Каникулы заканчивались, и семья стала собираться в путь, домой на юг, где их ждал отец, красавец-моряк. Северная столица, родина матери и сыновей, утомляла своей многоголосой суетой. Дети как дети. Им усталость неведома. Но мать измучилась страшно. Ежедневные экскурсии, загородные прогулки, походы к многочисленным родственникам, вымотали ее до предела. Перед отъездом поднялось артериальное давление, а с ним и нервозность. Раздражало все: от мухи, влетевшей в форточку, до веселого смеха детей и даже льющейся из крана воды.
Женщины — особи абсолютно противоположные мужчинам. И не только полом, но и большими молочными железами. Они считают себя венцом природы, ярким цветком жизни и вообще супер совершенством. Пусть считают. Должны же они еще что-то считать, кроме денег. Для них жизнь без проблем не бывает. Если этих самых проблем нет, то ими они создаются мгновенно. Без них женщина чувствует себя неуютно, не в своей тарелке. Только на флоте трудности создаются для того, чтобы их с достоинством преодолевать. Женщина же их создает сама для других. Это ее кредо, норма жизни. Но дело сейчас не об этом.
Вечером все было готово к отъезду. Вещи и гостинцы упакованы в чемодан, продукты в дорогу закуплены. Утром рано бабушка приготовила три цыпленка-табака, нажарила пирожков с яблоками и капустой, сварила два десятка яиц и потушила казан картошки с мясом. Дала в придачу три банки тушенки и массу дорогих консервов.
Плотно пообедав, семья на такси двинулась на Витебский вокзал. До отправления поезда Ленинград — Николаев было еще полтора часа, но в вагон уже пускали, и семья быстро расположилась в купе. Мать взяла у проводницы белье, застелила себе постель и легла болеть дальше. Дети, четырнадцатилетний Валерий и девятилетний Алексей, на мгновение умолкли. Затишье продолжалось недолго. Через пару минут старший толкнул младшего локтем в бок.
- Мам, может мы уже перекусим? — состроив наивное лицо, спросил Алеша.
Курицы явно не давали детям покоя. За свою короткую жизнь они привыкли к кочевой жизни, к частым переездам. Отец много и подолгу ходил в молодости по морям и океанам, и тогда семья перебиралась на жительство в Ленинград. Поэтому поесть в поезде, да еще и курицу, было их любимым занятием.
- Вы два часа назад ели. Лопнуть хотите что ли? Потерпите. Нам ехать почти двое суток. Давайте сейчас все съедим, а завтра будем сосать палец. Так хотите?
- Потом не захотим. Помнишь, пять лет назад, экономили, экономили, и в результате все пропало. Выкинули. Пусть пропадает и сейчас. На улице, между прочим, лето. Пища гниет моментально. Давай и это все выбросим. А что, не жалко, — продолжал нести свою гнилую философию Алексей, — Все куплено на бабушкины деньги. Не из своего же кармана…
- Делайте, что хотите. Вон сумка. Доставайте, ешьте, пейте, только меня не трогайте, — мать повернулась к стенке и продолжала углубляться в свое болезненное состояние, понимая, что сострадания ни в чьем лице не получит.
- Почуяв слабину, дети быстро достали по курице, хлеб, соль, кетчуп и два пакета молока. Пир начался. Уничтожив все вышеперечисленное, Валерий повернулся к матери, — Мам, а ты курицу будешь есть?
- Нет.
- Совсем не будешь?
- Совсем.
Последнее слово для детей было магическим.
- Давай, мы и ее тогда съедим? Правда, жарко. Пропасть может. Выкинуть придется, — резюмировал он на правах старшего, имея за плечами определенный жизненный опыт.
- Делайте, что считаете нужным, только меня не трогайте, — трагично произнесла мать, пока еще не понимая, что сама вынесла пище приговор.
Разделив цыпленка не по-братски, а поровну, они доели и его.
- Может, Леха, чайку попьем с пирожками?
- Я что-то ничего не хочу больше.
- Ты хочешь, чтобы и пирожки пропали? А если они до завтра доживут, то станут черствыми, что в рот не возьмешь. И есть их будет невозможно.
Выпили чай. Алексей осилил половину пирожка. Валера съел свой и доел за братом. Благость и истома разлились по их молодым, растущим телам, и они полезли на свои верхние полки. Валерий открыл книгу и углубился в чтение, а Алексей, презирая всеми фибрами своей души печатное слово, лег на живот и тупо уставился на мелькающий пейзаж. Но совсем скоро глаза у обоих сомкнулись, и они забылись в сладком сне под монотонный стук вагонных колес. Мать вскоре тоже удалилась в царство снов.
