Фомич
Танк этот в зеленых, то есть сухопутных войсках, называли обидным словом «тазик». У нас в морской пехоте подобным пренебрежительным панибратством не грешили и называли его по имени и даже отчеству: ПТ-76 був. И заслужено. Потому как если танк плавающий, он уже молодец, а если стреляющий на плаву, так вообще заслуживает всяческого уважения, обслуживания и своевременной покраски, не считая обильной смазки и качественного питания. Тем более что плавать ему приходилось чаще всего в соленой и холодной воде. И ничего, ПТ-76 справлялся. А скорость? Маневренность? Выносливость? А совершенство линий? Живой укор хваленой НАТОвской технике.
Командиром роты этих чудесных плавающих ребят был не уступающий им почти ни в чем старший лейтенант Николай Орлов, пришедший из военного училища с уже готовым позывным «Фомич». Фомич – это было не от имени и даже не от отчества, это было от географии. Родом Коля был из Омска – значит, Омич. Но для людей, в Омске не родившихся и не выросших, это слово не функционально, и «Омич» прирос еще одной буквой – Фомич.
Мы с Фомичом частенько вместе ходили в наряды и реже – друг к другу в гости. Человек он тогда был во многих, если не во всех отношениях замечательный. Среднего роста, пропорциональной и качественной отливки фигура, живой умный взгляд и густая темная шевелюра с заметной долей седых волос. Я стеснялся спросить у него про седину, но как-то услышал ответ на заданный не мною вопрос:
- Почему седой? Потому что все время думаю. Понятно?
Он был действительно человек думающий, вызывающе и самобытно- глубоко.
Несмотря на высокие деловые, психологические и морально-этические качества молодого офицера, служба у Фомича поначалу не пошла. Он рассказывал свою версию: уже перед выпуском в апреле месяце, точнее 22 апреля, он с товарищем в компании чудесных дальневосточных красавиц пришел в гости. Хорошо обставленная квартира, хорошая музыка и манеры, интеллектуальный трёп, и вдруг… В одной из комнат – красные флаги со свастикой, и она же, правосторонняя, красуется на праздничном торте. Оказывается, народ собрался отмечать День рождения великого Адольфа Гитлера. Вот засада. Ну, и как быть? Биться, только биться! И они бились до приезда милиции, которая в компании молодых нацистов забрала в отделение двух курсантов-танкистов. Еще одна засада. Начались разбирательства. Где справедливость? Парни бились за правое дело, а их под одну гребенку с «наци». Народ желал знать: «Где справедливость?» Народ взывал.
Разобраться-то потом разобрались, но, видно, там, в бумагах, которые для служебного пользования, осталась пометка про то, в чьей компании был застигнут будущий лейтенант.
Это Колина версия. Я же думаю, была еще одна важная причина. Умный и грамотный лейтенант был, что называется, с норовом, т.е. покладистостью не отличался. Да и еще дерзал иметь свой собственный взгляд на жизнь и на службу. И, что вообще ни в какие ворота, он этот взгляд мог озвучить на совещании, например. Я, сидя на мероприятиях, куда привлекали ротных командиров, тому свидетель и даже соучастник. Да и в личной, как сейчас принято говорить, «частной» жизни Фомич пассивностью позиции никогда не отличался.
Как-то заполночь, выходя из моего подъезда, – а я жил в гражданском доме, – мы столкнулись с парочкой прущих напролом крепких ребят не из местных. Ну, как водится, обменялись парой нелюбезных слов и жестов, в общем, вышла легкая распря. Парни, примерно ровесники, были в «партикулярном» платье, да и мы в гражданке, только куртки с погонами.
Что началось на следующий день!..
Главный политрук подполковник Наксаков вызвал нас в кабинет. Вот было реву! Мы вроде как напали на двух оперативников Кольского РОВД и вели себя недостойно… Интересно, где у этих парней написано, что они оперативники РОВД? Но они-то видели, что мы в пагонах. Чего было нас цеплять? Все же на государевой службе. А как опять же вести себя достойно? Давать нахлобучивать себя кому не лень? Слава Богу, обошлось выговорами. Но… Фомичу чуть было не «зарезали» долгожданного звания «капитан». А все из-за активной жизненной позиции.
Я искренне завидовал его уверенности в правильности этой самой позиции, той уверенности, которой мне не хватало. Да и теперь я еще, видимо, не добрался до того заповедного уровня спокойной самоуверенности.
А он был изумительно целостной натурой, поэтому если в нем и возникали какие-то противоречия, то о них никто не знал. Разве что волосы на голове.
Как-то Фомич со своим механиком-водителем старшим матросом Станкявичусом ремонтировал танк у меня в ПТОРе. Вхожу в ангар и вижу: Фомич распекает моего сержанта, и вижу, что не по делу вовсе, крайне не по делу. Я подошел к ним, еще не выбрав правильной линии поведения. Поинтересовался сутью вопроса и убедился: Фомич не прав. Но не говорить же ему этого при младших по званию. Я пообещал во всем разобраться и отправил сержанта от греха с поручением.
Избавившись от лишних глаз и ушей, хотя это практически невозможно, мы с Фомичом поговорили. Это был урок корпоративности, хотя я этого слова тогда и знать-то не знал.
- Гена, ты был сейчас не прав, …ля.
- Это ты, Коля, был сейчас не прав.
- А это не еб…т.
- А это почему?
- А потому что мы с тобой отцы-командиры, и ты обязан был взлохматить этого одуревшего сержанта, независимо от того, прав я или не прав.
- А как же справедливость?
- А это не еб…т. Потом бы разобрались. Ты, Гена, был сейчас точно не прав.
Вот, примерно так… Я задумался. Это была не совсем правильная и честная, но очень сильная позиция.
Вечером, сидя у меня в гостях, – я тогда холостяковал, – Фомич самолюбия моего не щадил:
- Гена, у тебя очень хорошие принципы, но ты на них не тянешь. Не надо компромиссов, делай, как думаешь и не занимайся хернёй. Делай и всё.
