Вова, послезавтра не приходи

Владимир Коркин Миронюк 3
   ВОВА, ПОСЛЕЗАВТРА  НЕ  ПРИХОДИ

   Как-то на знаменитой политической «толкучке», скажем не в обиду, а так,  оригинальности ради, широко известный круг зрителей вечернего политдиалога, предводительствуемого журналистом  В.Р. Соловьевым, был отмечен эмоциональным выступлением представителя израильской политической элиты   – Кедми. Он тогда не сдержался от слёз, вспоминая, как воспринял его шестилетний(?) сын свою самую первую поездку с ним, отцом, по Германии. А я вспомнил слезы его соотечественников, выезжающих из Салехарда на неизведанную ими прежде прародину отцов- в Израиль.
   Тогда я был совсем «мелким», быть может, ещё только заканчивал первый класс. Пришёл в очередной раз в гости к родной бабушке Марте и тёте Гале, младшей сестре моей мамы. В том длинном бараке на улице, кажется, Свердлова или Республики, жили семьи сосланных в Заполярье – украинцев, евреев, финнов. Моих родственников не было, бабушка, видимо, пошла за продуктами в магазин, а тётя и её муж дядя Гриша пока не вернулись с работы. Соседка, пожилая, вроде бы, звать тётя Сара, дала ключи,  дескать, бабушка твоя скоро придёт. Полистал «Консуэлло», потрогал стопку учебников и тетрадок тёти Гали, заочницы Тюменского техникума, где учили на экономистов и финансистов, заглянул в печку, где чернели остывшие угли сосновых чураков. А в единственной комнате и повернуться негде: две  кровати для взрослых, бабушкина отгорожена ширмой, маленький столик и шкафчик для одежды. Включил радиотарелку. Диктор читал вести с полей: если здесь травка только пробилась из земли, то на юге и на Украине  селяне пахали уже и сеяли зерно. Надоело. Решил, пойду на улку. А навстречу шла по коридору бабушка Сара, неся в руке керосинку, наверное, что-то варила. Говорю, что не дождался своих, пойду,  побегаю, протягиваю ключи. В ответ:
 -  Вова, ты послезавтра не приходи. Мы уезжаем насовсем, далеко. Мы будем все крепко плакать – и все мои и твои тоже.
   Голос ей дрогнул, а я не знал, что и сказать. Ведь пока ещё никто из моих знакомых никуда не уезжал. Хотя, что такое далёкое путешествие, я знал. Летом сорок седьмого года, когда мне не было и четырёх лет,  с мамой и отцом я плыл из Тюмени  на барже, впряжённой в речной сильный катер. Отец, в прошлом фронтовик  и  раненный, по настоянию мамы через военкомат  разыскал, куда сослали бабушку Марту  с детьми и мамиными – братом Семёном и сестрёнкой Галей. И вот мы ехали на встречу с ними. А теперь, значит, предстоял переезд их соседям.
-  Вова, отдай ключи Фае(Фане?). Попрощайся с ними, а я пока тут постою.
Открываю их дверь, обшитую кошмой, и слышу голоса. Женский:
-  Кошму будем снимать?
   В ответ мужской:
-  Да на кой она нам! Там же почти Африка. Пускай пользуются другие жильцы. Тут Заполярье, холодина.
   Так узнал, что живу теперь за Полярным Кругом, а где-то очень далеко есть жаркая Африка. Я отдал ключи Фае  и сказал им:
- Да свидания, хорошего вам пути.
  Её дети: девушка, две девочки и мальчишка зашмыгали носами. Я растерянно молчал.
- Спасибо, Вовик, вам бы тут всем пожелать тепла.,- и Фая(?) потрепала меня по плечу.
  Я открыл дверь, за порогом стояла бабушка Сара. Она была как бы ни при чём, будто, это я сам догадался пожелать им доброй дороги. А послезавтра они уедут на железнодорожном пароме в Лабытнанги, а оттуда в Москву и потом в свою Африку.
  Они какое-то время поздравляли друг друга с Новым годом, с Днём Рождения. Но потом Время замело все следы – и их семьи и моих родных. Время чаще приносит боль, но порой и лечит.