Мактуб

Радима Сумбулатова
Добрый день! В этом дневнике, купленном вчера вечером перед уходом домой с выставки в магазине «Все за 45», аккуратно построенном красными большими кирпичами и освещённом ограниченным светом ярко-коричневого цвета, я расскажу вам одну историю, которая запомнилась на долгое время и стала в каком-то смысле моей путеводной звездой…

Я работаю в онкологической больнице. Неприятная атмосфера вокруг, понимаю. Каждый человек выбирает свою профессию: кто-то хочет быть учителем – научить детей всему, чему научился сам, кто-то – журналистом с целью освещать все темы мирового масштаба. А я выбрала эту профессию потому, что у меня… умерла бабушка. Вы можете возразить, мол, человек не создан, чтобы жить вечно. Да, никто не смог ей помочь. Я все-таки задавалась вопросом: «Почему столько врачей было вокруг и никто не смог сохранить ей жизнь!?» Каждый человек подчиняется своим особым правилам, а я верю в Высшую силу. «Мактуб – так было предначертано».

Каждый день, находясь среди «тяжело больных» стен, впитавших все болезни этого пространства, я становилась менее милосердной. Эти стоны, молитвы, сочувствующие родственники, все эти лица запечатлелись в моей памяти, будто записывались на кассеты. Кто-то вдыхал полной грудью морской ветерок на берегу моря в Дубае, а кто-то в очередной раз задыхался в собственном поту, желая освободиться от невыносимой боли. Мое внимание привлекала пациентка по имени Карина. Конечно, каждому уделялось должное внимание и никто не был нами отвергнут. Но она была особенной. Какая-то искра зажигалась в ней, становясь огоньком как для врачей, так и для всего персонала больницы. Она постоянно рисовала. И днём, и вечером, и даже ночью во время моего дежурства я видела ее с кистью в руках. Рисовала море, скалы, леса – все прекрасное, что есть на этом белом свете, используя ярко-светлые цвета, предаваясь своему воображению. Один рисунок охватил мои мысли дольше обычного. Думаю, даже сам Леонардо да Винчи не хранил так усердно в мыслях свою картину «Мона Лиза», на которую потратил целых 4 года.

Я зашла к ней в палату. Это было летним днём, когда солнечные лучи обжигали кожу, покрывая тело загаром. Мы просидели с ней вместе пару часов. Часы тикали, и постепенно стали громом стучать в голове.

- Это наш дом! — промолвила она с улыбкой, рисуя ровными линиями очертание своего жилья.

- Вот наши окна. Я часто сидела на подоконнике и удивлялась тому, как может образоваться иней на поверхности в зимние ночи.

- Это наш забор, цветы, которые мы посадили с мамой. Она сажала розы, но я всеми силами уговаривала ее посадить одуванчики. «Так нельзя, — отвечала мама. — Они нам не подчиняются, живут сами по себе, где захотят, там и вырастают. Подует ветерок, и их уже нет».

К каждому новому году мы разукрашивали дом гирляндами. Утром я просыпалась раньше всех и проверяла наличие подарков. Их было очень много. И все они были моими.

- Это мой отец. Вот моя мама, — прошептала она, не спеша. — Папа рассказывал, как они с мамой познакомились. Они учились вместе. В маме я видела себя: ту маленькую девочку, которая лезла всюду, выказывая нескончаемую энергию. Весь мир казался добрым. Вероятно, в то время оно и было таким. Все краски имели какую-то цветовую гамму, сливаясь между собой, не нарушая гармонию искусства.

- А это я, — начертила она фигуру легким движением руки. — Вот облака. Это солнце, — продолжала она. — Трава, птицы.

С внезапным размахом руки она отбросила краски, лишь оставив в руке большой чёрно-жирный маркер. Задумавшись на минуту, она надавила его на портрет… С истерическими движениями она начала портить своё творение.

- Что ты делаешь? — вскрикнула я от удивления, но не стала ее останавливать. Скоро весь ее рисунок стал чёрным пятном…

- А это моя болезнь, – выговорила маленькая девочка, которая пряталась от внешнего мира под улыбкой, не желая принимать реальность жизни.

Я обняла ее крепко. Приходя на работу или возвращаясь домой, рутина отнимала больше времени, чем требовалось. Дни пролетали, как птицы, которые уходили в тёплые дали, позабыв о родимых краях. Каждый шёл своей дорогой, но многие блуждали, не зная куда идти.

Я заходила к ней каждый день. Мы разговаривали каждый о своём и собирали пазлы. Ей было всего лишь восемь лет, но было такое чувство, будто мы родились в один день и выросли вместе. Приходя на работу, я напрямую отправилась к главврачу. В этом кабинете все было тривиальным: стены давили невидимыми силами на лёгкие, вмиг закружилась голова. Врач смотрел на пол. Обледеневшее лицо, покрытое морщинами, сморщилось вдвойне, будто он таил в себе тайну человечества и не мог ее выдать.

- Вот прочитай, — протянул он письмо, опасаясь моего взгляда.

