(Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/12/01/168 )
22. Музыка льдов
Эй, корчмарь, плесни–ка в кружку вина,
А я песню спою пока...
В дальних свейнских горах есть вершина одна,
Недоступна и далека.
Днём, под ярким солнцем, слеп;т она глаз,
Изукрашена снегом и льдом.
Но всмотрись позорче в закатный час –
Ты увидишь призрачный дом.
В нём высокие окна хрустально чисты,
Невесом и воздушен свод,
В потолках – витражи неземной красоты,
И негромко свирель поёт.
Странной и необычной была песня гусляра в сегодняшнем постоялом дворе. За те долгие дни, что они со Зборовским следовали от берегов Бела Озера по направлению к Островскому скиту, Юрай уже успел выучить наизусть весь небогатый репертуар скоморохов, фигляров и песнопевцев, развлекавших проезжих гостей в придорожных трактирах. Состоял тот насплошь из песен либо героических, либо похабных. Так что выбирай – или про короля, дракона и принцессу, или про гулящую жену купецкую, вот и весь выбор. Впрочем, были еще застольные, типа "Наливай да пей!" Но баллада, которая звучала сейчас в обеденной зале, оказалась совершенно иной, выпадавшей из привычных рамок. Ее печальный, щемящий напев не смешил и не звал на подвиги, но словно бы подхватывал и уносил куда-то в далёкие дали, далеко за пределы привычного мира.
Необычным выглядел и сам здешний гусляр. Ведь по мере того, как путешественники удалялись от Алатырь-города всё дальше и дальше в белозерскую, а теперь уже и фейнскую глубинку, тем чаще утыкался их взгляд в лица местного типа: темноватые, с мелкими чертами и с густыми бровями, низко нависавщими над маленькими, по преимуществу карими глазами. И мужчины, и женщины того народа, который издревле населял Севфейен, были невысоки и коренасты. Порой казалось, что грянь ветер посильнее – и они накрепко вцепятся в землю своими узловатыми пальцами и коренастыми ногами, подобно тем низким кривым березам, что буквально стлались по фейнским землям.
Сегодняшний же скальд выглядел совершенно по-другому. Хотя на великана он не тянул, но и в коротышки тоже явно не годился – так, чуть выше среднего роста для уроженца Энгра или Вестенланда. Музыкант был строен и широкоплеч, с длинными тонкими пальцами, уверенно перебиравшими струны гуслей. Его светлые, чуть взъерошенные волосы чуть свисали на лоб, прикрывая серо-голубые глаза – особенно в паузах между куплетами баллады, когда певец склонялся над струнами, чтобы взять очередной замысловатый аккорд. И самое запоминающееся – это какое-то наивное, полудетское выражение лица, когда он пел, и это при том, что бард был уже далеко не молод.
Но баллада уже звала и манила дальше, отвлекая от размышлений, и Юрай отдался ее течению.
Там в просторных залах сияет паркет,
Ярок свет. Но – ищи, не ищи, –
Ты не сможешь увидеть в том доме, нет,
Ни единой живой души,
Не живет там тролль, не ночует гном,
Ни кота, ни пса, ни щегла...
Даже Смерть сама – не входила в дом,
Стороной его обошла.
Но случится порою, что ночь распахнет
Все врата обители той
И в дверях утонченная дева встаёт,
Изумляя своей красотой.
– Нет, ну ты только посмотри, как ожил его преподобие, – радостно отметил тем временем Зборовский. А порадоваться было чему, ведь душевное состояние спутника в последние дни все больше и больше беспокоило барона. Оттого-то он и настоял на передвижении верхом, а не в карете или повозке: у не слишком привычного к дальним верховым поездкам Юрая уходило много сил на то, чтобы держаться в седле, и оставалось, тем самым, меньше времени на пустопорожние размышления.
