла в постель, приказала себе не думать о вечернем происшествии и мгновенно заснула.
И снилось ей, что она была маленькой серой собачкой, бегала по улицам, смотрела на людей и думала: "Почему эти сильные, великодушные создания не позволяют ей служить им? Уж как бы она старалась, уж как бы им угождала и ублажала их! Не было бы на свете никого, кто был бы таким благодарным и бескорыстным существом, как она! Неужели им не нужна ее любовь и преданность? Неужели это никому не нужно?.. Вот если бы она была человеком, она бы собрала всех-всех бездомных собак! Она накормила бы их, приласкала, пустила бы жить рядом с собой! Она не прошла бы мимо ни одной беспризорной собаки! Если бы только стала она человеком! Она бы объяснила людям, как нужна их любовь! Она бы изменила этот мир! Она сделала бы его счастливым! Если бы только она стала человеком…"
...Собачонка перебежала дорогу, нырнула в лаз под оградой автобазы, забилась в ямку под крайним ангаром. Ямка была хоть и маленькая, но сухая и защищала от ветра и снега. Собачка немного покрутилась и свернулась калачиком, уткнув нос в задние ноги. Чуть пригревшись, она задремала, и привиделся ей странный сон.
Снилось ей, что бежит она по дороге. В синем небе сияет солнце, шумят зелеными кронами деревья, поют птицы. На душе так радостно! Она все быстрее перебирает ножками, на них красные лаковые туфельки, в руках плетеная сумочка, на голове – соломенная шляпка с красным маком. Белый сарафан приятно льнет к стройной фигурке. Где-то там впереди слышен шум моря, скоро она добежит до него, надо только заскочить домой на пару минут. Вот она шагнула в калитку, пробежала вдоль заборчика до скамейки, поставила на нее сумку. Что же она должна была сделать?
И тут прямо к ее ногам из под скамейки выползли три маленьких рыжих щенка. Совсем еще крохотные, слепые, пузатенькие, они тыкались носиками в ее туфельки. Вспомнила!
- Дарья! Ну что же это такое?! Я же просила! Ну почему я должна сто раз повторять? Почему они до сих пор здесь?! Сейчас же бери ведро и все сделай! Да не здесь же! Отнеси их за сарай! И чтоб я больше их не видела!
Она даже ногой топнула – так рассердилась! Оттолкнула толстого щенка носком туфельки, он перевернулся на спинку и смешно засучил ножками, будто побежал вверх тормашками.
Она заправила белокурый локон под шляпку, повернулась и пошла к калитке.
Через пару мину она уже плыла широкими бросками в теплом бирюзовом море. Набрала в легкие побольше воздуха и нырнула. Когда ее рука коснулась шелковистой поверхности большого валуна на дне, ей почему-то представились эти злополучные щенки, ведро, дарьина рука, прижимавшая в воде маленькое тельце к стенке ведра. Никак не вырваться, никак не вздохнуть!
Она невольно закричала, вода хлынула в рот, в легкие, все распалось на цветные пятна, поплыло, завертелось, как в барабане. Какие-то голоса стали называть числа, сначала медленно, потом все быстрей и быстрей…
Потом стало темно и очень холодно. Она ничего не помнила. Что с ней было?.. Где она?.. Кто она?..
Что-то шершавое и мокрое коснулось носа, шеи, живота. Вокруг копошилось нечто мохнатое и теплое. Во рту стало вкусно. Мама?.. Она завиляла хвостом и проснулась.
Покружившись на месте и поудобней устроившись, она постаралась заглушить голод и стала смотреть другой сон…
3. Колыбельная
- Ты кушай, Сашенька, кушай. Кашка очень полезная. Ну давай, ложечку за Сашеньку, ложечку за Пашеньку… Кушай, мой милый… Вот уж и остыло все, - Прасковья Ивановна ласково поцеловала внука в светлую макушечку. Вот беда-то, совсем плохо кушать стал. Вон, аж прозрачный сделался… Сердце опять ноет. А говорили, что больше болеть не будет… После этого… вроде как нечему болеть… А оно, вот, болит…
Большая слеза медленно скатилась по бледной щечке мальчика и задрожала на подбородке. Он осторожно положил ложку на стол и стал бочком слезать со стула.