Разбудил детей стук ложечки о стакан. За окном было темно. Свесив голову, они увидели пьющую чай мать.
- Мам, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался старший сын.
- Немного лучше. Но голова еще немного гудит.
- А ты что, ужинаешь? Чего нас не позвала? Мы тебе компанию составим. Лешк, спускайся. Хватит дрыхнуть. Впереди еще целая ночь.
- Вы еще есть будете? Куда в вас все вмещается? Животы еще не болят?
- Но поужинать-то надо. Давай, Леша, картошечки поедим и по банке консервы откроем. Ты какую будешь, сардину в масле или щуку в томате?
- Да я и есть-то не хочу. Может, только чаю попьем?
- Бабушка для кого старалась, для нас или для мусорника? Так что садись и не спорь. А ты, мам, с нами будешь есть?
- Нет. Я уже попила чай с печеньем. Не хочется. Жарко. И вам не советую наедаться на ночь. Нам еще ехать и ехать. На завтра оставьте. От переедания животы могут разболеться.
- Не волнуйся. Все будет хорошо. Если уже поела, ложись. Мы тут сами справимся.
- Потом со стола все уберите. В дороге могут кого-то подселить. Чтоб чистота в купе была. И на ночь не забудьте помыться. Не шумите. Я укладываюсь спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мам, — ответили разумные дети.
Перечислять все съеденное и его количество бессмысленно. Одно можно сказать, что много.
Наступила ночь. Северное полушарие страны погрузилось в сон.
- Мам, мам, меня чего-то тошнит, — раздался среди ночи голос Алексея.
- Надо было есть больше! Спускайся вниз и иди в туалет, — сердито зашептала мать, предчувствуя сердцем, что сна в ближайшее время не предвидится.
Спуститься Леша не успел. За него это сделали картошка, консервы и прочие продукта, съеденные накануне.
Мать подскочила с койки как ужаленная. Она схватила бедного Алексея и стащила с полки.
- Марш в туалет! Говорила, что этим закончится. Нет, они жрут и жрут! Как с голодного края. Теперь вы уляжетесь, а мне тут все мыть.
- Тошнотворный запах заполнил купе. Она открыла дверь. Свежий ветер из тамбура стал разносить его по вагону.
- Мам, что случилось? — поинтересовался проснувшейся Валерий.
- Лешке плохо.
- Сейчас я спущусь и помогу тебе.
Он спрыгнул вниз. Нога попала на что-то липкое, половик заскользил по полу и со всего маху Валера рухнул на пол. Трусы мгновенно стали мокрые. Мертвенная бледность и противная испарина покрыли лицо. Он выпустил из себя такую мощную струю, которая накрыла мать от шеи до ног.
Теперь дети, опережая собственный визг, носились из купе в туалет и обратно, оставляя и в коридоре следы преступления. Дальше больше: их начало хлестать со всех дырок. А мать, снявши ночную рубашку, голая по пояс, стирала ею с себя желудочное содержимое продолжателей рода. Потом, скомкав ее в комок, вышвырнула в окно. Помывшись и переодевшись, она уже глазами зрителя обозрела окружающую обстановку. Глаза округлились. Мозг сковал ужас.
Жуткий запах витал по всему вагону. Из служебного помещения вышла заспанная проводница.
- Что тут происходит? — срывающимся голосом прокричала она. Женщины тихо разговаривают только в период предстоящего спаривания. Во все остальное время их голосовые связки натянуты как кожа на барабане. Тишина их угнетает.
- Понажираются…
- Женщина, пожалуйста, тише, — прошептала мать, тоже не любившая разговаривать тихо, — вы сейчас разбудите весь вагон. Понимаете, дети переели, и им сделалось плохо. Я сейчас все уберу. Дайте мне только ведро с тряпкой и швабру.
- Все найдете в служебном туалете, — и проводница нервно захлопнула свое купе.
К утру дети, вычистив свои желудки и кишечник, белые, как простынь после стирки, лежали на своих полках и тихо постанывали.
Мать, наводившая всю ночь чистоту в вагоне, мертвецки спала.
Следующие день и половину ночи рацион резко сократился до чая. И все больше без сахара. Да и говорить было не о чем. Точнее не хотелось.
Далеко за полночь поезд прибыл к месту своего назначения в город Николаев, где семью встречал счастливый отец.
Бледные дети и страдающая очередной головной болью мать радости от этой встречи почему-то не испытывали.
Тайна чревоугодия еще долго оставалась тайной. Спустя годы гриф секретности был снят.