Что-то постоянно смущало возвращенного к жизни волшебника и не давало ему покоя. И в первую очередь, конечно, сотворенное валькирией кольцо. На каждой остановке Юрай тотчас же снимал свое новое колечко с пальца, и каким только испытаниям его не подвергал! То пробовал на зуб, то внимательно разглядывал при свете солнца и при свете луны, то стучал по кольцу оловянной ложкой и внимательно прислушивался к звукам. А один раз остановился у придорожной кузницы, где меняют подковы лошадям, быстренько столковался с местным кузнецом и, захватив свое кольцо щипцами, осторожно поднес его к огню. В самое пекло, правда, совать не стал, и на том спасибо. Но уж вчера, так вообще выпросил у хозяйки постоялого двора длинную крепкую нитку и, привязав к ней кольцо, принялся опускать его в заполненную водой высокую пивную кружку, на внутренней поверхности которой нацарапал перед этим какие-то полоски...
– Да уж, – горделиво подумал тогда Зборовский, – назови ты алхимика хоть магом, хоть жрецом, но как алхимиком он был, так и остался. Талант не пропьешь! Другого такого, как наш Юрай, еще поди поищи.
А скальд тем временем всё продолжал свое неторопливое сказание.
Обойди все края, но такой второй
Не сыскать до конца времён.
"Вайниэль" называют ее порой
Те, кто мудростью наделён.
Словно соткано платье из облаков
Пальцы т'онки, черты ясны...
На челе ее – память пяти веков
И свежесть двадцатой весны.
И стоит на пороге, и смотрит вдаль,
Снег искрится в ее волосах,
А в глазах ее – мудрость, и боль, и печаль
О покинутых отчих лесах.
Был ли виной тому талант песнопевца или новый глоток дешевого малоросского вина, но стоило течению баллады дойти до стенаний о прекрасной деве, как мысли барона устремились в родной Вильдор, к пышногрудой и полнощёкой волшебнице с каштановыми волосами, которую он вспоминал почему-то все чаще и чаще. Странно, ведь до сих пор Зборовский никогда не испытывал недостатка в женском внимании, а уж три дня оголтелого траха с Танькой-Таннеке вообще на какое-то время исчерпали его как мужчину, но тем не менее, факт остается фактом: Энцилия заполонила все мысли Владисвета, постоянно приходя во снах, да и днем не отпуская.
Разумеется, барону неоткуда было знать, что леди д'Эрве сумела перенастроить свой изумруд и наладила со Зборовским постоянную, хотя и одностороннюю ментальную связь. С той поры Энси регулярно, едва ли не ежедневно вчувствовывалась в душевный настрой Влада, в тонус его эмоций. Хотя мыслей как таковых она читать не могла, но настроение брала сходу, и в результате ей удавалось получать хоть какие-то известия о пути следования двух энграмцев, об их состоянии – и потихонечку подпитывать энергией. Обо всем этом барон и не подозревал, но присутствие Энцилии в своей судьбе и в своих эмоциях ощущал неотступно. И сам не знал теперь, как к этому отнестись – порадоваться или же, наоборот, мысленно развернуться и сбежать на все четыре стороны....
А гусляр тем временем продолжал повествовать о таинственной деве, хозяйке призрачного дома в свейнских горах.
Постоит, помолчит, и уйдет опять,
И на годы замкнется дверь...
Мне случилось однажды ее увидать,
Вот и жизнь не мила теперь.
Ведь, вдохнув единожды звёздный свет
Из ее голубых очей,
Я отравлен навек, и покоя нет
В череде бессонных ночей.
Я скитаюсь кругами по Кругу Земель,
Разбирая свой путь с трудом...
О эльфийская дева, о Вайниэль!
Как войти мне в твой призрачный дом?
Сам Юрай сейчас тоже размышлял о женщине, хотя и о другой. О той загадочной и непостижимой, что нежданно ворвалась в его жизнь и накрепко воцарилась там. О своей самодержице и государыне, но вместе с тем – о своей целительнице и, что уже не лезло ни в какие ворота, своей любовнице: о ее владетельном высочестве Тациане Энграмской.
До сих пор, с самого начала путешествия Юрай старательно гнал от себя все мысли и воспоминания о последней вильдорской ночи. Тут думай, не думай, а ничего не придумаешь. Ну да, разумеется, его безумно влекло к Тациане, и от ночи с ней бывший деревенский алхимик не отказался бы, даже имея такую возможность. А уж отказать самой Великой Княгине не посмел бы тем более. С другой стороны, подобные приключения чаще всего заканчиваются на плахе, под топором палача. Воистину прав был поэт, сказавший некогда: "Минуй нас, боги, пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!"
