Подготовка к утреннику, по сути первого для четырехлетней Оли Нового года, выдался для всех в кошмароподобное светопреставление. Праздник приближался со скоростью, бегущего от ягуара суринамца. Мать, периодически заходившаяся то истерическим смехом, то безвольно катящимися слезами, судорожно стиснув зубы и в кровь изодрав себе пальцы, настойчиво разучивала с дочерью стихотворение о веселом празднике Новый год, добром Деде Морозе и искрящихся снежинках. Из ее, жаром дышащего рта, обрамленного тонкими, посиневшими губами, то и дело лихорадочно вырывался шлягер прошлых лет: «В лесу родилась елочка». Но новые ветры перемен требовали другого.
Извечно спокойный папа, которому все буквально по барабану, чтобы не вызывать на себя бурю негодований ходил по квартире тихо в поисках пятого угла. Он в армии усвоил одну прописную истину и свято о ней помнил, — если крайнего нельзя найти, то его следует назначить. В знак тупой солидарности (с кем — ему было глубоко все равно) он время от времени шел на кухню, чистил лук и мелко его нарезал. Слезы, сопли, пот и нездоровая краснота лица делали атмосферу в доме сравнительно спокойной. Напевая про себя: «Лето, ах лето…», он приоткрывал дверь в детскую комнату и диким туманным взором смотрел на жену, дочь, шмыгал носом, вытирал рукавом глаза и снова шел на кухню.
- Родной мой! Сколько в нем доброты и нежности, — шептала она, глядя на мужа, повторяя дочери в миллионный раз: «Снег идет, снег идет, значит скоро новый год».
Ольга смотрела на мать невинными глазами и тоже в миллионный раз спрашивала: «А снега на улице нет. А раз нет, значит, Новый год к нам не придет?». При этом она глубоко засовывала палец в нос и чесала им себе мозги. Кровь у матери начинала закипать, глухо отдаваясь в висках. Руки самопроизвольно заламывались, тело трясло как во время малярийной лихорадки. Неимоверным усилием воли она сдерживала в себе порыв наступившего бешенства и тихим, шипящим, вкрадчивым голосом выдавливала: «Это ты, доця, стихотворение Дедушке Морозу будешь рассказывать, на празднике. А снега может и не быть вообще. Но Новый год придет все равно!» При этих словах по ее телу струился холодный, вонючий пот и тогда она переходила на шепот: «Ты понимаешь меня, девочка моя? Придет. Придет!» и ее лицо перекашивала звероподобная улыбка.
Оля кивала, и все начиналось с самого начала. Стихотворение явно не вмещалось в светлую головку дочери. Долго такое вынести было просто невозможно. Мать была на грани нервного срыва, но, вид плачущего отца, раздражавшего ее обычно своим непробиваемым спокойствием, умилял ее сердце. И она, как вьючная лошадь, закусив до хруста удила, продолжала нести чистое, доброе, вечное. Беда, как говорится, не приходит одна. Портниху, шившую Оле платье Принцессы, с лакунарной ангиной положили в больницу.
А так хочется, чтобы ребенок, единственное твое чадо, выглядел, по крайней мере, не хуже других.
Помнится, как девочкой мать тоже ждала этого праздника. Она была удивительно красивой Снежинкой! Но Дед Мороз выбрал совсем другую девочку. Вот тогда мать и поняла, что все Деды Морозы козлы и продажные шкуры, а все Снегурочки — дуры и тупицы. Эту затаенную обиду она несла с собой как крест вот ужу двадцать четыре года. Но теперь — нет! Теперь все по-другому! Теперь наша Принцесса должна быть лучше всех. Главное, чтобы новая портниха ничего с костюмом не запорола. И не сделала дочь какой-нибудь каракатицей. С нее как с гуся вода, а девочке с этим жить!
И вот, наконец, долгожданный праздник наступил!
