Лина оперлась на локоть и привстала на кровати, с удивлением взглянув на лежавшего рядом мужчину.
Тони, Тони! Ты прямо открытие! Так хорош в постели, что скорее телепорт, чем человек - молниеносно переносишь в иные миры!
Что-то мальчишеское и трогательное проступало в чертах этого красивого, мужественного лица.
Ямочка на подбородке, чёрные дугообразные брови, длинные, чуть подрагивающие в такт разбега сна ресницы.
Она оглядела гостиничный номер и улыбнулась плотным сиреневым шторам, защищавшим их сон от настырных лучей солнца, безуспешно пытающихся пробиться в узкий просвет между ними.
Лина вспомнила, как вчера, слегка оглушенная перуанским писко, подошла к окну, чтобы задернуть шторы, но те выскользнули у неё из пальцев, так как Тони, по-кошачьи бесшумно подкравшись сзади, обнял её и, приподняв юбку, опустился на колени.
Почувствовав его язык там, где вовсе этого не ожидала, Лина вздрогнула и, прежде чем провалиться в жгучий параллельный мир, успела услышать голос одного из нескольких своих "Я":
- А последний вечер в Перу обещает быть огненным, не правда ли?!
Стоявшее на рыже-красного цвета комоде трёхлапое чучело броненосца, - куда подевалась лапа четвёртая? - с подвязанными к лохматому брюху денежными купюрами, хитровато поглядывало на Лину стеклянными глазами.
В полутьме гостиничного номера вставные глаза матово поблёскивали в глазницах мёртвого животного, вызывая у женщины мрачные ассоциации.
- Ну, что? Полегчало тебе теперь? - услышала она вновь голос, беззвучно вещавший в её голове.
- Полегчало!
- Это временно, моя дорогая, - и Лина почти физически ощутила неприятную улыбку своего двойника, - Временно! И полдня не пройдет, как твоя утроба опять будет голодна. А знаешь почему? Ведь знаешь!
- Знаю. А разве у меня есть выбор?
- Сейчас, конечно, уже нет. Сама постаралась, дурочка! Теперь высасывай соки из этого австрийца! Зализывай свои раны!
- Надо переселить тебя в этого броненосца. Чтобы ты навсегда осталась здесь, в этом городе...Как там он называется?
- Пуно.
-Вот-вот, навсегда осталась в Пуно! И продолжала умничать глядя, как спят и занимаются сексом другие!
- Давай попробуй! Пересели! Ты же колдунья, каких мало!
- Я просто больная, наверное.
- Здравая мысль. Но я тебя разочарую : шизофрении у тебя нет. Скорее, ты психопатка. Но, вполне вероятно, что это как раз и притягивает к тебе мужиков.
- Да ну?!
- Стервизм притягателен. Ты - клиническая стерва. А стервы так же интересны, как притягательны для баб - подонки, то есть психопаты.
- Какая замечательная теория!
- Ага! Иронизируй!
- Вечно ты всё отравишь! Всё испортишь!
В этот момент Тони перевернулся на другой бок и Лина перевела взгляд на его мощное шарообразное плечо.
- Что, хорошо тебе было, да? - не унимался внутренний голос.
- Да. Очень, - в слух прошептала Лина.
- Ну, не буду портить торжество этой минуты! Наслаждайся триумфом! Умолкаю!
Она ещё раз взглянула на заговорщицки поглядывающего на неё броненосца и перевела взор на сине-голубые обои, золотистые узоры на которых причудливо завивались в спирали, а потом рассеивались, но не хаотично, а в строгом, хотя и сложном порядке.
Лина вспомнила, что когда Тони оставлял её одну и не надолго отлучался в ванную, она избегала следовать взглядом за декором на обоях, поскольку у неё начинала кружиться голова, но тогда она списала возникновение этого ощущения с тем, что перебрала в ресторане с выпивкой.
Сейчас же, головокружения не было, но появилось такое чувство, будто, отпуская себя и следуя за затейливой вязью золотистых линий, она погружается в странное состояние, теряя связь с окружающей действительностью.
На секунду она списала это состояние на собственную мнительность, однако когда она вновь позволила своему вниманию сосредоточиться на настенной росписи, то её ощущения не только повторились, но стали явственнее.