Тем более не смел Юрай забыть и ту истину, что открылась ему в шестом шаккаре познания, в ослепительно-белом сиянии таинственного цветка – и в столь же белом одеянии княгини. Тогда, в наивысший миг колдовского соития с Энцилией и Зборовским, Юрай отчетливо увидел то, чего на следующий день так и не сумел утаить от князя: последней ступенью долгого пути, ведущего к исчерпывающему воплощению и утверждению в Круге Земель и во всей вселенной шестой стихии, станет именно магический акт, которому в низком плане будет сопутствовать телесное соединение его, Юрая, и причем именно с Тацианой. Но, во-первых, до этого еще дожить надо, и не просто дожить, а разобраться с шестым металлом и шестой планетой, и если по поводу первой задачи у него еще и были какие-то мысли, то как подступиться ко второй, оставалось полнейшей загадкой. Во-вторых же, для этого грядущего волшебства было совершенно не обязательно думать о княгине каждый день и вожделеть ее каждую ночь! А Юрай в последнее время, после своего "пробуждения" у Всесвята, занимался по преимуществу именно этим.
Те же проблемы, судя по всему, были и у скальда, как раз подходившего к завершению своей баллады.
Ни вино, ни красотки, ни смертный бой
Не спасут от этой тоски –
Хоть молчи, как рыба, хоть волком вой,
Хоть вампиром точи клыки.
Не найти покоя – уж видно, такой
Мне богами прочерчен путь.
Так что пей, бродяга, играй и пой!
Но однажды когда-нибудь,
Обойдя все страны и берега,
Размотав серебро души –
Я вернусь в Фанхольм, я уйду в снега
В направлении свейнских вершин.
Бородатый гном заметёт мой след,
И – на счастье или на беду -
На порог того дома, которого нет,
Я в свой смертный час упаду.
Именно в этот миг, с окончанием песни, до размякшего волшебника дошла, достучалась наконец та фраза, та строка баллады, на которую ему следовало бы обратить внимание сразу же, едва услышав: "О эльфийская дева!" И, пока певец раскланивался под одобрительные выкрики посетителей и под хвалебный стук кружками по столам, Юрай наклонился к Зборовскому:
– Влад, мне обязательно надо переговорить с этим бардом. И чем быстрее, тем лучше. Ты сможешь пригласить его к нам за стол так, что он не откажется?
– Обижаешь, начальник! – усмехнулся барон и без спешки, но решительно поднялся из-за стола.
...
Владисвет барон Зборовский был дворянином во всех отношениях достойным, и слова у него не расходились с делом. За то время, пока Юрай прогулялся до отхожего места и обратно, светловолосый песнопевец уже успел прочно обосноваться за столом энграмских путешественников. Прямо перед ним на столе угнездилась большая кружка с пенистым светлым пивом, а по соседству с ней – немалых размеров блюдо со щедро наваленной на него всякой всячиной: краем глаза Юрай смог разглядеть куски курицы, и ломти кабаньего мяса, и мяса телячьего, и еще какого-то, совершенно незнакомого ни на вид, ни на запах. Неужто медвежатина? И все это было обильно засыпано жареным луком и лапшой. Сами-то они с бароном особенно не шиковали, питались сытно, но скромно. А тут... От эдаких разносолов отказаться было действительно невозможно.
Оказалось, впрочем, что Владисвет завлек гусляра к ним за стол не только обильным угощением.
– Так вы говорите, ваш-милсть, что едете прям от Алатырь-города?
– Ну, положим, путь наш пролегает от Энграмского княжества, от самого Вильдора. У его преподобия...
Зборовский слегка привстал, приветствуя подошедшего товарища и как бы представляя его музыканту.
– Да, кстати, достопочтенный Юрай, познакомьтесь: наш певец и повелитель струн, маэстро Пелле!
– Ну вы уж скажете, ваш-милсть! Какой из меня маэстро? Так, простой скальд, гонимый п'о миру изменчивым ветром вдохновения! – Пелле лицемерно смутился и поглубже утопил свои губы в пивной пене.
– Ах, полно, маэстро, не прибедняйтесь!
– Готов подтвердить, – подключился к разговору Юрай. – Преклоняюсь перед вашим талантом.
– Так вот, дружище, – продолжил Зборовский, – едем мы из самого Вильдора, светлой столицы энграмской. И путь держим в Островской скит: у его преподобия, видишь ли, случилось неотложное дело к тамошнему настоятелю. Богословское, сам разумеешь. Ну, а уж по пути грех было не завернуть в Алатырь-город. Как было не полюбоваться на ваши диковины, коли случай подвернулся! А ты что же, теперь в столицу податься решил?
– Да и сам я не знаю, куда направляюсь, ваш-милсть, а только вот обрыдло мне в Свейне. В дальние края потянуло, дык. Новые люди, новые песни. – Пелле снова отхлебнул пива из кружки. – Вот и про вас, может, балладу сложу, коли вы мне про свой путь расскажете.
– Ну, мы-то как раз за дешевой популярностью не гонимся, легкой славы не взыскуем, – усмехнулся Зборовский и отхлебнул своего вина.
– Зато вот про эльфийскую деву у вас замечательно получилось, – преувеличенно восхищенно произнес Юрай, одновременно бросая выразительный взгляд на Зборовского.
Барон недаром слыл искусным дипломатом: намек товарища он понял мгновенно, да и в искусстве провокации изрядно поднаторел.
– А что же, маэстро, фантазия у тебя поисчерпалась, что больше таких историй, как про Вайниэль, не сочиняется?
Глаза музыканта полыхнули огнем.
– А вот это вы, в'ваш-милсть, понапрасну сказали! – медленно и с заиканием произнес он, явно удерживаясь изо всех сил, чтобы не вспылить и не наломать дров перед двумя господами.
Пелле отставил в сторону кружку и встал, крепко опираясь на столешницу обеими руками. Он распрямился, выставил вперед грудь и гордым зычным голосом провозгласил:
– Я, изволите ли видеть, скальд. Истинный скальд, господа хорошие, а не какой-нибудь там сочинитель! Ни один из скальдов, да будет вам известно, историй не сочиняет. Мы поем испокон веков только о том, что видели сами или от верных людей слышали, которые своими глазами видели.
– И что же, деву Вайниэль ты тоже сам видел? – В голосе Юрая звучали в равной степени заинтересованность и недоверие.
– Видел, ваш-п'подобие, не сомневайтесь.
И на этих словах Пелле словно бы потух. Он скривился лицом и снова сел, скоренько опустошив свою кружку, а после этого выразительно посмотрев на Зборовского. Тот немедленно махнул трактирщику, требуя новый кувшин пива.
– Увидел вот, и сам теперь не знаю, радоваться мне или плакать, – уныло и почти растерянно добавил скальд и после этого надолго замолчал. Наконец, поднесли свежей выпивки, и музыкант, сделав новый глоток, приступил к неспешному рассказу.
– Шел я тогда, значит, от Двурога к Аптекарю. Ну, дорогу к Двурогу покажет вам каждый: любой из Фанхольма...
Пелле запнулся на мгновение, подыскивая рифму к неожиданно возникшей стихотворной строчке, а потом с радостной улыбкой докончил:
– Любой из Фанхольма там был хоть однажды! Хм, а неплохо получилось, да? Ну так вот, значит. Двурог – это высокая гора, которая царит над Фанхольмом и видна отовсюду. Направо от нее будет Сестра Яарви, она поменьше и с покатой вершиной, похоже на бабью голову в платке. Оттого так и называется, а еще там два уступа есть, будто бы сиськи у неё. Следом идет уже и Аптекарь, вроде как человечек сгорбленный. Там диковинный мох на уступах растет, ну вот я и хотел его набрать, чтобы попробовать сварить Мёду Поэзии.
– А что, разве Мёд Поэзии – это не россказни и легенды? Вживе бывает? – в Юрае моментально проснулось любопытство прежнего знахаря и травоведа.