Вот такие уроки от ПТ-76 був.
А я опять задумался:
- А если я не прав, то почему все равно надо так делать?
- Потому что так надо! Для правильной службы. Потом разберешься.
Временами у Фомича возникали трения с командованием из-за формы одежды. Как каждый уважающий себя танкист, Коля носил танковый комбинезон поверх сапог, а по уставу и требованиям безопасности нужно было носить совсем наоборот. Но Фомич аргументировано громил позиции старших начальников соображениями практичности, мол, если по его, то песок и снег в сапоги не насыпаются.
Даже замполит подполковник Наксаков не мог победить капитана Орлова всем своим наработанным политпартопрактическим опытом.
- Капитан Орлов, почему у Вас на трансмиссии танка орет магнитофон? Выключить! Быстро!
- Товарищ подполковник, идет плановое обслуживание техники в тяжелейших условиях. Температура воздуха в боксе двенадцать градусов ниже нуля, а в танке еще холоднее. Есть необходимость какой-никакой эмоциональной поддержки. А это, кстати, Ваша обязанность, товарищ подполковник.
- Вы мне будете указывать, товарищ капитан, чем мне заниматься? Вы мне будете устанавливать мои должностные обязанности, капитан?
- Никак нет, товарищ подполковник, просто объясняю, почему магнитофон.
Вот так или примерно так.
Вскоре после того, как Фомич получил капитана, его забрали от нас заместителем командира отдельного батальона «новых» танков.
Жена капитана Орлова жила еще в нашем гарнизоне, поэтому он нередко наведывался домой, а значит, забегал к старым приятелям. Во время одного из таких приездов Фомич предложил мне должность в своем новом батальоне.
- С жильем, конечно, проблема, но ты приезжай, посмотри, а там решим.
- Добро, давай посмотрим.
Через некоторое время у меня появилась возможность посмотреть на новую службу «товарища Фомича». Мы оба были рады встрече, и Фомич на правах старожила показывал свое хозяйство. Оно, хозяйство, было ещё далеко не только от совершенства, но и вообще от всего. Зато уже были серьезные достижения и «подвижки».
- Здесь у нас будет… А вот тут…
- А здесь?
- Здесь?.. Товарищ старший лейтенант, ко мне!
К нам подошёл проходивший мимо и отдавший воинское приветствие старлей.
- Товарищ капитан, старший лейтенант…
- Почему «комбез на выхлоп»? Я уже делал Вам замечание, товарищ старший лейтенант?
- Так точно, делали.
- Еще раз увижу, получите выговор за нарушение формы одежды и мер безопасности. Понятно?
- Так точно. Разрешите идти?
- Да.
Я выбираюсь из-за спины командира Орлова.
- Коль, за что ты его так? Еще месяца три назад ты доказывал зампотеху, что так практичнее, песок в штаны не засыпается…и снег.
- Гена, три месяца назад я был кем? Правильно, командиром роты плавающих танков. А сейчас? Сейчас я заместитель командира отдельного танкового батальона. И у меня другие задачи.
- Коль, а как же это? Ну, получается двойная мораль… Или как?
- Так надо. Если ты был раздолбаем-курсантом, нельзя быть раз…баем-генералом. Понял? Или сиди и не дёргайся…
Мы посидели в кабинете замкомбата, выпили по рюмке, второй, третьей «Посольской водки», и я уехал по своим делам.
Через месяц с небольшим Фомич приехал забрать вещи. Мы, как водится, посидели, а когда пошли курить, я напомнил Николаю про его предложение.
- Ген, не обижайся, но я не возьму тебя к себе служить.
- Это почему? Чем это я тебя уже не устраиваю?
- Да нет, устраиваешь. Только пойми, вызываю я тебя к себе в кабинет, и начинаю драть за что-нибудь…
- Ну?..
- Ты снимаешь с головы берет, кидаешь на пол и говоришь: «А пошёл ты на х…, Фомич.» И что я смогу тебе сказать? А? И я говорю: ни-че-го. А зачем оно мне надо? Скажешь?
Больше мы с капитаном Орловым не виделись.
P.S. Впоследствии я слышал много нелестных слов в адрес Фомича. Очень нелестных и, признаться, для меня очень обидных слов. За него.
Меня убеждали, что Орлов стал совсем другим человеком. Я не спорил, но и не верил. Просто это был уже их Фомич. А мой Фомич так и остался умным, надежным, прямолинейным человеком. Седым в неполные тридцать, от того что все время думал. Вызывающе и самобытно-глубоко…
2013 год
Не мой рассказ
Иногда случается так, что неожиданно, вдруг, получаешь доброе послание из прошлого, этакая нечаянная радость. Например, узнаешь из газеты, что твой бывший подчиненный, в прошлом «рядовой и необученный», получил звание подполковника милиции. Радость? Да. Нечаянная? Безусловно. И думаешь: «Ну, вот теперь, если что, не дай Бог, можно рассчитывать на камеру хотя бы и без удобств, но на солнечной стороне».
К сожалению, с годами больше становится посланий печальных. Но тем ценнее светлые, добрые «бумажные самолетики» из «тогда».
Совсем недавно, будучи в командировке, в далеком Казахстанском Павлодаре, я зашел в кафе поужинать перед поездом в Астану. Выходя, надев пальто и поправив берет, от молодого человека из-за соседнего стола я вдруг услышал радостное:
- Вы морпех?!
Я остановился, обескураженный. Он подошел и, протягивая руку, сказал:
- Так береты носят только морпехи. – В глазах его была еле сдерживаемая искренняя радость. – Я тоже, я... морпех.
Я с удовольствием пожал его сухую горячую руку, под очками вдруг стыдно защипало и замутилось:
- Удачи, братишка!
- И Вам удачи.
