Отрывок из романа Козельск - могу-болгусун

Юрий Иванов Милюхин
Татаро-монгольское иго сплотило русскую нацию до состояния железной руды. Заодно изуродовав ее до изменения на генном уровне. В худшую сторону.
 
И вдруг взгляд упал на место в стене, где был пролом, он по прежнему зиял рваной дырой, а вокруг кривлялись злобные ордынцы, не решаясь придвинуться ближе под убойными облаками стрел из-за зубцов стены. Видимо ходившие на охоту ратники Званка, израненные нехристями и оставшиеся в живых, не нашли сил снова забрать его камнями и бревнами, они лежали возле дыры, не выпуская из рук ножей и мечей. Воевода завертел головой по сторонам, сторожевой рядом с ним, покатывая желваки по скулам, опустошал колчан со стрелами, исправно поводя правой рукой от него к тетиве и обратно. Двое других ратников в забороле не уступали ему в хваткости, соперничавшей с тугарской ловкостью владения оружием. Вятка краем глаза заметил за углом укрытия мелькнувший край поддевки и устремился туда, владелицей оказалась Палашка, неизвестно как проникшая на навершие проездной башни. Воевода решил еще в начале замысла, предвидя кровавую сечу, уберечь от смертельной опасности баб и девок с подростками, снабжавших воев ратными припасами, отправив их за стены детинца. Теперь они были вовсе отсечены мунгалами, допущенными защитниками до стен днешнего града. Но спрашивать девку об этом было некогда, он схватил ее за ворот одежки и рывком развернул к себе, одновременно отбирая лук и стрелы:
- Палашка, скачи до второй отселя глухой вежи, а когда мунгалы под стеной останутся позади, спускайся со стены, собирай по заулкам баб с отроками на завал пролома под той вежей, индо нехристи пронюхают про него, и тогда их не удержишь.
- Уразумела, воевода, - подобралась та, закидывая за спину тяжелую косу, перелетевшую на грудь от воеводиной встряски.Прищурила темно-годубые омуты глаз с мохнатыми ресницами вокруг. – Дак они-от сидят не по истобам, а жмутся к внешней стене вокруг днешнего града.
- Это как! – сощурился и Вятка от догадки. – И отроки с ними?
- Все там, чтобы встретить нехристей вострой стрелой, если полезут на стены детинца - девушка подхватила руками подол сарафана, чтобы не мешал бегу. – У них копья и мунгальские луки, такие, как мой.
Она кивнула на лук в руках у воеводы и пригнувшись припустила по навершию, доставая лапотками до краев поддевки. Не успел Вятка перенацелить остатки сотни Вогулы на добивание поганых, застрявших в проходе, как возле пролома замелькали женские шабуры с другой лопотью вместе с холщовыми портами подростков. Он выглянул из-за зубца стены, опасаясь новых волн ордынцев, и увидел, как в предвечерней мгле откатываются к Жиздре их остатки в изодранных кипчакских халатах и синих мунгальских чапанах. С равнины донеслись хриплые звуки труб с барабанным грохотом, возвещавшие о конце ратного дня и о сборе орд на отдых до следующего утра. Солнце, похожеее на обагренный кровью шаманский бубен, почти скрылось за стеной леса, осталась одна узкая полоска, похожая на тягучую свежую рану на темно-синем небе, начавшем чернеть. Ордынцы горохом ссыпались со стен, вскакивали на лошадей, вырывая поводья из рук конюхов на один день, и уносились к реке, загодя выставляя перед собой пузыри с воздухом. Отход был таким же скорым, как и штурм крепости, начинавшийся на зорьке сразу после обстрела городка из луков с самострелами. Вятка расцепил челюсти, стянутые мертвой петлей, он провел рукой по лицу, стараясь согнать напряжение, перешел на другую сторону стены, где в полутьме бесновались в засаде дикие всадники, исходившие смертным воем. Их осталось не больше двух десятков с торчавшими из доспехов древками от стрел и сулиц. Ежились козельским деревом и лошади под ними, скалившие пасти в животном припадке, встававшие на дыбы перед стенами детинца, срывая с себя зубами всадников и растаптывая их раньше, нежели они умирали от ран. И так бы продолжалось еще долго, потому что мунгалы цеплялись за жизнь клещами, не желая покидать седел и отрывать пальцев от жестких грив верных своих помощников, ставших вдруг злейшими врагами. Пока ратники, сбежавшие с прясел на нижние уровни полатей, не довершили дело дружным хлопком тетив с облаком смертоносных молний. В наступившей тишине громче стали слышны стоны раненых с проклятиями умирающих, перемешанные с хрипами животных, но они были недолгими, защитники спустились на землю и находя мунгал по воплям, добивали их ножами. Они за время обстояния удостоверились, что пощады от несметных прузей, зверей в обличье степных истуканов, ждать нечего, тако же стали поступать и сами.
И это было страшно, потому что от воев, не знающих пощады, будут рождаться поколения русских с затаенной в душе злобой, ищущей постоянного выхода, гораздые потом срывать ее не только на неприятеле, но и на соплеменниках, когда врага не окажется рядом. Так будет поступать и женщина, как это делала нынче жена, забитая семеюшкой извергом, начинавшая поедать своих детей, ни в чем не повинных, передавая злобу дальше по роду. В века. И ничего с этим поделать будет нельзя, мужчины станут похваляться силой, стремясь доказать превосходство над соплеменником в кулачных поединках, обзывая друг друга последними матерными словами, не знаемыми до нашествия. Принижая противными действиями не только себя, но и нацию на потеху остальному миру людей. А женщины станут крепнуть из поколения в поколение в правоте своего гнева уже не к ворогу, а в надуманной ненависти ко всему вокруг, засевшей у них в груди, изливая ее, порожденную нынешними зверствами, на тех, кто окажется ближе. Разъедающая эта ржа, когда даже в семье не будут находить общего языка не только супружники, но и подросшие их дети, будет способствовать искоренению русской нации, свободолюбивой до ига и непобедимой, уже безо всяких нашествий до тех пор, пока от нее не останется следа. Как не осталось его от хазар, несших народам ложь с развратом, спаивающих их и грабивших, развеянных в конце концов по миру Святославом Игоревичем почти триста лет назад, в 965 году от рождества Христова. Так надо было поступить и с ордынцами, рассеяв и смешав их с другими народами, но не позволяя им грабить и растлевать эти народы в течении еще более полутысячи лет.
Вот что принесло на святую Русь татаро-монгольское иго, оправдание которому вряд ли отыщется в любой русской душе.
Воевода снял шлем, отер пот с лица и посмотрел на равнину за зубцами стены, покрывшуюся кострами от Жиздры до горизонта, это означало, что ночного штурма крепости скорее всего не будет. Видно и новые полки поганых упарились настолько, что темники решили поберечь воинство, чтобы не обращаться к Батыге за очередной подмогой. Могло случиться и так, что вместо нее они получили бы пинок под зад или удавку на шею за черную весть. Но было ясно и другое, что конец был уже виден, до него осталось день или два, и надо было спешить одним уходить или собороваться, другим готовить баксоны для добычи.
- Не уйдут, поганые, - глухо сказал за спиной воеводы один из ратников, словно уловивший его мысли. – Скорее, нагонят под нас новые стада двуногих скотов, а то и сам Батыга пожалует.
Вятка подергал щекой, сплюнул вниз и отвернулся от костров: