9.РЕЗЮМЕ: НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
В моём архиве (а по всей правде – в завале бумаг, но в той папке, на которой надпись:«Как я заведовал Парнасом в Афуле», сохранился черновик письма, которое я так и не отправил адресату, хотя избрал именно его своим конфидентом не случайно: это один из русских поэтов на Украине, побывавший в своё время в Харькове и завязавший там короткие отношения с Б. Чичибабиным и его друзьями… Здесь, познакомившись по случаю его выступления в Афуле по приглашению нашего клуба-студии, мы разговорились, познакомились и прониклись взаимным доверием и симпатией. Это Марк Вейцман. У меня в то время не было таких друзей по переписке, которым мне захотелось бы поплакаться в жилетку. Мне показалось, что он подходит для этого. Но всё-таки письмо я не отправил, а черновик сохранил. В нём по свежим тогда следам рассказано о моём конфликте с обоими Цицеронкиными: папой и сыном. Иду на то, чтобы в чём-то повториться, зато весь этот сюжет станет для читателей яснее. Вот письмо (оно написано от руки частично на обороте соответствующих оттисков газет «Досуг» с материалами, которые я цитировал или на которые ссылаюсь в письме):
«Дорогой Марк!
Посылаю Вам эти газетные оттиски - с присовокуплением детективно-противной истории, в которую я невзначай встрял.
Выпустив наш первый альманах «Долина», я послал его по нескольким адресам, в том числе в еженедельник «Досуг», где как раз тогда начал печатать литературные обзоры анфан-террибль Миша Пундик. (Он в то время лишь появился, но ещё не проявился как таковой). И пакет был адресован не ему, а редактору. Но откликнулся именно Пундик и об альманахе весьма пренебрежительно, однако трёх авторов расхвалил: меня – особенно, немного – афоризмы нашего уважаемого мэтра (Оболенского), а ещё – стихи Иры Спивак (по совместительству – моей невестки, но он об этом знать не мог). Не то ровно за, не то ровно через неделю тот же автор грубо, по-хулигански разнёс творчество живущего сейчас в нашем городе плодовитого поэта Самуила Цицеронкина – автора 15-ти книг. За полгода до этого мы отметили его 70-летний юбилей, при этом организатором чествования был я.
Переживания этого человека, вызванные разносной статьёй Пундика, трудно передать, но главное – то, что он всё раздумывал вслух, кто мог ему подложить такую свинью… Мнение о том, что эта заметка могла быть случайностью, он начисто отверг. Я решил за него вступиться, написал реплику, но её не напечатали, а тот же Пундик воспользовался возмущённым письмом самого обиженного, в котором тот неосторожно подставился: перечисляя свои заслуги, упомянул, что его хвалил «сам» … С. Куняев (на котором, как Вы хорошо знаете, негде пробы ставить как на откровенном юдофобе!). Представляете, уж как на Цицеронкине теперь выспался этот Пундик!
Cамуил Александрович Цмцеронкин (с которым мы приятельствовали) весь почернел от переживаний. Ему непременно понадобилось найти «наводчика» - человека, который Пундика на него натравил. Вдруг он заподозрил одного моего земляка (и нашего студийца) – человека, который мухи не обидит. Я решительно отвёл всякие подозрения от этого добряка. Как вдруг старина Цицеронкин в своих предположениях переключился на… меня! Возможно, этому содействовала моя неосторожная откровенность: мне как раз пришло в голову, что под псевдонимом Миша Пундик скрывается один из сотрудников «Досуга» Саша Свердлов, с которым я познакомился года два назад и даже однажды подробно беседовал. Саша этот был одно время редактором хайфской недолговечной газетёнки «Новости Севера», куда я несколько раз посылал свои опусы – в том числе и стихи (ещё во время этой единственной встречи я ощутил его интерес к ним и положительное отношение). Я рассказал о своих сопоставлениях и предположениях (кстати, потом подтвердившихся) в компании, где присутствовала жена Цицеронкина). Назавтра он мне позвонил домой по телефону и голосом, полным обиды и ожесточения, прохрипел в трубку:
– Верните мне мои рукописи, я с вами и с «Долиной» (это название нашей студии и её альманаха) не желаю иметь никакого дела…
Никакие мои уговоры, оправдания не подействовали. Я в сердцах вернул ему все его стихи, предназначенные к опубликованию в следующем номере альманаха, а также подаренную им книжку, вышедшую ещё в Союзе…
Но дело в том, что к этому времени у меня внезапно появилась надежда, а затем и возможность издать здесь первую книжку своих собственных стихов. В СССР у меня стихов или прозы, какие там могли бы издать, просто не было: я произведений проходных (с точки зрения советской редактуры и цензуры) не писал, а то, что писал, никто бы там к печати не одобрил.
Здесь критерии совершенно иные, но в первые годы мне и в голову не приходило воспользоваться предоставляемой репатриантам из б. СССР безвозвратной ссудой – представителям творческих профессий – на издание своей первой на новой родине книги. Не до того было… А теперь я считал, что предоставляемый для этого срок уже истёк. Но оказалось, что этот срок продлили, я отправил в министерство абсорбции рукопись, она прошла экспертизу, и средства выделили.
И как раз в это время некое издательство DayNight стало рекламировать свои услуги, среди которых – «оказание материальной помощи в издании книг на русском языке». Сумма, выделяемая министерством абсорбции, была всё же недостаточна для издания даже ограниченным тиражом и очень небольшой (на 100 страничек) книжечки стихов. Но не поможет ли вот этот «ДеньНочь»? Однако названное издательство возглавлял …Святослав Самойлович Цицеронкин. Сын поэта, так некстати и, главное, столь незаслуженно на меня рассердившегося…
Но к этому времени наша общая с ним и его женою приятельница нас с ним почти примирила. Эта чета явилась ко мне с предложением: «Давайте забудем эту историю и начнём наши отношения с чистого листа». Я так обрадовался, что принял эту формулу за извинения, – я и в самом деле готов был всё забыть. На радостях поехал в Тель-Авив, явился в издательство молодого Цицеронкина и заключил с ним договор об издании моей первой книги стихов «Остаюсь человеком» тиражом в 200 экз. и объёмом 100 страничек…
Впрочем, старший Цицеронкин в этих переговорах никак не участвовал. Не помню, почему я как-то раз зашёл к нему домой, и в ходе разговора он вдруг опять высказал мне свои подозрения:
«Вот, Феликс, вы только не обижайтесь (?!), но как вы сами объясняете такое совпадение: Пундик хвалит вас и вашу невестку, а через неделю ругает меня?»
Я и сейчас не понимаю ни связи, ни противопоставления этих событий: ну, и что, что он меня хвалит, а его ругает? Меня больше всего удивило и оскорбило недоверие. Зачем бы мне надо было, даже если бы я был гнусный интриган, устраивать травлю этого человека? И для чего я его чествование организовывал? Неужели он не видит, что я лишён двуличия, своекорыстия и т.п.?
Единственной причиной такого вдруг опять изменившегося ко мне отношения могу считать лишь то, что как раз в это время мне стали немного платить за руководство литстудией. И ещё немного – как пресс-секретарю отдела абсорбции, пишущему информацию для местных газет о работе городских властей и о жизни города. Я ему так и сказал: «В вас говорит зависть, притом – бессмысленная. Мы не можем сохранять отношения, т. к. вы меня, получается, держите в мерзавцах».
Итак, с ним у меня горшки были разбиты. А с сыном его, с изданием книжки началась сущая мука. По договору, книжку мне должны были отдать 15 декабря: примерно, за месяц ДО внесения мною последнего платежа на её издание. А отдали тираж (200 экз) 22 февраля: через 1,5 мес. ПОСЛЕ выплаты. Дважды издатель мне назначал приезд в Тель-Авив для чтения вёрстки - и оба раза я ездил зря: первый раз – совсем напрасно, а во второй – мне были даны из 100 страниц книжки 63, но оказалось,что лишь 13 из них – те, что нужно, а остальные были из отсева, из отбракованного мною материала…
В ходе наших телефонных переговоров дважды пришлось преодолевать конфликт. В первый раз – ещё вскоре после заключения договора, когда мне в руки попала изданная им же книжка рассказов нашей землячки из Харькова Н. Дорошко-Берман «Повесть несбывшихся надежд» (кстати, очень талантливая). На ОБЛОЖКЕ в авторской фамилии вместо «ш» напечатано «ж», т.е. авторское имя грубо искажено. При этом первое слово названия напечатано не с мягким знаком на конце, а с твёрдым, - вот так: «Повестъ»! Правда, в титульном листе всё в порядке… Так и выпустили!