В голосе его слышалась теплота, и милая сердцу, добрая, старая воинская вежливость.
Вот такое, ненарочитое и ненавязчивое, вдруг напоминает, что среди прагматичности и деловитой пренебрежительности современных отношений в потаенной заповедной глубине наших мужских душ продолжает жить древнее воинское братство. Нет! Не под военно-морскими флагами в последнее воскресенье июля, а всегда…
Как-то, давным-давно, в дороге я услышал один забавный рассказ из серии армейских баек под пиво.
Рассказчик был искусен и нацелен совсем не в мою сторону, слушателями были достаточно молодые привлекательные особы. Повествование шло совсем неожиданно... о соседней нашей, бригаде морской пехоты. Поэтому мне стало просто невыносимо интересно. А когда в середине байки я понял, что главным героем был мой старинный приятель, я, как пацан, не выдержал и сказал:
- Я хорошо знаю Дюгаева. Мы с ним вместе служили.
Все удивленно повернулись в мою сторону, а рассказчик, ничуть не смутившись, продолжил:
- Ну, вот и товарищ не даст соврать.
Дальше пошли воспоминания о незнакомых людях, мне стало неинтересно, и я пошел в тамбур курить.
Рассказ мне запомнился, и я хотел бы вам его пересказать. Тем более что за его правдивость и точность спросить не с кого…
Итак, от первого лица:
...Я служил в 61-й Киркенесской бригаде морской пехоты на Северном Флоте. В третьем ДШБ. Гоняли нас по-черному. Сопка ваша, сопка наша. Плюс ВДП, да плюс еще МДП. В общем, весело. Стреляли и прыгали днем и ночью. Комбатом был майор Носков по кличке «Леша Череп». Такой боевой мужик! Приходит ночью: «Батальон, подъем! Почему вы спите, когда комбат не спит?» Вот такой дурдом. Зато служба летела быстро.
К нам тогда часто телевизионщики ездили. Один идиот по фамилии Карельский после университета напросился к нам командиром взвода. Но он так себе: гитара, стишки... Студент, короче... А телевидению интересно.
А вот ротный у нас был огонь-мужик, старший лейтенант Дюгаев. Метра два ростом, плечи как два меня и спокоен, как удав. Но не дай Бог разозлить... Приложится так, что мама не горюй.
А тут как раз к нам в бригаду приехали киношники из Москвы. Ну, там аппаратуры навезли... Артистов, девчонок разных... В общем, решили снять кино про морскую пехоту, про нас. Художественное только.
Ну, эти артисты, которые нас играть будут, переделись в нашу форму, чтобы, значит, привыкнуть, обтереться. Ну и ходят по бригаде... Вроде как ничего.
А один придурок, он у них был главный герой, артист, идет по плацу к столовой. Прическа неуставная, чубчик из-под берета, руки в карманах. Такой перец. И тут ему навстречу наш ротный, Дюгаев. Он как увидал такой вопиющий бардак, сразу к этому артисту.
- Ты чё, ох…ел? Ты чё, по плацу пешком? Руки из карманов!!! Ты чей, воин?
И ладошкой ему по шее... слегка. Артист не поймет, упал на четыре кости, головой крутит. А ротный ему:
- Берешь метёлку и пока весь плац не подметешь, отсюда ни шагу.
- Да я…
Ротный ему еще раз ладошкой по шее... слегка. Тот снова на четыре кости. У ротного рука – банку сгущенки не сразу найдешь. В общем, дал он артисту метлу, а сам сел на лавку контролировать. А тому некуда деваться – метет... Боится, что в следующий раз весь позвоночник в штаны высыплется.
А плац здоровый. Его целой ротой не уметешь. А деваться некуда. Мети.
Где-то через час идет начальник политотдела капитан первого ранга Калинкин, по кличке "Сиплый", главный киношный режиссер и девчонка с ним рыжая такая, симпатичная.
Они как увидали, что главный герой плац подметает, просто одурели. Он их тоже увидал, остановился, обрадовался, а Дюгаев ему:
- Эй, воин, не тормози!
Тот опять давай подметать. НачПО с режиссером и девчонкой подошли к артисту и спрашивают:
- Ты чего, совсем в роль вошел? Больной, что ли? Брось!
- А вы это… у того здорового с рыжими усами спросите... Он сказал, пока не подмету, отсюда ни шагу... И по шее.
Старший лейтенант Дюгаев к ним подошел:
- Это ваш воин?
Режиссер говорит:
- Да, мой! Кто Вам дал право избивать артистов?
Дюгаев говорит:
- У меня таких артистов 100 человек. Сынок, я тебя что, избивал?
- Нет, нет, что Вы?! Только погладили.
Режиссер говорит:
- Ну, все, бросай метелку, пойдем с нами.
А артист метелку держит и на нашего ротного смотрит. Мол, можно идти? Или как?
- Ну, иди, раз артист. Только постригись, сапоги почисть, руки в карманах не держи и плац обходи. Понял?
- Да. Вернее, так точно!
- Свободен.
Вот такая не моя история о моем старом, добром приятеле.
P.S. А вообще Владимир Дюгаев на самом деле – добрейшей души человек, чуткий и неравнодушный, а подтверждением тому – недавно открытый им на родном Урале детский центр.
2013 год
Мой генерал
Случилась эта историйка в далекие теперь 80-е годы великого в своем безумстве XX века. Чу;дные, скажу вам, были времена... Я служил командиром взвода Н-ской бригады морской пехоты Краснознаменного Северного флота. Служил в том чудесном месте, которое некоторые живущие здесь люди за глаза, то есть будучи уже в глубине материка, называли «Скользкий полуостров».
Свободного времени у меня, к счастью, было мало. Да вообще его, свободного времени, просто не было. То время, когда я не служил, было украдено у бесконечных обязанностей командира роты, должность которого я долгое время «случайно» исполнял. И когда я отдыхал, или, не дай Бог, развлекался, я постоянно в глубине то души, то сознания чувствовал себя воришкой. А если добавить замполитского сленга, интонации и ударения, то получится примерно так: «ворюгой, крадущим боеготовность страны».