- Народу-у-у!!! Все красивые, счастливые, нарядные. Нос будоражит легкое облако дорого коньяка и иноземных духов. Даже дед-отставник как-то внутренне подтянулся, на бабку не смотрит, все по сторонам косит лиловым глазом. А наша Принцесса — лучше всех! Аж душа радуется! Только бы Дед Мороз был объективным, а не конченым.
Наконец, праздник начался. Всё как всегда: — хоровод, «елочка зажгись», тупые загадки и конкурс костюмов. Наша — лучшая!!! Вот это правильно! Вот это по-людски!!! Наконец-то разобрались! Слезы сами собой набегают на глаза. Дед, одобрительно крякнув, ищет глазами буфет, бабка платочком трет сухие глаза, отец, — как всегда в порядке: ему хоть в лоб, хоть по лбу, что Новый Год, что день Строителя, — лишь бы с ног валило.
- Ну а я на седьмом небе! — ликовала мать, — Все-таки мы первые! Не то, что некоторые, — ее тонкие губы втянулись глубоко во внутрь. Объективность — это главное!!! Дети весело закружились вокруг елочки. Снегурочка держит за руку нашу Принцессу. Вот что значит быть первой!!!
Мать поводила глазами по залу. Ни деда, ни мужа не было.
- Пьют, сволочи! Я им дома устрою день Взятия Бастилии! В такой момент не поддержать меня… Хорошо! — и она еще сильнее втянула губы.
А сейчас мы послушаем стихи, громко объявил Дед Мороз, ставя перед елкой табурет. И начнет первой рассказывать наша победительница, Олечка. Он поднял ее и поставил на табуретку, — Что нам Олечка расскажет? Я уже готов ей вручить подарок, — его рука полезла в мешок.
- Я расскажу вам, — начала она по взрослому, закатив глаза к потолку и сунула указательный палец в нос так глубоко, что все в зале в ужасе ахнули, предвидя, что он вот-вот вылезет из затылка, — А расскажу я вам… про дедушку Ленина.
Дед Мороз аж палкой поперхнулся. В толпе кто-то охнул, послышался шум падающего тела, истерически заплакал ребенок. У матери резко заболело внизу живота, лицо стало пунцовым. Она машинально напялила на себя маску козла, которую на входе купила для мужа. Дед налился гордостью, одобрительно крякнул и стал всем объяснять, что это его гены, и что не зря он проливал кровь. Потом бренча медалями, быстро заспешил в буфет. Отец с довольным лицом, видно на грудь уже было принято предостаточно, равнодушно стоял, прислонившись к стенке, и ни на что не обращал внимания. Ему было все равно, что творилось в зале. И не важно, что сегодня, Новый год или день рожденья папы Римского. Лишь бы с ног валило.
- Дочка, что это было? — громко спросила бабушка?
- Лучше молчите, мама. На вас люди смотрят. Уйдите куда-нибудь с глаз, — голос в маске звучал угрожающе.
- И что же ты хочешь о нем рассказать, внученька? — лицо Деда Мороза стало белее снега.
- Много говорить не буду, — прошепелявила Олга, — Всем известно, что у Ленина своих детей не было? А почему он тогда в карманах носил конфеты и раздавал детям? Почему? Потому что любил их очень! И мам их любил! Тоже очень. И дети вождя любили. И мамы его любили. А отцам не нравилось такое…
-А кто же тебе об этом рассказал? — вкрадчиво спросил Дед Мороз.
Бабушка, конечно. Она мне всегда обо всем рассказывает.
- А стихотворение? — Снегурочка попыталась направить девочку в другое русло.
- Ой! — Ольга махнула рукой и сунула палец во вторую ноздрю, — Не время сейчас нам о стихах думать… — Она слезла со стула и гордая пошла к матери
Воцарилось неловкое молчание. Праздник был явно сорван.
Наскоро получив подарки, дети с родителями потянулись к выходу.
И лишь в далекой Намибии слыхом не слыхивали ни о Новом годе, ни о деде Морозе, ни, тем более о Ленине, который любил детей и их мам.