Считается, что с четырёх до пяти утра у людей наступает самый глубокий сон. Опытные воры совершают преступления именно в этот час, недаром его прозвали – воровским.
Ровно в четыре Эмма выскользнула из своей бывшей квартиры. Стараясь не шуметь, спустилась на два этажа, поставив чемодан, легонько поскреблась в дверь. Из-за неё тут же выглянула помятая не выспавшаяся голова управдома. Покрутилась на шее в одну, в другую сторону. Прислушалась. Дом спал. Голова исчезла, и через секунду на площадку вышел весь Севречук.
Молча подхватив Эммин чемодан, он осторожно, будто ступал по раскалённым углям, засеменил вниз. Эмма за ним, след в след. Вышли.
Небо мокрой половой тряпкой нависло над двором. Предательски громко бренчали ключи в кармане управдомовских брюк. Заговорщики прокрались вдоль стены и остановились около входа в подвал. Севречук долго возился с заржавевшим замком, наконец отомкнул и они оказались в сыром, тёмном помещении. Управдом повернул рубильник; замерцала тусклая лампочка, слегка осветив ступеньки, спускающиеся в подземелье к массивной металлической двери. Севречук с усилием отворил её, открыв взгляду коридор, тянувшийся метров на десять вглубь, и упирающийся в ещё одну дверь. За ней большая, метров в 50 комната с низким потолком, без окон. Вдоль левой стены металлические нары с дощатыми лежаками. Напротив входа в конце комнаты массивный стол, застеленный кумачовой скатертью. На правой стене портреты Ленина, Сталина, Маленкова, а также пожелтевший плакат с инструкцией по использованию противогазов. Сами противогазы, сваленные в углу, походили на пирамиду из отрубленных и высушенных инопланетных голов; сквозь пыль поблёскивали круглые стёкла глазниц. В левом углу примостился фанерный шкафчик, доверху заполненный пыльными папками с протоколами общих собраний. За шкафом узкая щель в стене, куда уходили трубы отопления.
-Советское бомбоубежище - мечта всех препперов! - изрёк управдом.
-Мрачновато…
-Зато никто не найдёт!
Но Эмму интересовало другое…
-Здесь наверно крысы водятся?
-Чайку попьёшь, в одеяльце завернёшься и вполне себе комфортненько... Как говорится, за ваши деньги любой каприз. А крыс, милая, не бойся. Топнешь ножкой, они и убегут. Можешь кричать, стены толстые, никто не услышит… Умели при товарище Сталине строить!
В подобных местах ей ещё не приходилась жить. Несмотря на портреты вождей и кумачовую скатерть, помещение не добавляло оптимизма, скорее наоборот, пугало неизбежностью надвигающейся катастрофы…
Подойдя к трубе, управдом крутанул кран и на пол полилась ржавая вода, устремившаяся к круглой дырке в полу.
- Прольётся и чистенькая пойдёт…
-А туалет, – забеспокоилась Эмма.
-В дырку, голуба, в дырку. Только смывать не забывай.
Эмма уже жалела, что согласилась на бомбоубежище, но что же делать? Не в Астории же ей прятаться?
И тут из угла раздались потрескивания и хрипы, а затем приятный мужской голос чётко произнес: «…Плюс двадцать шесть… Облачно… Кратковременный дождь… Ветер юго-западный один метр в секунду… В Тихвине и Бокситогорске…»
-Радио!? Замечательно!
-Работает только во время дождя. Вода просачивается и замыкает контакты, - пояснил Альберт Степанович, разливая чай из термоса по пластиковым стаканчикам, выкладывая на газетку бутерброды с ветчиной.
-Покорнейше прошу!
Эмма подсела к столу. Чай был крепкий, сладкий и горячий. Эмму даже пот прошиб. Говорить не хотелось. Хотелось быстрее остаться одной. Севречук уловил её настроение и, пообещав заглянуть вечерком, ушёл. Эмма почувствовала непреодолимое желание прилечь. Улеглась на нары, укрывшись одеялом с головой и сразу же провалилась в глубокий сон.
Севречук же, вернувшись домой, не пошёл в комнату, а сел в прихожей перед настенными часами и стал ждать…
Она проснулась от холода, не понимая, где находится. Села. На запястье правой руки блеснул стальной браслет, от которого отходила цепь, обмотанная вокруг трубы и прикреплённая к батарее отопления навесным замком внушительного размера.
-Что такое? - Эмма вскочила, звякнув цепью. Схватив её двумя руками, дёрнула что было сил. Цепь не поддавалась. Женщина тянула, висела на ней, бесполезно. Тогда она закричала. Крик, ударившись о толстые стены, заглох, пылью осыпался на пол.
«Спокойно, спокойно, - уговаривала она себя. - Без паники! Надо собраться с мыслями. Кто это сделал? Кто меня приковал?»