Но… Одно из немногих доступных мне тогда развлечений я считал наименьшим из десяти грехов. Скорее даже не грехом, а единственной, – кроме последнего слова на Суде чести прапорщиков, – возможностью отмыться и очиститься от душевной и телесной скверны. Баня.
По рождению и детскому воспитанию я был парень сибирский. А как «паре» без баньки? Худо. А с банькой ху-до – совсем не то, что ху-после. Этот аспект здорового времяпровождения я для себя возвел в культ. В бане, как в бою, человек предстает во всей своей телесной и духовной наготе. И здесь очень трудно, да практически невозможно спрятать свои человеческие
«латентные» изъяны.
В Туманном баня была роскошная, даже по теперешним, крайне развратным на роскошь временам. Видимо, тот, кто ее построил в таком виде не для ближнего узкого круга, был не закоренелый духовный скряга и чиновник-функционер, а хороший начальник, скорее всего из инженеров-романтиков. «Гидроэлектрические» строители, которые основали поселок, на самом деле в большинстве своем были инженеры-романтики, только в отличие от нас, военных романтиков, они были специализированно и глубоко образованы, а еще разносторонне развиты.
В общем, баня, ими для них и для нас построенная, была просто сказочная: с красивым жарким камином, псевдосредневековыми деревянными свисающими на цепях с потолка светильниками, с ледяной купелью и теплым объемистым бассейном. А самое главное – в ней была с любовью исполненная настоящим ценителем и гурманом благоуханного пара парилка, прогревающаяся до 180 градусов. Кстати, даже при такой температуре мы в ней умудрялись грешить вениками, что правилами не возбранялось. Хватает здоровья – хлестайся (и это когда дунуть на соседа – уже гарантированный легкий ожог).
А компания?! Гидростроители и геофизики, морские пехотинцы и рыбаки-артельщики, геологи и летчики – почти все они были фанатами тундры. И… браконьерами. И рыбохотинспекторами браконьерами. Про браконьерство в тундре я говорю не для осуждения и не ради, упаси Бог, его пропаганды. А просто для понимания эмоциональности, гротескности и неординарности моих тогдашних соратников по тем чудесным банным сечам.
Баня наша имела только одно помещение и по этому поводу были организованы специальные дни для мужчин и отдельные – для женщин. По чьей-то прихоти четверг, суббота – для них, пятница, воскресенье – для нас. Сеанс длился два часа. И стоил просто сумасшедших денег. Целый один рубль двадцать копеек. И это без простыни и веника. Дорого? Да безумно. В средней полосе баня без разделения на сеансы стоила 15-20 копеек. Заплатил – и хоть на целый день.
Но наша Тум-ская баня стоила тех денег. Вокруг на сотни километров – тундра, зима и метель, а здесь дрова горят в камине, по просторной гостиной, украшенной изделиями местного народного творчества, походками патрициев ходят голые дядьки в белоснежных простынях и попивают пиво, крепкий чай или крепкий спирт. Причем все без исключения – с красными индейскими мордами, шеями и кистями рук и совершенно белыми патологически незагорелыми чреслами.
В парной – плюс сто шестьдесят, в купельке со льдом – плюс четыре с половиной, а в теплом просторном бассейне – плюс двадцать пять - двадцать шесть. А у кассира, бабы Тани, пивко свежее… При этом на улице погода, как здесь говорят, – даже неверную собаку хороший человек за порог не выгонит.
Это ли не чудо! За чудеса платили во все времена немало, а баня в Тум-ном была реальным действующим чудом. В это чудо я ходил по два раза в неделю и сразу на два сеанса. Если, конечно, не был в наряде, командировке или на выезде в тундре. Любил я это дело, любил наравне с еще одним горячо любимым мною тогда делом, которое до сих пор люблю…
Как-то в одну из пятниц меня прямо из Парка боевых машин вызвал к себе в кабинет новый командир, подполковник Усихин. Он совсем недавно, придя из академии и недолго побыв начальником штаба, принял должность комбрига.
- Ты у нас любитель бани. Почти профессионал. Поэтому иди и закажи в бане сеанс с двадцати до двадцати двух часов. Выкупи полностью все билеты. Кстати, придумай что-нибудь на стол: рыбки местной, грибочков, оленинки, бруснички. В общем, чего-нибудь нашего, местного. А чего – сам понимаешь, не маленький. В двадцать ноль-ноль будь на месте в готовности. Приезжает новый начальник Штаба БРАВ и МП. А что у нас тут еще можно показать интересного? Кроме нас? Я с тобой за расходы потом рассчитаюсь. Иди.
Новый командир был мужик энергичный, грамотный, требовательный и с пониманием. После рождения моего старшего из сыновей, случайно попав в баню на обмывание его «копытцев», будучи тогда еще начальником штаба, Усихин зарекомендовал себя с неожиданно положительной стороны. Поэтому кобениться в ответ на его просьбу было бы некрасиво. И я отправился честно выполнять поставленную подполковником задачу. И, конечно же, успешно ее выполнил.
Было немного неловко перед мужиками, которые на этот сеанс в баню не попали из-за полностью выкупленных билетов, но приказ есть приказ. Плацдарм был захвачен. Оставалось только удержать его и развить успех.
В двадцать с минутами часов в баню пришли командир, замполит и незнакомый мне полковник. Обстановка была немного натянутой. Замполиту было как-то неловко обнажать перед подчиненным свое комиссарское тело, он боролся с собой и, как положено политруку, победил. Нездешний полковник разделся просто, без выпендрёжа и по-военному быстро.
- Ну, показывай, что здесь, где и к чему.