– Да я и сам теперь так думаю, что враки это всё, – разочарованно произнес Пелле. А раньше молодой был, глупый... Так вот, когда от Сестры Яарви к Аптекарю идешь, там по левой стороне как раз Эльбенборк и открывается. Высокая такая гора, красивая, и вся в снегу. И всяк про нее слышал, а есть и те, кто сами видели: мерещится порой на полувысоте что-то неясное – то ли снежный карниз на ровном месте, то ли постройка какая. Но всегда едва различимо, словно сквозь туман... А тут дернул меня тролль голову налево повернуть! Смотрю – ну настоящий дворец, сияет, блестит, и никакого тебе тумана, чётко всё. Парадная дверь распахнута, а на пороге – она!
Певец отчаянно помотал головой, словно стряхивая наваждение.
– Волосы серебрятся, глаза голубые сияют, и вроде как манит: "Иди, мол, ко мне!" Вот я и рванул, как очумелый. Не бегом, конечно, в горах не больно-то побегаешь, но так быстро, как только смог. Иду, иду, и остановиться не могу! А она ничуть не приближается, сколько не иди. Ну, а потом дорогу снегом стало засыпать на глазах. Дунуло раз, дунуло второй, и вот уже не видно ничего, только круговерть снежная. Тут я вроде как опомнился и стал назад выбираться. Пока до избушки на склоне Аптекаря дошел, где я как раз переночевать собирался, так закоченел весь.
Пелле снова вздохнул и передернул плечами, словно от холода.
– Вот и весь сказ, ваш-п'подобие. Только нет мне теперь покоя; и днем, и ночью стоит она у меня перед глазами, эта Вайниэль. Потому и решил я в дальние края податься, подальше от Двурога. Может, и сотрется она из башки, если чего нового побольше насмотришься?
– Ну, спасибо, дружище, потешил ты нас своим рассказом! Так значит, от Фанхольма к Двурогу, там направо, и по левой стороне этот твой Эльбенборк?
Зборовский был явно доволен. А то, что за услуги информаторов следует платить не скупясь, он уяснил уже давно и накрепко. Опять же, отчего бы не сделать добро хорошему человеку, если тебе от этого не убудет? Да и мысли какие-то интересные на будущее уже прорисовываются... Поэтому сумма, которую Влад вытащил из своего кошеля, превзошла все ожидания скальда-скитальца.
– Знаешь что я тебе скажу, Пелле? Хорошие у тебя песни, и у нас в Вильдоре многим понравиться могут. Ты чего в Алатырь-городе забыл, признайся: дырку от своих гусель? Вот тебе пяток золотых, на дорогу до Энграма хватит. А доберешься до Вильдора, спросишь маркизу Орсини. Она у нас сама музыкант и талант твой оценит по достоинству. Покажешь ей вот это...
Барон вытянул из потайного кармана медный пятиоскольник [6], на котором были вычеканены его собственные герб и профиль.
– И скажешь у нее в приемной, что тебя рекомендовал барон Зборовский. Повезет, сумеешь понравиться – может статься, что и перед самой великой княгиней предстанешь. А коли напишешь про ее высочество Тациану балладу не хуже, чем про твою эльфийку, так тебя вообще золотом осыпать могут.
На этих словах Владисвет ехидно усмехнулся и добавил вполголоса:
– Вот и его преподобие тоже пару "государей" прибавит, от своих щедрот.
Недвусмысленный намек Влада на обстоятельства, непосредственно предшествовавшие их отъезду из Энграмской столицы, остался непонятным барду, но самого Юрая заставил дёрнуться и едва ли не покраснеть.
– Ну и последнее, дружок, – в голосе Зборовского продолжали звучать участливые нотки, но речь его стала заметно более решительной и настойчивой. – Ты ведь сюда в Белозерье через пограничную заставу ехал? Ну и как они там, много денег дерут?
– Ой, ваш-милсть, денег-то просят не особо много, но вот проверяют, так чисто лютуют. Меня едва не догола раздели, искали, нет ли каких меток каторжных. И чуть не полдня сидел, пока они все листы с описанием опасных преступников пересмотрят, не похожу ли я на кого. А притом и в обратную сторону, к нам в Свейн, так и ничуть не лучше. Так что запасите с собой в дорогу вина поболе да закуски какой, а то со скуки окочуритесь, пока эти поганцы-погранцы вас пропустить соизволят.