Лина вспомнила, как читала у какого-то автора, известного антрополога, фамилию которого она сейчас не могла вспомнить, что ацтекские пирамиды строились по вполне определенным законам и каждый аспект в них был тщательно продуман древними архитекторами, но, будь то узоры, форма, количество ступеней и тому подобное, всё, абсолютно всё в этом искусстве несло в себе негативную энергию, было враждебным и забирало энергию человека, смотрящего на эти творения.
Конечно, она находилась в Южной, а не в Центральной Америке, и здесь обитали инки, а не майя и ацтеки, тем не менее, магический орнамент на обоях не имел отношения к цивилизации инков и был, скорее всего, мексиканского или гватемальского происхождения.
Ей показалось нелепым, что она вообще задумалась об этом, однако в следующее мгновенье она отбросила эту мысль, так как вниманием её целиком завладел волшебный рисунок обоев украшавших комнату.
Следуя взором за причудливыми вензелями и вьющимися завитками, так напоминавшими соцветия неведомых растений или даже огненные брызги салюта, Лина замечала, что в местах пересечения друг с другом, эти, как будто бы хаотичные линии, пересекаясь и переплетаясь, начинают походить на вполне конкретное человеческое лицо, выражение которого несколько видоизменяется от одного рисунка к другому.
Пока она сравнивала отличия в чертах спрятанного в сложном орнаменте обоев мужского лица, силясь понять за счёт каких геометрических ухищрений достигается эффект полуулыбки и, наоборот, выражение мрачной серьезности на другой части изображения, с сознанием её что-то успело произойти.
Из глубин отдалённого прошлого на поверхность действительности поднялись едва ли не первые осознанные впечатления от мира, в котором она только начинала жить, и Лина вновь увидела себя в раннем, очень раннем детстве, - сколько же ей было лет, три, может быть, четыре года? - лежавшей на большой, предназначенной для взрослых кровати, а справа от неё, на стене красовался красочно расшитый гобелен, на котором запряженные в сани лошади, бойко перебирая копытами в неглубоком, подтаявшем снегу, уносили прочь пару, отстреливающихся от стаи волков, охотников.
Удастся ли ездокам выйти невредимыми из этой передряги, - один из преследователей был поражен метким выстрелом и его отбросило на спину, - или хищники всё же доберутся до людей и изорвут в клочья их шубы и тела, добавив к грязновато-серой белизне истоптанного снега алую горечь крови?
Она даже не вспомнила, а её осенило, подобно озарению, как, будучи ребёнком, её не покидало ощущение изолированности, отделённости от своих родных, такое странное и неожиданное чувство, что в этом мире родство, пусть даже кровное, не значит почти ничего, и, несмотря на то, что она любила своих родителей, пропасть между ними и собой угадывала интуитивно, уже тогда бессознательно предвосхищая скорое одиночество и обособленность своего долгого пути неизвестно куда и зачем.
Она вспомнила эту свою детскую заброшенность и то, что в тихих играх своих компанией ей всегда служило несколько живших в ней девочек, с которыми она могла ссориться без слов, мириться, и украдкой улыбаться шуткам, которые они порой отпускали; носить в себе этот шумный мир было легче, чем налаживать контакт с ровесниками, а главная сложность состояла в том, чтобы провести окружающих, - не разрушив их иллюзий на свой счёт, - полагавших, будто перед ними одна-единственная девочка.
Однако всё это было уже несколько позднее, когда Лина повзрослела и пошла в школу, а память, опять сместившись глубоко назад, настойчиво вернула её к неведомо как уцелевшему воспоминанию.
Ощущение беспомощности и покинутости в ней, такой тогда маленькой и беззащитной, достигло такой вершины, что даже сейчас она отчётливо прочувствовала горчинку того удовольствия, и её внезапно захлестнула волна тепла: как-будто она, признанная альпинистка, вновь увидела себя на заснеженном пике покорённой когда-то огромной горы.
Возможно, её оставили спать, но она давно проснулась, а рядом никого не было, и, глядя на сцену погони, изображённую на гобелене, Лина гадала, кто найдёт её первым - близкий человек или вышитые коричневыми нитями волки?
Её всегда находили чьи-то тёплые, заботливые руки, - бабушки, матери или отца, - но у волков всегда оставался шанс, так как её раз за разом снова и снова укладывали одну на эту излишне просторную, с холодными простынями, кровать.