Я, правильно поняв, повел его в парилку, по пути с гордостью показывая достопримечательности:
- А здесь у нас… А вот здесь еще… А тут…
Мы вошли в парную, где в специальном тазике уже давно лежали «специально обученные», разогретые до состояния тесного телесного контакта березовые с можжевельником веники. До сих пор не понимаю, почему это гибкое, чуткое, нежное и покладистое создание с девически узкой талией носит банальное название «веник». Это несправедливо. Я думаю, даже кощунственно. Кто или что еще, кроме любимой женщины, может быть допущен к самым потаенным и заповедным местам человека? Только эти красавицы в туго перетянутых зеленых юбках. Я бы, как наши банные дни, разделил прозвище «веник» на специальное женское имя – для мужчин и отдельное мужское – для женщин. Называют же на кораблях швабру прекрасным женским именем «Машка», то есть «Маша-Машенька-Мария». Молодцы, корабелы.
Техника моего банного подхода была предельно проста: пару-тройку раз зайти погреться, пару-тройку слегка обмахнуться, потом найти хорошего человека, в два веника его попарить (пока он не запросит пощады), и только потом, разогревшись на бедолаге, париться самому, уже до одури и самозабвения.
В этот раз мои банные принципы были слегка нарушены правилами гостеприимства. И вот без должной подготовки голый полковник лежит на полке;, а я потихоньку начинаю его разогревать. Потом я постепенно увеличиваю нагрузку, блистая искусностью исполнения традиционных сибирских банных приемов. Все сильнее, жарче и забористее. Полковник молчит, пощады не просит. Ну, что же, молодец. Я еще поддаю пару и нагрузок. Полковник молчит, пощады не просит. «Да ты перец!», - думаю я про себя, в смысле, про него. И перехожу к плавному его избиению в два веника. Широким махом, сгоняя в кучу целые потоки горячего воздуха. Просто «Буря в пустыне». Полковник молчит, пощады не просит. Я уже на пределе. Концы веток совсем исхлестались. От сочно-зеленой ткани девственных юбок остались только клочки и лоскутки, гоняемые горячим ветром вокруг оголившихся в изнеможении веток. Все… Я понимаю, что то, что у меня осталось, в руках, уже не может доставлять удовольствие, но в отчаянии предпринимаю последнюю атаку. Полковник молчит, пощады не просит. Я опускаю руки и говорю:
- Ну, все. Пока, наверное, хватит…
Полковник молчит, и я тихонько толкаю его в плечо.
- Пока хватит…
Полковник продолжает молчать.
- Товарищ полковник!.. Эй, вы чего? Вы как?
Он молчит.
- Товарищ полковник!.. Эй, вы чего? Очнитесь!
Я вовсю трясу его в захлестывающей меня волне жалости и панического страха.
- Эй, вставай! Да вставай ты, чёртова кукла!
Полковник приходит в себя и открывает глаза. В них я вижу изумление неожиданно вернувшегося издалека человека.
- Я где?
- В бане.
- Да?
Он начинает подниматься с полка;.
- Давайте помогу.
- Я сам… Сам.
Слегка оттолкнув меня в сторону, полковник пытается выйти из парной.
- Да давайте же помогу.
- Я же сказал… сам.
Он на четвереньках, открыв головою дверь, выбирается из жаркого помещения.
- Я сам… Сам.
Да, напрасно я ждал. Такой пощады не попросит. Да и, скорее всего, не даст.
Я с тоскою оглядываюсь на усыпанную листьями парную и понимаю: не судьба… Выйдя из парилки, поднимаю полковника с колен и веду в купельку с холодной водой. Он совершенно без эмоций, молча, по шею погружается в ледовитую воду. Я стою рядом. Через пару минут в его глазах начинают изменяться смыслы.
- Здесь, что ли, холодная вода?
- А то! Ледяная.
- Хорошо.
- Гм…
Он, уже совершенно уверенно и нарочито неторопливо извлекает свое жилистое тело из колыхания звенящих льдов. Я участливо предлагаю:
- Там через перегородку теплый бассейн. Может быть…
- Хорошо.
Плечи и шея нового Начштаба БРАВ и МП Северного флота покрыты изощренными росписями моих сумасшедших веничных узоров. Ударная техника, бляха-муха…
Полковник ныряет в ласковые волны бассейна, а я, утомленный пережитым, выхожу в каминный зал.
- Ты что, …ля, творишь? Ты чуть, …ля, начальника штаба БРАВ не угробил. Учти, что если, не дай Бог, что, я тебя заживо сгною. Ты понял? – шипит, по змеинному сощурив глазки, замполит.
Я всегда поражался их (замполитов) мастерству. Не видел, не слышал, а уже в курсе всего и уже имеет на это все свое мнение и даже приговор. Профи.
Ответить я не успел, вошел полковник. Да и войди он на час позже, я бы все равно ответить не успел. Уж очень, в таких случаях, много хочется сказать,- громко, сразу и… в последний раз.
- Ну, ты даешь! Давно я так не парился. Очень давно. Ты просто звезда. какой молодец, старлей.
- Я не старлей.
- А кто?
- Исполняющий обязанности командира ремонтной роты, прапорщик…
- Да ну? Значит, СИО. Молодец, прапор. Давай по рюмке.
- Есть! Есть по рюмке.
Ага!.. Замполит мучительно страдал двусмысленностью положения. Выпить с начальником штаба головной конторы – это да, но ведь одновременно надо пить и со взводным. Да еще с прапорщиком. Да еще в разгар горбачевской антиалкогольной кампании.
Его мысли были для меня прозрачны, понятны и близки. Я ведь тоже по-своему выстраивал иерархию отношений внутри вверенной мне роты. Выстраивал, учитывая то, что я был самым молодым из командиров взводов, да и старше своих подчиненных срочной службы был всего на годок-два. Военная иерархия – это как волчья стая, здесь скалься, там рви.
Вернулся уходивший по срочным делам комбриг Усихин. Быстро разделся и обмотался простыней.
- Иди за стол, комбриг.