И тут страшная догадка будто ошпарила мозг: «Севречук! Жадный ублюдок продал её Букину… Усыпил и приковал… А тот скоро явится… И под пытками она всё отдаст, всё подпишет… Наверно заставят переписать на них имущество… Отберут деньги… Может, они думают, что она богата? Идиоты! Но даже если отдаст последний цент… Они все равно её убьют. Убьют? Разве такое возможно? Да! Сначала изнасилуют, а потом убьют…»
Она вновь закричала, что было мочи; в ответ глухая, вакуумная тишина.
Вдруг мелькнула мысль - телефон! Эмма бросилась к сумке. Вытряхнула содержимое на стол. Ни телефона, ни пилочки для ногтей, ни расчёски с металлической ручкой, монет и тех не было. Только платок, помада, тени, крем для рук, флакончик французских духов: miss Balmaip… Ей стало ужасно страшно. Сердце затряслось мелкой дрожью, поджав хвост, искало куда бы юркнуть и затаиться. Как же не хочется умирать. Она рухнула на пол и разрыдалась.
Рыдала пока не кончились слёзы, утихли всхлипы и содрогания, и к ней вернулась способность рассуждать: «Итак, я заперта и посажена на цепь. Заперта, и прикована... Никто, кроме Альбины, не знает, что я здесь. Беда в том, что она уверена, что я специально спряталась… Я же сама просила пустить слух об отъезде в Швецию. Через недельку Альбина забеспокоится… Если они не придут к ней раньше… Господи, они могут убить и Альбину… Хотя нет, объяснить её исчезновение будет сложнее, всем известно, что она никогда ни бросит сына и больную мать. Скорее всего её не тронут, во всяком случае, пока не узнают про деньги. А я им не скажу… Ну, постараюсь не сказать, потяну время… Время… Очевидно до конца недели мне не дожить… Боже, помоги!
Ладно, хватит ныть. Так, кричать глупо, освободиться не реально. Остаётся обороняться! Для начала узнаю длину этой чёртовой цепи. Возможно, удастся дотянуться до двери и заблокировать её изнутри. А дальше что? Умереть с голоду? Вода есть… Еда? Подожди… Севречук меня усыпил, подсыпав снотворное в чай… Его вылью… А еду буду экономить. Теперь: вперёд к двери!»
Цепь натянулась, когда до двери оставалось метра три.
«Вот гад - всё рассчитал! А ну-ка, в другую сторону. Что тут? Противогазы. Может его напугать? Хорошо бы до смерти! Боюсь, это они меня напугают, натянут на голову противогаз и трубку пережмут… Фу, гадость, лучше не думать».
Эмма развернулась и пошла к шкафу.
В эту минуту щёлкнул замок, и уставшая за пол века дверь отворилась. В проёме возник улыбающийся управдом. Эмма бросилась к нему, выставив вперёд десять перламутровых ногтей. Цепь рывком остановила её. Оставаясь на месте, она пыталась дотянуться до ухмыляющейся физиономии управдома, размахивая руками.
Альберт Степанович вволю налюбовался пантомимой «пловчиха».
-Ну, ну, будет, не стоит так нервничать. Главное - ты жива, а жизнь, как известно, является основной человеческой ценностью. Прости за тавтологию - бесценной ценностью!
Эмма неимоверным усилием успокоилась. Отступила на шаг и уселась прямо на бетонный пол, придав себе выражение обиженной девочки.
- Что я вам сделала? - она закрыла лицо ладонями, зашмыгала носом, но сквозь пальцы внимательно следила за управдомом. Только бы он подошёл ближе…
Но Альберт Степанович был осторожен, принёс из коридора стул, развернув его спинкой к Эмме, прикрылся, словно щитом. Уселся и, снисходительно посмотрев на вздрагивающие плечи, развязно заговорил.
- Не верю! Ну, хватит дурочку валять. Актриса из тебя никакая. Давай ближе к делу!
-К телу? Я вас не понимаю.
-Для начала перестань притворяться и посмотри на меня.
Прежде, чем опустить руки, Эмма мысленно перенеслась в самый ужасный день своей жизни, день смерти любимой бабушки. Тогда мерзавец-балетмейстер не отпускал её на похороны, требовал заверенную глав врачом телеграмму… Грозился увольнением по статье…
Она наплевала на запрет, угрозы, бросила спектакль и уехала. В аэропорту задержали вылет. В Воронеже никто не соглашался ехать на кладбище – далеко и дорога плохая… Успела в последний момент, когда могильщики, стоя в раскорячку, опускали гроб. Не помня себя от горя, бежала и кричала: «Стойте, стойте!»
Они не остановились, гроб со стуком опустился. Осыпалась земля. Она, увязая каблуками, вскарабкалась на кучу, схватила за верёвку.
- Вынимайте!
-Где это видано, чтоб из могилы доставать? – мужики смотрели недобро. Рядом соседки в чёрных платках перешёптывались.