От грубого окрика он аж подпрыгнул.
- Макеев! Куда собрался?! А ну-ка сел и доел кашу!
Слезы предательски полились ручьем. Нос мгновенно заложило и оттуда тоже потекло.
- О боже! И что мне с этим отродьем делать? Иди, утру.
Грязное полотенце царапало кожу. Все тело передернуло от отвращения. Тошнота подкатила к горлу.
- Ладно, иди уже. Смотри, если в обед опять есть не будешь — сама буду кормить! Не забалуешь у меня!
Саша часто заморгал, пытаясь справиться со слезами, но они застилали глаза и лились, и лились. Он бочком отошел от воспитательницы и встал у окна. Из щелей дуло холодным морозным воздухом, от этого становилось легче. За окном крупными хлопьями падал снег…
- Кровиночка ты моя, не плачь! Ну что ты мне сердце-то рвешь, - Прасковья Ивановна обнимала худенькое тельце внука, утирала ему глазки, поправляла клетчатую байковую рубашечку. Он почувствовал, как со спины стало растекаться легкое тепло, порывисто вздохнул и затих.
«Бабушка Паша! Почему ты так долго не едешь? Забери меня, пожалуйста! Я буду слушаться! Я все буду кушать! Только приезжай поскорее.»
Снег за окном накрыл белой скатертью палисадничек у входа, улегся белыми шапками на кусты, скамейки. Старый дворник сгребал его деревянной лопатой, а снег все шел, и шел, и на шапке дворника уже лежала вторая белая шапка… А бабушка все не шла…
- Сашенька, голубчик мой, потерпи, мой хороший! Тебе надо тут пока побыть. Ты привыкнешь. Посмотри, вон детки тоже здесь живут, и ничего, - приговаривала Прасковья Ивановна, сама обливаясь слезами. Сашенька, круглая сиротка, был нежный, как девочка. Как он тут будет-то? Зачахнет совсем от тоски…
- Макеев, а ну-ка отошел от окна! Что за наказание с тобой! И так с соплями пол группы ходит, так еще стоит он тут на сквозняке!
Саша растерянно отошел от окна, сел на крайний стульчик у стены и стал ждать…
Толстые тетеньки, когда привезли его сюда из дома, говорили, что бабушка заболела и уехала далеко-далеко. А он должен тут теперь жить. «А бабушка скоро приедет?» - все время спрашивал Саша, но тетеньки качали головами и не отвечали. «Конечно же скоро, - подумал Саша, - разве она бросит его тут одного надолго? Наверное, завтра.»
Но бабушка все не ехала и не ехала. Саша украдкой подходил к окну и всматривался туда, за забор, наверное, оттуда она должна появиться…
Вечером ложились спать. Воспитательница выключила свет и трескуче закричала:
- Все легли на правый бок! Я кому сказала! Ладошки сложили и под щеку! Всё! Спать! Кто встанет до утра — будет стоять в туалете босиком всю ночь! И чтоб ни звука!
Потом она закрыла дверь и ушла, быстро шлепая по коридору.
Саша лежал и думал о бабушке. Как она, наверное, собирается к нему, а может уже едет. А завтра он проснется от крика воспитательницы: «Макеев! За тобой пришли! А ну, быстро на выход!»
А Прасковья Ивановна в это время сидела на краешке постели внука, гладила его по головке и тихонечко пела его любимую колыбельную. Она чувствовала, как за ее спиной кто-то тянул ее вверх, звал. Но она не оглядывалась и не отвлекалась ни на секундочку от своего любимого Сашеньки.
« Баю, баюшки, баю, тебе песенку спою …»
Саша закрыл глазки и слушал сквозь сон:
« Баю, баю, баиньки, Спи, покуда маленький
Будет время подрастешь - На работу ты пойдешь
Будешь всем ты помогать - Будет некогда поспать!
Баю, баюшки, баю, Я на небо полечу
А сама не буду спать, Буду деточку качать ...»
Он слушал родной бабушкин голос, чувствовал, как она целует его в щечки, в лобик, с облегчением вздыхал, и на его измученном личике появлялась счастливая улыбка…