- Сейчас, товарищ полковник. Разрешите пойти хотя бы голову намочить. Все-таки в баню ходил.
- Ну, давай. Иди… мочи…
Я засобирался домой. У них свои дела и свои разговоры. Как говорят умные люди, пора и честь знать.
- Товарищ полковник, разрешите уйти? Завтра строевой смотр, надо в роте еще раз все проверить.
- Давай еще по рюмке и иди.
- Есть.
Утром был общебригадный строевой смотр с опросом жалоб и заявлений. Когда очередь дошла до меня, то я привычно, как положено по уставу, принял строевую стойку и бойко начал:
- Товарищ полковник! Исполняющий обязанности командира …
- Кто?
- Исполняющий обязанности командира…
- Кто?
- Исполняющий…
- Кто, я спрашиваю?
- Я!
- Ты?!
- Так точно, я.
- Нет. Ты убийца, товарищ прапорщик. Банный палач и разрушитель счастливых советских семей.
- Не понял, товарищ полковник.
Мои сослуживцы с недоумением крутили головами, не соображая в чем дело, и о чем идет разговор.
- Смотри! – он расстегнул верхние пуговицы шинели и раздвинул кашне, обнажив шею.
На его полковничьей шее я увидел знакомый мне затейливый узор бордово-красных полос, оставленных хлыстами тех самых веников, которые находились вчера именно в моих, а не в чьих-нибудь других руках.
- Поедете со мной в Североморск к моей жене и будете ее на коленях, под присягой, клятвенно убеждать, что эти следы оставлены вашими сумасшедшими вениками, а не моими новыми знакомыми лебедями.
- Есть! Поеду.
- Да ладно, шучу. Спасибо за баню. Когда тебе еще выпадет счастье высечь полковника! В том числе по заднице… Командир, поощри этого случайно исполняющего обязанности командира роты. Но только от своего имени. Добро?
Я его совсем не знал, этого нового начальника штаба БРАВ. Но глядя ему в глаза, почему-то был готов с ним, вернее, под его командованием, служить. По-честному. И воевать. Легкомысленно? Опрометчиво? Интуитивно.
PS. Через много лет в телевизионных новостях я услышал фамилию моего старого знакомого, ставшего к тому времени генералом. Он умер на КП морской пехоты в Грозном. Умер от сердечного приступа.
Через несколько минут рядом с его телом уже был его сын, потому что его сын Иван служил там командиром разведывательного взвода. Молодец! Какой же Вы, молодец, товарищ генерал! Вы и на войне поступали по-мужски, не прятали сынка за своей генеральской спиной.
И благодаря Тебе, генерал, (прости за нарушение субординации) я продолжаю верить в великое будущее нашей с тобой страны. И обещаю, что мои сыновья и, дай Бог, внуки будут служить в ее Вооруженных Силах. По-честному. И воевать за нее. Да и я, пока жив…
2013 год
Звездочка
Империя! Великая вещь. Особенно, когда она срощена в единый организм прекраснейшими идеями – мира, равенства и братства. Как можно сказать, что это плохо?
Вот кто может быть против мира? Только человек с сущностью кровавого убийцы. Или его сообщники.
А кто будет против человеческого равенства? Только эгоист, возомнивший себя богом и по собственному произволу выстраивающий пирамиду человеческого неравенства, основанную на личной, расовой и других дискриминациях. Или его пособники.
А кто против братства людей и народов? Только враг людей и народов, сеятель раздоров и кровавых распрей. И его сторонники.
А кто отважится признать себя врагом человеческим или его сообщником или его пособником? А его сторонником? Вот то-то и оно, что нормальный человек не может. Значит, остается: либо маньяк, либо сумасшедший (в сущности своей понятия близкие и даже родственные).
Да об этом не только вслух, но и себе самому в глубине своей грудной клетки или тесноте черепной коробки никогда не признаться. А то что? Сам себе – и группа захвата, и тюремщик, и судья? Да еще и палач? Не по-божески так и не по-коммунистически, да просто не по-людски.
Все вышенаписанное нас очень крепко сплачивало, обязывало и всё для всех проясняло. Если что-то тебе было непонятно, то виновато в этом не «что-то», а только ты, твоя ущербность мышления и узость понимания.
Извечный публичный и подрукавный козырь всех проповедников, комиссаров и миссионеров (в сущности своей понятий близких и даже родственных). Но ведь есть во всей этой вечной, избитой идеологии светлая душевность и божественная нетленность. Есть?
Мы же не были законченными тупицами и образцовыми болванами? Мы совершенно честно так думали и совершенно честно в это верили. До сих пор верим. Поэтому империя была для нас и целью, и средством сделать Мир лучше, а людей счастливее. И для этого было не жалко ничего, даже если ты прекрасно понимал, что эта цель недостижима, как самая далекая звездочка.
Я надеюсь, что как и нам в молодые годы хотелось далекого и недостижимого, так и будущей молодежи осточертеет со временем общество потребления с толстыми животами, ожиревшими мозгами и одноразовыми идеалами. И они устроят новый пожар мировой революции. Спорим? Жалко только их… И Мира.
Морпехи. Да, мы не были ангелами. Да, временами мы вели себя безобразно, как черти, но наши ангелы-хранители нами не гнушались и хранили, как могли. По-братски.
В самом конце 80-х, где-то году, эдак в 1989-м, к нам в бригаду стали приходить «афганцы». Империя. Где мы, а где Средняя Азия? Как говорили эти разные мужики одинаково горячего азиатского копчения: «в Туркестане три дыры: Термез, Кушка и Мары, и еще одна дыра – ДРА». Так вот из той дыры, с самого противоположного конца советской географии они приходили служить на Север. Крайний. Подальше от больших городов и столиц. Целее будут. И они, и большие города. Особенно столицы.
