Деревня Петропавловка растянулась по обеим берегам небольшой речки Локтевки. Летом река была спокойной, её без труда переходил скот. Весной Локтевка показывала свой крутой характер: подтапливала дома, носила свои льдины по подтопленной деревне. Вода спала, а льдины ещё долго таяли. Ребятишки сосали сосульки, «крыги», залазили на ледяные « айсберги». На востоке были видны предгорья, откуда брала своё начало речушка. А кругом, куда ни глянь, тянулись бескрайние степные просторы с уходящими за горизонт накатанными пыльными дорогами.
Иван с Евдокией жили по левую сторону речушки, метрах в пятидесяти от берега. Судьба свела их недавно. У хозяина умерла жена, оставив его с двумя маленькими дочурками. Евдокию постигла такая же участь, одна осталась с сынишкой. Вот и соединили они свои судьбы в единый кулак. Жили дружно, работа спорилась, имели неплохой земельный надел.
Шёл восемнадцатый год, власть в деревне менялась каждую неделю. Одна призывала не подчиняться новой власти, другая сулила дать больше землицы. Но та и другая пугала расправой за неподчинение. Сельчане жили в страхе, не знали как им быть, на чью сторону склониться. Некоторые приспосабливались к новым условиям жизни – доносили на кого бы то ни было, поэтому жители старались побольше молчать и не высказывать вслух своё мнение. Староста сходки собирал редко, чаще возле его дома появлялись отряды конников, то белых, то красных, и у каждых были свои требования. Попробуй, разберись в таких условиях. И хотя крестьяне жили единолично, с разным достатком, но они твёрдо были уверены в одном – какая бы власть ни была, чтобы выжить, надо с душой относиться к земле-матушке, ведь, как известно, как потопаешь, так и полопаешь.
Иван суетился на подворье и ещё издали увидел пыль на степной дороге и конников. Отряд был небольшим, чуть больше десятка верховых. Он забрался на сарай и стал наблюдать – заедут в деревню или поскачут мимо. А главное, кто они и с чем пожаловали? Подъехали к дому бывшего старосты, теперь это был сельский совет. По всему было видно, что красноармейцы, их шлемы со звёздами были видны издалека. Пойти и узнать всё Иван не рискнул, да и небезопасно было. Как-то сосед спросил что-то у приезжих, да ещё своё слово вставил, так ему всыпали кнутом, после этого никто не проявлял желания испытывать судьбу. Собаки, услышав конский топот, занялись дружным лаем, их поддержали другие с далёких дворов, лай разносился по всей деревне. Затем всё стало стихать, хозяева быстро успокоили своих четвероногих охранников.
Где-то послышался звон наковальни, который напомнил Ивану о том, что пора отбивать косу. Пришла пора сенокоса, требующая больших усилий от крестьянина, мног нужно было пролить пота, чтобы заготовить скотинке сена на зиму. Бывало, вечером, возвращаясь домой после знойного денька, отработанного в раскалённой степи, ополоснёшься в речке перед заходом солнца, поужинаешь и валишься в пастель, засыпаешь сразу, как убитый. Зима – то спросит с нерадивого хозяина, где ты летом был и скотина голодная молча не будет ждать весны.
Недолго задержалась новая власть в гостях: вдали опять запылила дорога, на которой показался более многочисленный отряд. У сельсовета послышалась громкая команда: «По коням», и отряд поспешно удалился из деревни. Только одна лошадь бродила одиноко по улице, выщипывала у заборов траву, уздечка была привязана внатяжку к передней ноге. Где ж её хозяин, почему не ускакал вместе с отрядом? Когда он появился, было уже поздно, по улице мчался рысью отряд белогвардейцев. Красноармеец побежал между сараями и исчез где-то в кустах.