-Ишь ты, явилась. Чего удумала…
-Вынимайте!
Мольбами, деньгами заставила вытащить гроб и открыть.
Просунули в щель лопату, надавили. Крышка, потрескивая, открылась.
Бабушка. Бледно-жёлтое, словно натёртое воском, маленькое, сморщенное личико, любимой, родной, единственной… Ещё раз, последний, взглянуть на неё, поцеловать холодный лоб, высохшую руку...
Слезы наполнили глаза, перелившись через веки, поползли по щекам. Эмма опустила руки.
Севречук аж крякнул:
-Ишь ты! Могешь!
-Что вам от меня нужно?
-Не много, самую малость. Во-первых, деньги, полученные за квартиру. Во-вторых, дарственную на комнату Сергея. В-третьих, нож.
-А потом вы меня убьёте!? – Эмма, прижав руки к груди, закатила глаза и рухнула без чувств. Она надеялась, что управдом бросится подымать её, или подойдёт убедиться, что жива.
Однако, Севречук остался сидеть. Выкурил сигаретку и ушёл, заперев дверь. Эмма сразу же села. Всё стало окончательно ясно. Они хотят свалить на неё убийство, обобрать до нитки, убить. Какая же она была наивная и недогадливая. Слепой бы увидел, что управдом и Букин одна шайка. Ведь именно управдом рекомендовал ей Буку, у него был нож, наконец, он только что проговорился, назвав Сергея, а ведь она не называла имени. Представляю, как веселился Севречук, когда она посвящала его в козни Буки. Вот у кого талант! Великолепный артист! Делал вид, что перепугался… заставил себя уговаривать... Только с ножом непонятно. Зачем убийца оставил нож на месте преступления? Явно это не Севречук, иначе он не требовал бы его вернуть. Тут есть над чем подумать… А пока придётся играть картами, которые сдали шулера! Необходимо вырваться из этого каменного мешка! Но как? Севречук не поддаётся на её уловки, он вне досягаемости. А что, если пододвинуть стул? И когда он в следующий раз придёт и сядет уверенный в своей безнаказанности, то… Найти бы что-нибудь такое, чем зацепить и подтянуть стул. И Эмма вновь отправилась осматривать бомбоубежище. Но ничего не нашла. Тогда, связав между собой шланги противогазов - штук десять, получила нечто похожее на верёвку! Раскручивая и бросая её, она сумела зацепиться за ножку стула. Подтянуть его к себе, чтобы иметь возможность добраться до управдома. Теперь пускай только сядет! Что она с ним справится, не вызывало у Эммы ни малейшего сомнения. Да она его в бараний рог скрутит, ублюдка жирного… А ключи от цепи, наверняка у него в кармане…
Чтобы управдом нечего ни заподозрил, надо было замаскировать смещение стула, для чего Эмма отодвинула стол к стене, восстановив расстояние до стула. На первый взгляд всё выглядело, как и прежде.
Затем она выкрутила две из трёх лампочек, погрузив бомбоубежище в полумрак. Ловушка была готова, оставалось дождаться «кабанчика».
Но Эмма не успокоилась и продолжила обследовать закоулки. Проход, а точнее щель между бетонных плит, куда уходили трубы теплоснабжения, был узок; Эмма попробовала протиснуться, и ей с трудом удалось продвинуться на несколько шагов. Обдирая спину, ругая себя толстой коровой, она втискивалась всё дальше, пока позволяла цепь. Вглядываясь в темноту, она разглядела узенькую полоску полумесяца, как раз в том месте где труба выходила на улицу. «Вариант номер два, – подумала Эмма. - Сделать из бумаги рупор и орать, протяжно и долго, на манер муэдзинов. Орать и бить в набат цепью по трубе. Возможно, кто и услышит?»
Мусульмане называют 27-ю ночь Рамазана Лейлат–аль Кадр (ночь предопределения). Молитва в эту ночь заменяет 1000 месяцев молитв, а совершившему намаз прощаются все грехи, так как именно в эту ночь много столетий назад в пещере Хира недалеко от Мекки, ангел Джабраил по велению Аллаха передал Мухамеду первую суру священного Корана.
Дворник Арзамат, закончив молиться, поднялся с колен и рассеянно выглянул в окно. Мужчина и женщина, крадучись, двигались через двор. Остановились перед входом в бомбоубежище, воровато огляделись. Отомкнув дверь, поспешно скрылись внутри. Арзамат узнал управдома, а женщину нет. Дворнику стало любопытно. Ведь за всё время его работы в этом дворе он ни разу не видел, чтобы кто-то заходил в бомбоубежище. А ночью и подавно, ну пускай не ночью, а раним утром, но скрытно и с женщиной… Арзамат решил понаблюдать. Спустя какое-то время управдом вышел уже один, запер дверь, и так же крадучись, ушёл. В такой день Арзамату не хотелось верить в плохое, но что-то здесь было явно нечисто...
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/12/04/971