Мужики эти нас, северян, не разочаровывали. Среди молодых и не очень жителей поселка Туманный тоже были «афганцы». Случались редчайшие даже для тесной старушки Земли встречи. Мой приятель и товарищ по бедовым командировкам терский казак Серега Волик встретил в Туманном своего кабульского сержанта, Мишу Романова. Во, теснота!
Некоторым из нас тоже приходилось пострелять на жаре и за интернационализм. Правда, не в таких масштабах, но по-хорошему. УНИТА не даст соврать… Это способствовало взаимопониманию.
Ко мне во взвод техником и по совместительству командиром тягача пришел немолодой уже, морщинистый и носастый старший прапорщик Леша Логвиненков, в прошлом – зампотех танковой роты в ДРА. С его приходом я иногда задавался вопросом: кто к кому направлен служить, он ко мне или, может быть, я к нему на переподготовку? На самом деле, мы с ним хорошо ладили, и на службе и после нее.
Всматриваясь в сосредоточенное во время ремонта техники лицо моего подчиненного «деда», я, вспоминал все, что уже знал о его судьбе, и не верил, что человек может, пережив такое, остаться в душе восторженным ребенком. А она, судьба, готовила ему все новые и новые удары одновременно с бальзамами на старые и свежие раны. Расскажу, что знаю.
Из-под Кривого Рога прапорщик Леша Логвиненков попал в Афганистан. В отпуска домой Леха не летал, копил деньги на уютный домик в родном Ворошиловграде - Луганске. Деньги исправно переводил домой. В общем, вел почти девственный образ жизни монашествующего прапорщика. Года через два-три службы за бугром, вернее, за перевалом, Алексей Логвиненков попал в переделку с шансами на выживание реально один к ста. Это даже круче, чем русская рулетка.
Их рота шла по горной дороге в авангарде большой колонны. И вдруг за очередным поворотом целая гора камня отсекла танкистов от основных сил. Такая же гора обрушилась, перекрыв дорогу, перед головным танком. Духи, устроив взрывы, блокировали роту. Из-за камней почти в упор начался расстрел танков и их злосчастных экипажей. Техника горела, люди гибли. Магазин от РПК на 45 патронов, связанный изолентой с таким же братом-близнецом, закончился, и прапорщик Логвиненков отстегнул его, чтобы перевернуть. А тут …
Очнулся Леха только в «оазисе Джелалабада». Ему невероятно повезло. Именно в тот день, когда его закинули в госпиталь, там был выдающийся нейрохирург то ли из Москвы, то ли из Ленинграда. Он провел на прапорщицкой голове свой хирургический мастер-класс, и операция закончилась неожиданно благополучно.
- Да чё там, ты же знаешь, у нас, прапоров в голове только одна извилина, и та натерлась от фуражки. Ой, ой, прости! От черного берета, – со смехом комментировал результат операции сам Лёха.
Когда герой-интернационалист вернулся домой, то неожиданно застал пьющую жену, брошенную дочь и нулевой баланс семейного бюджета. Вот так.
С женой старший прапорщик и кавалер Ордена Красной Звезды Алексей Логвиненков расстался и, потеряв всякую надежду на счастливую супружескую жизнь, вскоре … второй раз женился. Женился на очень молодой, очень приятной и по-хорошему простой девушке Лиде. А уж она отблагодарила его за совет и за любовь по-царски: в семье Логвиненковых в течение трех лет родились три сына.
Дети подросли и, научившись говорить, стали называть своего отца, старшего прапорщика, орденоносца и ветерана очень уважительным именем – Леха.
- Леха, ты что так долго?
- Леха, раззява, ты перчатку потерял!
- Леха…
С его приходом в роту состояние техники, и без того удовлетворительное, улучшилось, приближаясь к критической отметке. Старший подчиненный помогал мне осваивать тонкости базы Т-55, а я в свою очередь, как мог, помогал ему обустроиться. Жену его, Лиду, мы устроили на работу нянькой в местный детский сад, и туда же автоматически были устроены три их сорванца.
По праздникам военным, партийным и церковным мы выпивали уже не какую-то «Пшеничную» или «Сибирскую» казенную водку, а первак, изготовленный по уникальным луганским технологиям. Лида всегда, в отличие от многих несознательных жен, была рада сослуживцам мужа и умела отлично порезать шикарное присылаемое младшим братом из Украины сало, которое, кстати, в этом доме никогда не переводилось… на русский-то язык.
Но все хорошее редко бывает долгим и безмятежным. Молодая жена моего старшего товарища вдруг совершенно неожиданно стала падать в обмороки. Алексей отвез ее к чудо-докторам в Североморский госпиталь и оставил там для детального выяснения и последующего устранения причин этого странного недуга. Мы, как могли, по очереди воспитывали Лёхину троицу: то мы их, то они нас. Начальник штаба майор-«афганец» освободил старшего прапорщика от нарядов.
Недели через две-три Лида вернулась, и все вроде бы встало на свои места. Врачи объяснили ее нездоровье какими-то запредельно загадочными для нас, мужчин, женскими проблемами.
Наступил очередной весенне-зимний месяц, полярный май. Тундра набухла и днями готовилась взорваться тысячей ручьев, а ночами искусно притворялась февралем. Началась череда официальных советских праздников с построениями при параде, выносом знамени и радостными культурно-массовыми кроссами. Дни солидарности рабочего класса СССР с зарабатывающим классом всего мира.
Восьмого мая с утра вдруг протарахтел и приземлился на Туманновском перекрестке вертолет. Леху срочно выдернули из «зоопарка» боевых машин в штаб, без объяснений. Оказалось, что Лиде на работе вдруг стало очень плохо, и врачи, опасаясь за ее жизнь и свою ж.пу, решили отправить многодетную маму в госпиталь на вертолете.
Накануне Дня Победы в гости к Логвиненкову - старшему брату приехал из Ворошиловграда Логвиненков - младший брат, и наш командир роты отпустил моего техника на праздничные дни к детям и брату без участия в парадном построении. Тем более, что в праздники детский сад не работал.
