Мурзик сидел перед зеркалом...
- А вот скажи-ка, любезный друг Домовой, не кажется ли тебе, что есть во мне признаки некой благородной породы. Ляся, например, считает, что я – практически бенгал, – кот выпятил грудь, а Домовой встал, обошёл его кругом, остановился и задумчиво произнёс:
- Определённо, Эммануил... У дяди за городом, в каждом дворе, эдакие бенгалы, штуки по три... Прямо, бенгалее некуда...
- Да ну тебя...- Мурзик хотел обидеться, но передумал. «А знаешь какая, мне, намедни, мысль пришла?»
- ?!- Домовой вопросительно задрал брови.
- Ты у нас не Домовой, а Квартирный...
- Вот сказал, так сказал, отбенгалил, спасибо... И слово-то отыскал противное – «Квартира»... Кваканье с рычанием, а не слово. Запомни раз и навсегда, Эммануил, у людей и котов должен быть ДОМ, даже если он – квартира, прах тебя побери... Дом, понимаешь? Он там, где тепло и безопасно, где тебя - кошака полосатого, погладят по спине и вкусно накормят, только по тому, что ты, это - ты... Где любят, варят кашу, а вечером, залезая под одеяло, ощущают счастье от того, что живут здесь и сейчас... Куда можно принести свои заботы и они растают, словно старый снег, едва ты переступишь родной порог. Дом – место заполненное жизнью, заботой и нужностью, лохматенция. – В продолжение данного горячего, почти патетического монолога, Мурзик, обалдело таращился на оратора. И вдруг, абсолютно ясно вспомнил, себя крошечным котёнком с разъезжающимися лапами и дрожащим хвостом. Вспомнил маму-кошку нежную и уютную... Её мягкую рыжую шерсть, в которой он, вместе с братьями и сёстрами, тычась носом, искал розовый сосок с замечательно-вкусным молоком. На него накатило чувство огромной любви и защищённости, ему даже расхотелось язвить о романтических бреднях Домового... Он понял.
Вечером, когда уставшая после трудного дня Ляся, перевязав шалью поясницу, устроилась в кресле, Мурзик запрыгнул ей на колени, поглядел в лицо, торкнулся мордой по локоть и устроился слева, поближе к доброму Лясиному сердцу, чтоб слушать, как оно стучит...
Мягкова Лариса 14 02 17