На сем приободрившийся скальд счёл свою часть сделки честно отработанной и, рассыпавшись в благодарностях благородным и щедрым иноземным господам, отправился обратно к своей приступке у стойки, откуда он и выступал. Но перед этим, впрочем, торопливо схавал остатки обильного угощения: негоже такой вкусноте пропадать-то!
....
Напротив, в захудалом гостином доме малоросского селения Новый Удел, что стоит на тракте, ведущем от Змийгорода в фейнские пределы, на особенные разносолы рассчитывать не приходилось. Так что Депп Абердин, молодой аспирант школы Сил и Потоков Хеертонского университета, уныло ковырялся сейчас в своей свекольной похлебке, выуживая из нее последние редкие кусочки мяса.
– Тоже мне, командировка называется! Совсем обнаглел Филофей, ну чисто офилофонил. Других вот, которые в любимчиках ходят, и в Эскуадор посылают, и в Шэньчжоу. А мне тут – сиди кукуй, в прошлогоднем снегу разбирайся.
Юноша в раздражении стукнул со всего маху кулаком по деревянной столешнице, заставив стоявшую на столе миску недоуменно вздрогнуть.
– Нет, с теоретической точки зрения случай, конечно, интересный. Защита от разбойников, вспышка магии – и всё, прощай мама, телепорт в никуда. Остаточного следа – ни малейшего. Так ведь нам еще на третьем семестре доходчиво растолковали: если не согласовать при перемещении точку прибытия, телепорт может закончиться где угодно, хоть посреди океана, хоть на "дальнем небесном уровне", как это у церковников называется. Ну правильно, и сожрет тебя тамошний крылатый дракон, не сходя с места, и даже не поперхнется. Вот и растаял этот Юрай бесследно в небытии, словно призрак: поминай, как звали... Хотя диссертации на этом, увы, не сделаешь. Ну да ладно, напишу сейчас отчет и завтра обратно в Университет.
Депп вздохнул, отставил подальше полупустую тарелку и встал из-за стола.
Ах, если бы наш молодой аспирант оказался чуть более талантливым и любознательным! Если бы он старательнее практиковался в дальновидении у себя на факультете... Но самое главное: если бы именно сейчас ему пришла в голову фантазия заново взглянуть на то самое место давнего происшествия с Юраем и грабителями – вот тогда он смог бы воочию убедиться, что призраки вовсе не обязательно тают без следа. А если даже и тают, то способны потом воплотиться заново. Ибо на месте былой разбойничьей засады в эту минуту суетился вот именно что призрак. Хотя, по правде сказать, призрак тот был весь из себя каким-то неправильным, ненастоящим – мелковатый и с фиолетовым оттенком... И что самое главное, вел он себя тоже совершенно неподобающим образом. Нормальные-то призраки, как всем известно, имеют обыкновение степенно шествовать неспешным шагом, гремя при этом цепями и издавая скрежещущие стоны. Этот же, фиолетовый, сейчас мельтешил, постоянно шастал туда-сюда и едва ли не пританцовывал кругами на дороге, невнятно бормоча при этом что-то себе под нос.
– Так-так, вот здесь наш друг произнес свое заклинание... Даже не произнес, судя по всему, а просто выплеснул поток неартикулированной силы. И ведь никаких следов перемещения! Ну, этого-то как раз и следовало ожидать: телепорт пошел одномоментно, без последующей магической поддержки по ходу продвижения, и борозды трансфера не наблюдается. Однако же... Все те лихие люди, которые на него нападали – они повалились тогда на юго-запад! А директриса телепорта, стало быть, должна была быть направлена в прямо противоположную сторону... Что ж, значит, попробуем поискать тогда на северо-востоке.
И донельзя довольный призрак, покинув тракт, торопливо заскользил дальше, в направлении Бела Озера.
[6] Монета в 5 осколов. Один золотой "государь" равняется пяти серебряным "герцогам", а каждый "герцог" – 25 медным "осколам".
(Следующая глава: http://proza.ru/2017/12/02/1208 )
___________________________________
Видеоклип с "Балладой о прекрасной Вайниэль" в исполнении автора можно посмотреть и послушать на Ютубе:
https://www.youtube.com/watch?v=xUWGoh7C0uA
Иллюстрация - из этого же клипа: Zdenka Podkapova, "Enchanted forest" (законно приобретена у правообладателя).