Сейчас она подумала, что волки - это всего лишь Время.
Оно, так или иначе, но обязательно догонит, как в него не стреляй.
А вот с надеждой на предназначенного ей судьбой открывателя, всё прошло не так гладко, как порою мечталось, хотя она не только предвидела подобное развитие событий, но и своей бескомпромиссной требовательностью по отношению к претендентам, подчас вполне осознанно, подталкивала себя к прохладной и просторной кровати, магелланя потенциальных колумбов.
Волки были всё ближе, но она была храброй девочкой.
Вполне вероятно, что страх её только лишь возбуждал да раззадоривал.
Быть может, ей следовало родиться мальчишкой.
Тони проснулся и, потянувшись, ещё раз удивил её своей мускулистостью: вытянутые им вверх ладони, резко сжались в кулаки, а дельтовидные мышцы, внезапно взорвавшись, разбежались под кожей красивыми лучами.
Он повернулся к ней лицом, и, сияя улыбкой, широко разведя руки в стороны, вновь упал на подушки, красноречиво призывая Лину в свои объятия.
И она, медленно склонившись, с наслаждением вдохнула запах его кожи.
Те же древесные, сандаловые нотки, она находила во вкусе Олега, целуя его шею.
На секунду она замерла и брови Тони взлетели вверх, когда он увидел выражение её лица:
- Что случилось?!
- Да пустяки! Вспомнила, что дома утюг забыла выключить.
- Что?!
- Да шучу я. Шучу, - она принялась покрывать поцелуями его успевшие покрыться короткой жёсткой щетиной щёки, чтобы как-то заретушировать те эмоции, видеть которые её любовнику не предназначалось.
Лаская мужчину, Лина с сожалением подумала о том, что была на расстоянии вытянутой руки от того, чтобы узнать нечто принципиально новое, и, как ни странно это прозвучит, но, созерцая узоры на обоях, была близка к разгадке чего-то неуловимого, какой-то смутной, находящейся вне мира логики и разума, касающейся её тайны.
Пробуждение Тони вернуло её сознание в привычную колею и дверь в скрытый мир захлопнулась.
Спустя несколько часов путешественники тряслись в автобусе, следовавшим из перуанского Пуно в боливийскую Копакабану.
Горный серпантин удивлял экстремальной узостью, а близость огромной пропасти, над которой периодически нависало видавшее виды транспортное средство, поневоле заставляло сердце биться учащенно и Лина, смотревшая вниз на казавшимися игрушечными домики маленького городка, к которому они уже подъезжали, сжимала подлокотник сиденья так, что у ногти её белели.
В этот момент водитель-индеец внезапно решился на обгон ехавшей впереди допотопной "Тойоты", не взирая на то, что обгон был категорически запрещен и ограничение скорости на данной с трассе равнялось шестидесяти километрам в час.
Лина сидела таким образом, что ей хорошо был виден спидометр, стрелка на котором никогда не опускалась ниже семидесяти, а когда замечательный представитель племени аймара нажал на газ и разогнал тут же начавший кашлять и подрагивать автобус до девяноста километров в час, ей захотелось встать со своего места и ринуться, пока не поздно, к этому гонщику.
Справа - зеленела отвесная, никак не меньше километра глубиной, бездна, а слева -
серел монолит, поросшей синеватым мхом, высоченной скалы, и выехавший на встречную полосу шофер видеть движется ли ему в лоб какой-либо транспорт, разумеется, никак не мог, но он успел завершить манёвр и обогнать старенькую японскую легковушку прежде, чем из-за поворота вылетел грузовик с квадратной оранжевой кабиной и треснувшим лобовым стеклом.
- Тремя! Тремя секундами позже - и всё! Ариведерчи! - крикнул кто-то внутри.
Она с ненавистью посмотрела на медно-грязное, в многочисленных оспинах, продолжавшее оставаться совершенно непроницаемым лицо водителя, окинула возмущённым взором сидевших вокруг пассажиров, деревянные лица которых были похожи на мрачные ритуальные маски, и растерянно повернулась к Тони.
Заметив её возбуждение, тот сухо проговорил:
- Всё в порядке. Нас пронесло.
- Так ты видел?! Этот урод только что всех нас чуть не угробил!
