42.
- Так платить сегодня нам не будут, - сказал в пространство Червяк.
Фикса пожал плечами и красноречиво вывернул карманы. И тут же понял, что это он зря, сочувствие во взглядах его команды не отразилось.
- Сегодня не будут, а на той неделе будут, - сказал он с напускной бодростью. – Сегодня отдыхаем. Вы чё? Зато у нас есть крыша. И хату отремонтировали уже. Всё будет, братва! - Он ненадолго скрылся у себя. Вернулся, блестя глазами, довольно посапывая и втягивая носом остатки «штофа». Бросил несколько пакетиков на стол и повернулся, кивая Верке, - Пошли что ли? А что, ты и вправду ничья?
Он взял Верку за талию и, сутулясь, повлёк за собою к дальней двери ещё в одну комнатку. Парни потянулись следом, двое осталось «загрузиться». Эдик не захотел и отодвинул свою дозу Червяку. Верка исчезла в дверном проёме комнатёнки. Похоже, что всё помещение было трёхкомнатной квартирой-распашонкой. Из большой комнаты, где все сидели, две двери вели в совсем маленькие. Одна служила Фиксе кабинетом, там были только стол и пара старых кожаных кресел, в другой – чуть побольше, - стояли деревянная кровать и стол. Здесь, видимо, команда и «отдыхала» от трудов. А сейчас на кровати спал большой доберман Рома. Его заперли тут на время приёма гостей.
Эдик немного помедлил, но пошёл вслед за парнями в импровизированную спальню. Настроение у него испортилось и было не слишком подходящим для предстоящего мероприятия. Но другие заметно повеселели, «штоф» делал своё дело.
В затемнённой комнате Верка уже сидела на столе. Фикса, похохатывая, гладил её по ляжкам в разорванных колготках и заводил себя, расстегнув ширинку. Он мягко завалил её на стол, она покорно поддалась. Червяк оказался рядом, откуда-то вынул наручники, вытянул Верке руки, защелкнул и привычно-ловким движением закрепил в кольце, что было вкручено в край стола. Безмятежность Верки объяснялась только её неопытностью. Она всё ещё верила, что здесь сможет заработать. Но Эдику вся затея нравилась всё меньше. Хотя, как ни странно, когда он вошёл, вся картина сильно его возбудила.
Фикса ничего не мог. Он из последней своей отсидки вернулся совсем пустым. Но он любил смотреть и любил истязать. Только до сих пор к ним ещё не попадала такая свежая, ничейная тёлка. Дурочка совсем. Делай что хочешь. Как тот бомжик... Все думали об этом. Эдик тоже. Но он не доводил до конца мрачную мысль. Потому что хотел её страшно. Ещё там, к комнате наверху всё в нем дрожало от предвкушенья. И сейчас, когда Фикса вдруг потянул её резко за ноги, так что наручники туго впились в тонкие запястья и ударил её звонко по лицу, зажал рот и стал лизать живот и кусать груди, Эдик подошёл и отодвинул его, будто подыгрывая: «Ну-ка пусти. Полюбуйся пока». Парни заржали нервно. Фикса отстранился и пустил его.
Эдик подал её вперёд, ослабил натянутые струною руки, увидел благодарность в блестящих глазах, взял её за бёдра и вошел со всею силой своей молодости. Всё в нём помутилось и смешалось. Её всхлипы, одобрительный ропот парней, рычанье добермана Ромы и даже визгливый восторг Фиксы – всё в нём двигалось и билось бездумным желаньем и силой. И был он неистощим. И чувствовал себя богом. И щадил её, и причинял боль, и видел удивление и неожиданный восторг в черных глазах. И никого уже – рядом, только она, дитя, женщина, дитя, сладость, трепет, восторг. И гордость. Что он так хорош. И что все видят, как она извиваясь и крича, кончает, путая боль с наслаждением. И она стала его женщиной в это мгновенье. И что же они хотели? Думали, что так всё и пройдёт, сойдёт им с рук? Что он отдаст её теперь на растерзанье?
Он ещё не совсем пришёл в себя. Двое парней легонько отстранили его и отвели в сторону. Он не сопротивлялся. Будто охмелев, слышал всё, как под водой. И видёл всё будто на экране, будто в кино. Вот Фикса напустил на неё Рому и тот лижет ей промежность. Она извивается, не видя, кто там, только чувствуя, что спазмы оргазма вернулись. Вот Фикса резко схватил и перевернул её на живот и она вскикнула от неожиданной боли в вывернутых запястьях. Рома напрыгнул на неё, а Червяк стегнул с оттяжкой ремнём, вдруг Фикса вынул нож и провел по сведенной конвульсиями спине. Тоненькая струйка крови появилась на белой полоске. Она забилась, но Червяк зажал ей рот. А кто-то зажал рот ему, Эдику. И руки скрутили за спиной. Нет. Хотели скрутить. И он слышал свой крик и вопли Фиксы. Ничья, она ничья. Никто не узнает. Подснежничек весной. А он разметал неловкие, бесполезно пытавшиеся удержать его руки и сидит уже на полу. Верхом на жалком изувере. И кадык у того острый, а шея тонкая и жилистая. Эдика, кажется, чем-то ударили по голове. Он осел. Но пыл у всех прошёл.