«Здравствуйте! Я пишу вам издалека. Надеюсь на ваше милосердие. Я прожила с ее болезнью довольно-таки достаточно. Я молода. От меня ушёл мой муж, боясь взять на себя такую ответственность. Боюсь, не справлюсь с ней. Слишком тяжелая ноша легла на мои хрупкие плечи. Надеюсь, вы не будете судить меня строго. С уважением, Элена, мама Карины».

Какая-то пустота лезла мне в душу, затмевая все остальные чувства. Разве такое возможно? Не проронив ни слова, я вышла. Сердце билось настолько сильно, что было готово выскочить и разбиться возле моих ног.

Карина ничего не знала. Мы сказали ей, что ее «мать» уехала по неотложным делам и вернётся не скоро. Все шло своим ходом. Но в последнее время состояние девочки ухудшалось. Количество лекарственных средств увеличивалось. Уколы… Капельницы… Мешки под глазами…

У меня не было выходного дня. Я полностью отдавалась ей. Она стала моим главным человеком в жизни. Наши совместные рисунки, общие фотки были накрыты капсулами… Дни стали короче. Как-то на осмотр приехала главврач из главной городской больницы.

Осмотрев Карину, она стала докладывать:

- Все очень плохо, у неё начинаются приступы.

- Пройдемте в коридор, — оборвала я ее монолог.

- Нет, — покачала она отрицательно головой. Девочка должна все знать и быть готова к этому. Начало приступов означает, что ее конец близок. И это есть истина. Мы должны принять все это и не зацикливаться на отдельных деталях. Осталось две недели – максимум… Карина все слушала очень внимательно. Она все понимала.

- Сколько тебе лет, деточка? — спросил врач ласкающим тенором.

- В следующем году будет девять, — ответила она.

С ее ответом на меня обрушились небеса, и все на этой чёртовой земле превратилось в прах. В ушах гремели слова: «Две недели максимум...» Как может такая большая вера уместиться в такой маленькой девочке?! Каждая минута приближала ее конец. Люди жили своей жизнью, радовались ее отдельным моментам и, проходя мимо больниц, не могли прочувствовать через бетоны раздирающую боль Карины. Боль хочет, чтобы ее чувствовали, она ядом проникает во все уголки тела и пожирает острыми укусами.

Девочке – всего восемь. И это время, чтобы познавать мир во всех его прелестях. Она рисовала все реже и реже: не было сил даже на разговоры. Заходя к ней, я заставала ее спящей. Частые глубокие вздохи затмили разум. Страх ли это? Или облегчение перед концом всех страданий?!

Время уже было обозначено: две недели, максимум, не больше. Каково же ей – знать дату своей смерти? Это как печатают на товаре срок годности…

- А я как одуванчик? — спросила она небрежно. — Так рассказывала моя мама: «Подует ветерок, и их уже нет». — Почему вы улыбаетесь мне через силу? Я ведь жива. Все понимаю. Но я дышу, как и вы все. Я просто заболела. Наша соседка Люба однажды заболела гриппом, ей сделали укол, и ее отпустило. Меня тоже отпустит, вот увидишь. Я слушаюсь медсестер, и они мне делают уколы. Принимаю все лекарства своевременно. В скором времени я вылечусь, как тётя Люба, и мы будем ходить с тобой по парку, кормить голубей. Пойдём же, погуляем, как раньше, — потянула она меня за руку и… упала на пол...

…Разряд… Ток… «Мы не сможем ее спасти», — был слышен встревоженный голос врача. Разряд… Ток… Пульса нет...

Шёл дождь. Капли бились по стёклам, стремясь проникнуться вовнутрь. Эта ночь была темнее всех прошедших, будто все звёзды погасились одновременно. Или, может быть, они тоже сплотились в ожидании чуда? Дождь не прекращался. Казалось, он мог утопить весь город и разнести все, что стоит на пути.

- Есть пульс! Сердце вздрогнуло от этих слов. У хирургов загорелись глаза.

- Продолжаем операцию, — вскрикнул приказным тоном главный из них.

Один час. Второй. Каждое движение руки отчитывало минуты жизни. Дождь перестал лить. С удивленно-шокированным выражением лица к нам в коридор вышел хирург.

- Я не понимаю, как это возможно…

- Что случилось?!

- Будто всего этого не было... Бесследно...

- Объясните, в чем дело?

- Болезнь отступила без всяких на то признаков. — Она спасена…

Она вылечилась! Своей верой смогла загнать эту болезнь в угол и дать ей отпор. Все смотрели на нее, как на смертника, но только она одна знала, что сможет перебороть болезнь, что боролась против ее существования. Она вылечилась, хоть и твердили люди, что это невозможно по медицинским прогнозам.

…Возвращаясь вечером домой с выставки картин, которая стала самой грандиозной в последние десять лет, я купила блокнот и решила написать о том, что было испытано мною в последнее время. Я и была той маленькой девочкой, от которой отказались когда-то родители.Никто не интересовался моей болезнью, кроме того врача, от лица которого была написана эта история.

«У неё не было ничего позитивного для исцеления!», — подумаете вы. Это не так: у меня была вера! Вера, которая выдернула меня из тёмного царства и окунула в свет. Никто не верил… И никто не мог предугадать такой счастливый конец.

«Мактуб – так было предначертано».