- Да, у меня имеется довольно горячее желание набить этому Шумахеру морду. Но сейчас - этого точно делать не стоит. Да и после, пожалуй, тоже. Так как это - ничего не изменит. Ни манеры его вождения, ни взглядов на жизнь.
Она понимала, что её спутник безусловно прав, и, с ощущением собственной беспомощности тяжело вздохнув, закрыла глаза, чтобы до конца поездки больше ничего не видеть: ни эскапад сбрендившего шофёра, ни застывших, будто фарфоровых, пыльных индейских физиономий вокруг.
Автобус наконец остановился и пассажиры начали медленно покидать свои места.
- Уже приехали?
- Нет, - ответил Тони, - Сейчас выйдем и пересядем с вещами в лодку, а она - доставит нас на тот берег.
- Как всё тут сложно.
- Такая вот страна. Ничего не поделаешь.
- Тони, а то, что мы видим перед собой - это и есть знаменитое озеро Титикака?
- Да, так и есть. Это самое высокогорное судоходное озеро в мире.
- И на какой же мы сейчас находимся высоте?
- Три километра и восемьсот, с небольшим, метров над уровнем моря.
- У нас будет время искупаться?
- Искупаться?! В озере?! - брови Тони взметнулись вверх, но он улыбался.
- Да. А что такого я сказала?
- Да в нём температура воды не выше десяти градусов!
Лина недоверчиво оглядела серо-голубую гладь прибрежных вод, под полупрозрачным покрывалом которой матово зеленела пустая пивная бутыль, спрятавшая своё горло в россыпь крупной светло-коричневой гальки.
Десятью минутами позднее путешественники уже плыли в небольшой, с облезлыми боками, моторной лодке, а метрах в двадцати от них, на узком плоту, переправлялся, накренившись отчего-то на один бок, их автобус.
Оказавшись на другом берегу и дождавшись, когда хмурый деревяннолицый водитель, вдоволь накурившись, всё же подгонит вверенное ему транспортное средство, пассажиры поспешили занять свои места, а автобус, пару раз подозрительно фыркнув двигателем и эпилептично дёрнувшись взад-вперёд, тронулся-таки с места.
- Ты мне так и не рассказал о главной местной достопримечательности, хотя обещал это сделать, - напомнила Лина.
- Я никогда не был в этом городе и для меня самого он представляет достаточно большой интерес. Человек я не религиозный, но о том, что статуя Черной Мадонны, которая находится в местном соборе, порою, исполняет желания пришедших к ней паломников, слышал и читал неоднократно. Для этого необходимо мысленно к ней обратиться, зажечь свечу и воском написать или нарисовать на стене суть своей просьбы.
- Как интересно! - воодушевилась Лина, заёрзав на потрескавшемся дерматиновом автобусном сиденье.
- Не помню как звали потомка местной королевской индейской династии, который жил в шестнадцатом веке, но однажды ему приснился сон. Во сне ему явилась Пресвятая Дева Мария, каковая показалась ему такой прекрасной, - оглядевшись вокруг, нельзя не обратить внимание на шарм и обольстительность местных дам, так что парня, безусловно, понять можно, - что у него возникло непреодолимое желание воплотить этот образ в скульптуре. Ради этого он отправился в славный город Потоси, где, в течении нескольких лет обучался различным искусствам, в том числе и скульптуре. Найдя подходящий кусок древесины, - в качестве оного выступил ствол кактуса, - он исполнил задуманное и оригинально решил проблему логистики, отправившись домой, в Копакабану, пешком. А это, между прочим, около семи сотен километров! Видимо, пока он тащил на себе эту скульптуру, она успела зарядиться какой-то диковинной энергией, ибо, когда родовитый инка явил согражданам своё творение, то усомнившиеся в её чудодейственных свойствах скептики остались без урожая - он пропал именно у них. Испанские колонизаторы, перепугавшись, на всякий случай построили для статуи храм, в котором она до сих пор и стоит.
- Спасибо! Очень интересно! А у меня наименование Копакабана ассоциируется с пляжем в Рио-де-Жанейро.
- Пляж был назван в честь этого боливийского городка. Бразильскому рыбаку, который попал в шторм и уже тонул, явилась Чёрная Дева и указала рукой куда ему нужно плыть, чтобы спастись. Вернувшись домой он поведал эту историю и пляж нарекли именно так - Копакабана.