Бравый офицер, увидев лошадь, тут же дал команду: « Обыскать все дворы и вывести на расправу «краснопёрого». Бойцы разошлись по дворам. Пуще прежнего залаяли собаки, повсюду слышалась брань. Тщательно обыскали подворья: заглянули в подполья, сараи, на чердаки и даже в избах под кровати. Затаиться в кустах и остаться незамеченным, казалось, было невозможно. А офицер думал, какую же расправу лучше учинить над бойцом революции, чтобы запугать жителей, доказать состоятельность старой власти. Иван услышал шорох в кустах конопли, а затем заметил, как шевелятся их верхушки. Подойдя ближе, увидел лежащего красноармейца. - Земляк, не выдавай меня, спрячь где-нибудь. Прошу тебя ради Бога.
- Ох-хо-хо! – запричитал хозяин. – Где же тебя спрятать-то, дорогой? Ползи к сараю, не поднимайся, чтоб соседи не заметили.
В сарае был глубокий колодец, прямо над ним в крыше было окошко.
- Становись в бадью и держись за цепь, я отпущу тебя вниз, а бадью вытащу наверх.
В висках Ивана стучало, по всему телу прошла дрожь. « Ведь если найдут, расстреляют, не пощадят ни красноармейца, ни меня. Жена на сносях и трое маленьких ребятишек».
Иван опустил юного красноармейца на дно колодца, тот остался стоять в студёной воде по пояс. Моментально снял ворот с колодца и уложил рядом. Заглянул внутрь и напугался – из окна в крыше проникал свет, и было видно, что внизу человек. Как угорелый, взобрался на крышу сарая и забросал окошко соломой. Спустился вниз, убрал лестницу, заглянул в колодец – там было темно. Успел расположиться у ворот и стал стучать молотком по цепи, будто ремонтирует. Жена суетилась по дому и не видела всего происходящего. Послышались шаги, во дворе появились белогвардейцы.
- Хозяева!
- Кто там? Я здесь, - хриплым голосом отозвался Иван.
- Ты не видел «краснопёрого»? – настойчиво спросили они.
- Да вот с утра занимаюсь ремонтом, и пообедать некогда, помогите, ежели время есть.
Один осмотрел сарай, даже заглянул в колодец.
- Колодец-то глубок у тебя?
- Глубок. У нас в степи колодцы глубокие и водица студёна.
Иван стучал по цепи, вороту, создавая шумовой эффект, чтобы не услышали, если гость вдруг в колодце кашлянёт или чихнёт, всё может произойти ненароком.
Когда двор опустел, Иван бросился к колодцу. Тихим голосом окликнул, наклонившись вниз:
- Ну как ты там? Живой?
- Живой, - дрожащим голосом ответил «гость».
- Потерпи, браток, вдруг ещё заявятся, как утихнет, вытащу.
Отряд, не найдя красноармейца, забрал его лошадь и поскакал вслед за беглецами. Запылила степь под топотом копыт, народ остался в недоумении – кому служить и кому верить.
Иван поставил ворот, чтобы вытащить пришельца.
- Держись за цепь, пристегнись ремнём. Поди держаться-то нет сил, замёрз в воде? Без особого труда вытащил гостя по несчастью, вес его был бараний, в чём только душа держалась. А уже воюет, за новую власть агитирует.
- Да ты окоченел, смотрю. Снимай с себя одёжку, зуб на зуб не попадает. Сейчас я принесу из дома тулуп, чтобы согреть тебя, - хозяин направился в дом.
- Евдокия! Налей-ка первачка скорее, - сам начал шептать ей на ухо.
- Ой, Господи, спаси ты нас, - повернулась она к образам.
- Детишек не выпускай из избы, чтобы ничего ни видели, растрезвонят ведь по соседям, - сам заспешил в сарай.
- Зовут-то тебя как?
- Ни-и-ко-лай, - дрожащим голосом ответил гость, стоя босиком.
- Надевай, Николай, тулуп, сейчас и валенки принесу. Выпей вот эту кружечку для согревания, дабы не простыть. Ложись на сено, а я тебя забросаю сверху, чтоб никто не увидел. Донесут если, хана обоим будет. Сейчас нужно холод из организма выгнать вон. Держись. Одежонку твою высушим.
Опускался вечер. Солнце перед закатом побагровело. Ночь была тихая, над заливными лугами красовался красный рог месяца, освещал окрестность неясным, призрачным светом.