Фикса встал, держась за горло. Эдик тоже поднялся, стал напротив, набычившись и чувствуя, что ему сейчас всё равно. Всё равно, что будет дальше, будут ли его бить, резать. Он был готов на всё, без мыслей, почти без сознания. Только уверенный, что готов идти до конца. И пока он жив, с нею ничего не сделают. И все понимали это. Его тут за это упрямое равнодушие отчаяния и держали. Он не отступал никогда. В какой-то момент чувство самосохранения у него отключалось, заменяясь тупою пустотой и готовностью стоять до конца. Что бы ни случилось. За это ему тут и платили. И больше всех. И все это знали. И никому идти до конца не хотелось. Кроме него. Пыл угас у всех. У Фиксы тоже, хоть нож всё ещё и дрожал в его руке.
- Вы чё, мужики? – голос Червяка. – Совсем охуели? Из-за кого? Вы чё? Эдик, очнись, ты чё? Фикса! Хоть ты, мать твою!.. Всё завалим, перепоремся? А дело? Всё нах...? Ради этой ...? Вы чё! Да мужики же, чё смотрите? Растяните вы их.
- Отвяжи её, - сказал Эдик глухо.
- Да чёрт с нею! Нахрен она нужна нам? Мы ж не маньяки! – Червяк посмотрел на Фиксу и расстегнул наручники на Верке. Все вышли один за другим. Фикса последним. Пытаясь сохранить своё лицо и изображая разгневанного хозяина, он выключил свет и запер дверь, оставив Эдика и Верку в темной комнате.
Она тихонько скулила от боли, забившись в дальний угол, ещё не поняв до конца, что с нею случилось и что могло с нею случиться. Её тонкий плач будто разбудил его. Он снял свитер, рубашку, оторвал от неё рукав и превязал Верку, как смог. Уложил её на кровать. Себе подстелил одеяло и лёг на пол. Силы вдруг его оставили. Он уснул, будто провалился, и спал долго, до следующего утра. Ночью он чувствовал её рядом. Она спустилась с кровати, будто боясь там оставаться одна, легла рядом с ним и прижалась тесно, прося защиты. Он обнял её, но по-настоящему не проснулся. Так в обнимку их и застали утром парни, открыв дверь.
Эдика разбудил звук ключа и включенный свет. Четыре пары глаз смотрели на них. С разным выражением. Но желанья расправы он не прочел ни в одних. Он молча поднял Верку и вывел её в туалет. Сам стоял перед дверью, слегка свесив голову набок и не глядя ни на кого. Молчанье затянулось. Кто-то хмыкнул и хохотнул, но напряжение не спало.
- Ты, вот что... , пусть она катится, откуда... - начал было Фикса бодро.
- Дай ей денег, - спокойно сказал Эдик, не глядя на шефа.
- Денег?! Да ты охренел совсем что ли? – Тот прямо зашёлся на вдохе и закашлялся. – Не, ну вы слыхали? – Он оглянулся на своих сатрапов, ища поддержки, но не нашёл. Никто не смотрел на него. Даже Червяк засвистел и отодвинулся, глядя в пол. С Эдиком связываться никто не хотел, это была не их война. К тому же им тоже были должны. А тех, кто не платит в срок, защищать нет охоты. Фикса сунул было руку в карман, нащупывая нож, но вдруг краем глаза заметил, что в руках у парня слева появился пистолет. Он даже не повернулся проверить – это Витя или Степан, они оба были способные ребята, - просто вынул пустые руки из карманов и покрутил ладонями в воздухе. Червяк засвисел громче, сплюнул и вышел. Через минуту хлопнула наружная дверь. Всё пропало для Фиксы. Он проиграл и потерял лицо, потерял команду. И жизнь его больше не стоила ничего. Эдик мог сейчас стать главным, забрать дело себе и сделать с Фиксой всё, что хотел. Только он не хотел ничего. Здесь – нет. Да и торговать наркотой он не хотел. Никакого интереса. Верка вышла из туалета, прижимая руки к груди и боясь сделать лишнее движение.
- Дай ей денег, - повторил Эдик. Он просил то, что мог взять, и тем самым отказался быть одним из них. Фикса уловил это чутьём человека, которого много раз били. Ему оставили жизнь, но надо заплатить. Пытаясь спасти остатки авторитета, он тряхнул головой, резко повернулся и пошёл к себе в конторку. Вернулся с пачкой долларов, отсчитал и швырнул девчонке три бумажки.
- Все отдай.
- Здесь двести баксов! – взвыл Фикса. Эдик молчал, потом, наконец посмотрел на Фиксу впервый раз. И тот отдал. Не бросил, а в руки ей отдал, и она спрятала их на груди.