Девятого мая, в день Победы, радостно встретив и проводив бригадное Знамя, качественно и от души протопав мимо трибуны с начальством, мы, перевалив бремя ответственности на ответственных по подразделениям, разошлись по домам и компаниям.
Я уже успел снять парадку и спрятать кортик, когда ко мне в квартиру ввалились сразу пять Логвиненковых. Молодцы! Взяли качеством, количеством и жалостью. Моя недобрая к таким мероприятиям жена отпустила меня к ним в гости с увольнительной до вечера.
И вот в «уютной», заставленной ящиками с так и не распакованными после переезда вещами квартире товарища мы с помощью секретного советского устройства под названием самогонный аппарат уже получаем, пробуем и восхищаемся первой поллитрой качественного домашнего напитка.
- Как Лида?
- Сегодня с утра звонил. Врач сказал, что все самое страшное позади, состояние стабильное.
- Ну и хорошо. Надолго ее там задержат?
- Не знаю. По обстановке. Ну, давайте по единой, за здоровье.
- За здоровье!
Потом было за тех, кто в море, на границе и в венерической больнице. Потом – за тех, кого с нами нет. Потом – за прекрасных дам. Потом … был резкий диссонанс дверного звонка. Такое «дз-з-з-з-з!!!». Лешин младший брат неохотно поднялся и пошел открывать.
- Ё-ё-ё…
В квартиру с официально постными лицами, почти строевым шагом вошли… командир, замполит, начальник штаба, заместитель командира по вооружению. В общем, вся макушка бригады.
Замполит, поджав губы, что-то невразумительное прошипел в наши красные лица. Алексея пригласили в большую комнату и плотно закрыли дверь.
- А-а-а-а! – вдруг раздался из-за закрытых дверей душераздирающий крик друга Лехи. – А-а-а-а! – тут же повторился он, пронизанный леденящей тоской.
Отцы-командиры, опустив голову, поспешно ушли. Алексей стоял у стены, уперевшись в нее головой и руками. По его морщинистому лицу сплошным потоком текли слезы.
- Лида… Лидочка умерла… Моя…
Мы, потерявшись на минуту в необъяснимости и нелепости этой правды жизни, сразу протрезвели…
Лиду похоронили. Алексей, в одночасье став многодетным отцом-одиночкой, держал себя молодцом, сохраняя сухими глаза и совсем не моча губы. Кто знал, кто мог предположить, что судьба еще не закончила свои загадочные игры с этим по-человечески хорошим человеком, снова бросая его «из огня да в полымя»?
Детей всем гуртом отправили в крымский санаторий, аж на полгода. Старший прапорщик Логвиненков, по печальному праву получив отпуск в конце июня, уехал к своей детворе. А после отпуска…
- Ген, я к тебе в гости.
- А, здорово, заходи.
- Я твоей Лене плащ принес на память. Ну, о ней… О Лиде на память.
- Проходи, чего встал, как не свой.
- Пойдем лучше на улицу, покурим.
- Пойдем.
- Ген, ты знаешь, там, в детском санатории… В общем, нянька совсем молодая… Ну, к ребятам моим привязалась… Душевно так. И ко мне так ласково... Ты как думаешь? А?
Передо мной стоял мой очень старший товарищ. Сухой, жилистый, с морщинистым, ставшим мне родным, лицом, и с детской чистой и затаенной надеждой в выжженных афганским солнцем и войной глазах.
- Да чего думать, Леха, давай. Ты еще молодой, только в этом году на пенсию. Детям опять же женская рука нужна. Да и тебе. Глядишь, еще кого выстругаешь. А, папа Карло?
- Да я что, я не про себя. Я про ребят. А может быть, и ещё выстругаю. Как думаешь?
Велик бывает человек в своей жажде к жизни. А судьба? Она знает это и дает по силам… И заслугам.
P.S. На ноябрьские праздники мы с Лехой Логвиненковым сидели за столом у еще одного, недавно пришедшего к нам в часть, «афганца». Орденоносца с Красной Звездой. Квартира была обставлена дорого, со вкусом и роскошью невиданной импортной техники и восточных ковров. Стол был заставлен модным тогда хрусталем, от рюмки до пепельницы.
- А ты кем служил? - после пятой рюмки, неуверенный в тактичности вопроса, спросил я.
- Командиром хозвзвода в Кабуле.
- А-а-а. А командиры хозвзводов разве на боевые ходят?
- Да ну, на х… Этот орден обошелся мне в «энную» сумму афгани.
- Да ну?
- Я бы еще и второй получил, если бы бумаги не встретились в штабе, наградные и представление. А так деньги зря выбросил. Значит, не судьба.
Меня накрыло. Как? Лехе вон полголовы снесло. Серега Волик на боевые ходил, а у него только медаль от Наджибуллы. Как? Глаза у меня налились разгоряченной алкоголем кровью. Как?
Я встал. Перевернул стол с хрусталем и, обувшись, не надевая куртки, вышел из квартиры. За мной никто не пошёл. Еще пару часов покуролесил по поселку, а придя домой, рухнул спать. Ночью проснулся с мыслью о холодной воде и об ответе на болезненный вопрос: «Как?..»
Очень тяжело расставаться с иллюзиями. Очень. Как они могут, «сучье племя»? Я спрашивал себя: а я отказался бы от халявной возможности получить боевой орден? И мне казалось, что стопроцентно отказался бы. А мне его предлагали? Нет. Тогда чего думать, если я, даже и близко не был в Кабуле? В этой жизни, наверное, всякое бывает. И за собой не всегда можно уследить. А куда уж правительству за всеми углядеть и все поделить честь по чести. Страна-то вон какая большущая. Империя… Меня мучила обида. Так ведь по звездочке всё небо растащим?! Обидно и очень стыдно. За нее…себя… За Лёху… За Серёгу… За её и за нашу судьбу.
2013 год