- Ну, мне пора в дорогу. Вы мне скажите свою фамилию, за кого перед властью хлопотать, да украдкой молиться за моё спасение. Если бы не вы, может уже лежал в землице сырой.
- Что ты, дорогой, у тебя жизнь ещё только начинается. Годков-то сколько тебе, Николай?
- Двадцать, с прошлого века я, родился в девяносто девятом на Вологодчине. Сызмальства остался без родителей, тётка приютила, батрачил с детства. Если бы и поймали, так по мне некому тужить, но не судьба видать ещё. Вам спасибо, что спасли меня, жизнью рисковали. Скоро власть установится, последние отряды выбиваем. Я доложу о Вас, кому следует.
У него было юное, мальчишеское лицо, худощавое. Глаза были добрые, глубокие, светлые. На лице ещё не было щетины, только кое-где просматривался чуть заметный пушок.
К осени власть закрепилась окончательно. На сельсовете висел красный флаг. Председатель чувствовал себя уверенно, но крестьяне жили по-прежнему единолично. Перед Новым годом Ивана вызвали в сельсовет.
- Письмо тебе, Иван Сивалотович, из волости, приписали вручить лично.
Иван медленно прочитал послание, в котором новая власть благодарила его за содействие Красной армии, здесь же было письмо и от Николая, в котором он выражал благодарность за своё спасение.
- Так ты, оказывается, красноармейца спас и молчишь?
- А чево трезвонить-то, серьёзные дела молча делаются – улыбнулся Иван. -
Молодей, Николай! Не забыл… В феврале девятнадцатого года родила Евдокия сына, нарекли Василием. Иван был рад, теперь семья укрепилась, народилось совместное чадо, да ещё сын, земли полагалось прибавить. Николай присылал письма, хвалился успехами по службе и каждый раз благодарил за спасение.
- Вишь, Евдокия, какой человек, помнит добро, другой забыл бы уже, - улыбался Иван, читая послания.
Коллективизация грянула, как неожиданный выстрел в спину. Прощу было тем, кто ничего не имел, кто работы боялся, как чёрт ладана. Иван читал о коллективизации уже давно, в европейской части она началась раньше, знал, что противников власть карала жестоко.
- Евдокия! Ты не смей вести среди деревенских баб провокационные разговоры, враз лишимся не только нажитого, но и семьи.
А душа разрывалась, не мог примириться Иван с новыми порядками. Сердце ныло, хорохорился перед Евдокией, а когда скот уводили со двора, думал, сердце выскочит из груди. Вечером выпил и ушёл в степь, воротился только к утру.
- Эх, Иван, сам меня поучал, гляжу на тебя, как ты постарел на десяток лет, - говорила Евдокия, вытирая слёзы краем платка.
В деревне стали раскулачивать тех, кто противился коллективизации, обкладывали налогами, начались аресты. Такая участь досталась брату Ивана, выселили его из деревни вместе с семьёй, да так и сгинул где-то.
- Повезло тебе, Иван, ты был с списках кулаков по наличию скота и имущества, но на твой арест в волости запрет наложили, вспомнили твои заслуги, - проговорился ненароком председатель. Но недолго пришлось горевать Ивану при новом порядке. Дети на ноги встали, вот теперь-то легче было бы обрабатывать по-хозяйски землицу, только руководи умело, да не тут-то было. Не выдержало сердце. Ушёл Иван тихо, оплаканный дружным семейством. Двор осиротел.
От Николая по-прежнему изредка приходили письма, поздравительные открытки, только отвечал на его послания уже сын, Василий. Война застала Василия в армии, когда ему уже пришла пора увольняться в запас. Не суждено было сбыться его мечте уехать к дяде Николаю, устроиться там на работу. Четыре долгих года войны прошёл Василий по пыльным, грязным, снежным дорогам, находя приют в окопах, землянках. Возвратился в родную Петропавловку. Известий от дяди Коли больше не было, и два отправленных к нему письма остались тоже без ответа. Затерялся след доброго человека, на фронтовых дорогах или ещё где, об этом ведает один Бог.