Обнаружив такой результат обслуживания землячки – позвонил этому С. Цицеронкину и,сообщив о своих впечатлениях, попросил мою фамилию не писать через «ж», да и вообще дал совет «ничего не делать через “ж”»… В ответ на эту явную (и, по-моему, вполне уместную) шутку последовал взрыв ярости – и неожиданное «деловое предложение»: «Давайте расторгнем договор – я вам верну все деньги…»
Но я заподозрил неладное – и оказался прав: рассмотрев, как следует, договор, прочёл: ни одна из сторон после его заключения не может отказаться от своих обязательств… Значит, неожиданное предложение, возможно, и было рассчитано на попытку подловить заказчика на неосторожном шаге… Иди потом вырви у него уплаченную сумму! Ведь для автора на такой случай в том договоре предусмотрена санкция: уплата полной стоимости заказа, включая (якобы предоставленную, но это «предоставление» осталось только на бумаге) «скидку и/или ссуду на сумму 1232 ш., которые якобы мне предоставил бесплотный «фонд поддержки русского языка».
То есть его предложение расторгнуть договор было провокацией, как говорят, чистой… да нет, как раз грязнейшей - воды!
Пришлось отмолчаться – и терпеливо ждать. 10-го числа каждого месяца банк ему переводил с моего счёта по 680 шекелей. И, наконец, 10 января перевёл последний взнос (пятый), т.е. всего 3600 шек.: не так много, но и не так уж мало…
Звоню ему и говорю вежливо, как только могу: «Знаете, я впервые очутился в роли заимодавца. Неужели Вам приятно быть моим должником?».
В ответ опять взрыв, истерика: «Как вы со мной разговариваете?! Как с проституткой из «махона»! (Махон – на иврите – институт, в данном случае «заведение» известного профиля…) И - опять: «Я могу вернуть вам деньги…»
Нет, я сказал, что деньги мне не нужны, а вот книжку готов получить.
А надо Вам сказать, что к этому времени в карьере моего издателя произошёл взлёт: он был назначен на должность редактора газеты «Алло!». Я специально купил номер этой русскоязычной газеты – и убедился, что это полупорнографическая, жёлтая, бульварная дрянь. Из которой, впрочем, можно узнать, что проститутки, получив деньги, как правило, уже предоставили заказчику товар лицом. То есть, не лицом, а… ну, Вы поняли. Так что напрасно он «духарился»…
Всё это, впрочем, говорить ему было бы с моей стороны глупо, пришлось опять ждать. В последний раз он мне прислал книжку для окончательной правки с отцом – тот передал жене, а она – мне. Забрать назад мою авторскую корректуру Святослав обещал самолично.
Как вдруг звонит мне по телефону домой его мать: он просит срочно забрать у меня всю правку, сам за нею не приедет, а они ему привезут, «читайте скорее к такому-то часу несите сюда: мы в 7 вечера уезжаем!»
И я БЕГОМ (в буквальном смысле!) в свои 69 лет должен был доставить ей читаное. Разумеется, корректура мною была уже вычитана, и все имевшиеся опечатки и другие грехи выправлены. В том числе все слившиеся (по 2, 3, 4 и даже 5 слов подряд) тексты разделены, все корректорские знаки проставлены… В этом у меня богатый многолетний опыт, к которому добавился и почти год работы в здешней газете. Его мать мне передала его заверение: «Всё будет в порядке», я, однако, просил передать, что настаиваю на авторской окончательной сверке выправленного текста со своей корректурой.
Результат Вы видели: в книжке около 70 опечаток! И меня на всю страну нахально сделали виноватым: перед ним (теперь одним из шести редакторов газет концерна) публично извинились за критику в одном из приложений к «Новостям недели». Хотя этот Миша Пундик был в этой критике прав на 100 и даже на 200 процентов!
Вопрос к Вам, Марк, как к одному из функционеров нашего Союза писателей: ну, хотя бы вэтом может Союз стать авторитетным экспертом или арбитром? Может ли защитить интересы автора?
… Виноват, вот ещё эпизод: накануне появления статьи М.Пундика с положительной рецензией на содержание моей книги и критикой испортившего её издательства – телефонный звонок в моей квартире. Некто, «голосом, похожим на голос С. Цицеронкина», говорит мне буквально следующее:
– Феликс? Это Святослав Цицеронкин. Завтра выходит газета со статьёй о вашей замечательной книжке. Так вот, хочу вас предупредить: она не будет последней. Уж я об этом позабочусь. УЖ Я ИЗ ВАС КРОВЬ ПОПЬЮ!
Конечно, можно бы обратиться в суд. Но ведь я сотню штук уже роздал. Потому что не мог предвидеть такого поворота событий: мести мне издателя за мне же нанесённый ущерб!
… Ну, отвёл душу! Извините, ради Бога! Желаю Вам весёлого праздника. =
Ф.Р.
18.03.2000, Афула.