Неизвестно, читал ли Сталин «Мастера и Маргариту». Думаю, читал. В таком случае, он наверняка должен был уловить то острополитическое, что в романе рассыпано полунамеками и пересыпано религиозными мотивами.
Во-первых, банальный вопрос о роли личности и масс в истории, который по вполне понятным причинам волновал Сталина, Булгаков решает парадоксально. Историю действительно движут личности, однако не каждый исторический деятель является личностью. В свою очередь, личность, если ей удалось сохранить себя таковой, либо гибнет, либо меняет историю.
Первая же сцена на скамейке у Патриарших. За что распекает поэта Ивана Понырева-Бездомного маститый Берлиоз? За то, что он изобразил Христа «как личность». Пускаясь в исторический экскурс, Берлиоз решительно отказывает Христу даже не в существовании, а в личностности. То есть, в полном согласии с церковной догматикой, Христос по версии Берлиоза, был не личностью, а функцией, исполнителем Воли Божией. Булгаков делает своего Иешуа личностью, способной умереть за свои убеждения.
Личность действительно обладает силой, достаточной для разворота истории, для прорывов. Поэтому все вожди, вознесшиеся на жертвах, на страхе и на покорности (страх Божий, например) стараются уничтожать личности в зародыше.
Поэтому личностей – единицы. Остальные выдающиеся люди – продукт компромисса между массами и вождями. И Понтий Пилат, который умудрился остаться самим собой хотя бы в осуждении самого себя, также вынужден развести руками.
Во-вторых, народ. У Булгакова народ, массы легко манипулируемы, затюканы и, конечно же, безгласны. До Булгакова многие порицали массы за пассивность, но всегда находили оправдания, хотя бы частичные. Булгаков беспощаден: в Ершалаиме разыгрывается сложная политическая комбинация, а народ, недавно носивший Иешуа на руках, не разобравшись, кричал «распни его!» Вина масс, по Булгакову, не в том, что они закричали, а в том, что они не затруднили себя размышлениями. За истекшие почти 2 тысячи лет массы не изменились, как констатировал Воланд и как подтвердил своей трагической судьбой Мастер-Бездомный, кстати, плоть от плоти этих самых масс. И если массы в древнем Иерусалиме хотя бы могли, в свое оправдание, сослаться на угнетение и на некий барьер между ними и Сыном Божиим («он не наш»), то в Москве 30-х годов массам были даны право голоса и власть, массы могли свершить чудеса и одним рывком вырваться из жертвенной петли, выстроить дивный новый мир…Почему не смогли? Потому, что Аннушка - емкий собирательный образ – пролила масло. Невежественная, злобная, мстительная и оттого чрезвычайно сильная Аннушка.
В-третьих, свет. «Мастере и Маргарите» много разнообразного света. На первых же страницах кровавое изломанное Солнце, и закатный свет, далее изломанная Луна, и полная Луна, илунный свет, и адские отблески кухни У Грибоедова, и огонь, пожравший роман о Пилате и подвальчик Мастера. В светомешанине почти забылась робкая свечка Ивана Бездомного – и потоки, океаны светоэффектов на балу у Воланда.
Михаил Булгаков наверняка интересовался различными гипотезами энергопотоков, популярными в те времена («Роковые яйца», «Гиперболоид…»). Как мистик он не мог в своем последнем прижизненном романе не обыграть тему света.
Иешуа зовет людей к свету внутри каждого из них. Воланд, прибывая в Москву, сталкивается с буйством энергопотоков. Все смешалось, и не поймешь, в ком свет и какой именно, а в ком – нет. В этом смысле, очень показательна Маргарита. Ее принимают за светлую королеву во время купания в реке (в Днепре, у Киева). Маргарита общается с Мастером и, более того, любит свою жертву. Поневоле она напитывается светом Мастера-Бездомного. Этот ее свет обманывает поначалу верных подданных Воланда. Маргарита испытывает на балу у Воланда страдания и сохраняет некий свет в себе, что позволяет ей простить Фриду. Мы помним, что Маргарита просила Воланда за нее, но тот отказался, сославшись на то, что у всякого своя компетенция.
Затем Левий Матвей просил за Маргариту, которая, исходя из идеи жертвенности, добровольно отдала себя во власть Темных (момент смазывания колена Воланда мазью – равносилен присяге, на балу Маргариту целовали в колено в знак верности). С момента присяги Маргарита окончательно становится темной. Так что, не Маргарита спасла Мастера, а Мастер спас Маргариту, которую, в противном случае, ожидала бы совершенно иная участь. Здесь Булгаков, безусловно, оптимист, доказывающий, что свет есть в каждом, даже в Ведьме-Смерти. Без света Ивана-Иванушки-Иешуа Маргарита есть не более чем Гелла-Смерть со всеми ее омерзительными атрибутами.
Итак. едва ли не главное, по Булгакову (как и по его Иешуа), - увидеть свет в себе и научиться обращаться с ним. Потому что, потеряв свою робкую свечечку, Иван стал Иванушкой, отрекся от своего таланта и остался заперт в сумасшедшем доме. А Иван-Мастер сжег свой роман и свой подвал.
В романе настойчиво противопоставляется свет Солнца свету Луны. Все значимые события происходят в лунном свете. Солнце изламывается и заходит в начале романа, присутствует в некоторых эпизодах и намек на восход солнца есть в финальных сценах, когда вся мистическая компания уносится с тучей.
Игра света также имеет политический подтекст, на менее мощный, чем мистический. Изломанное солнце – это «красная» идея, кровавая и извращенная периодом НЭПа и разворотом к гибридному красному террору. Луна - светило сюрреализма, сумерки сознания, в которые погружается социум, и Булгаков подчеркивает ее «неверный свет». Лунный мир также стал прибежищем всех изломанных и несчастных, растоптанных новой жизнью и, следовательно, питательной средой для внутреннего мятежа. Любой диктатор мог контролировать сознание, но не подсознание, от которого, подчас, страдал и сам. (Не случайно Пильняк свою повесть о Фрунзе назвал «Повесть непогашенной Луны»). В лунном, а не в солнечном, свете главные герои обретают свои истинные лица. И только к финалу романа Луна становится цельной (ранее она, в основном, расколота, изломана) и ее свет - волшебным.
Но, судя по сцене опаивания вином в подвальчике Мастера, свет есть жизнь. Значит, то, что происходит в Москве и при свете изломанного Солнца, и при свете Луны, никак не является жизнью.
Одна из ключевых сцен – распитие Фалернского. В сцене присутствии чаши. Парафраз ключевой сцены Евангелия – моление о чаше. Бутылка фалернского была закутана в темную гробовую парчу (прозрачный намек на сосуд смерти), сквозь это вино глядели на гаснущий свет, обретший оттенок крови. Именно в тот момент погас свет в Маргарите. В сцене прощания с Бездомным от стены отделилась темная Маргарита.
Игры света в Москве закончились радостной радугой, солнц было много. Значит, впереди, по Булгакову, все же царство Света?
Видимо, да. Тьма не вечна, даже если она всесильна.