Д. С. Мережковский гносеология Третьего Завета
Писатель, поэт, мыслитель, литературный критик, драматург и переводчик Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865, Санкт-Петербург – 1941, Париж) – представитель русского символизма и религиозно-культурного Ренессанса рубежа веков, был одним из инициаторов возникновения «нового религиозного сознания», или неохристианства, объединившего богословов, писателей и поэтов, историков и мыслителей (Н. А. Бердяев, В. В. Розанов, А. В Карташев и др.). Основной вопрос творчества Мережковского – религиозный смысл жизни.
В «Автобиографической заметке» Мережковский рассказал о своем происхождении: «Дед, Иван Федорович, в последних годах ХVIII в., в царствование императора Павла I, приехал в Петербург и, в качестве дворянина, поступил младшим чином в Измайловский полк. Тогда-то, вероятно, и изменил он свою малороссийскую фамилию Мережки [что с укр. означает сети. – С.К.] на русскую – Мережковский» . Отец его служил помощником столоначальника, а затем и столоначальником в придворной конторе, занимая эту должность в течение всего царствования Александра II. Старинные петербургские дворцы стали местом постоянного пребывания юного поэта, который жил в доме напротив Летнего сада и Троицкого собора. В 1880 г. отец повез мальчика на аудиенцию к Ф. М. Достоевскому, чтобы показать знаменитому писателю первые стихотворные опыты своего сына. «Слабо, плохо, никуда не годится. Чтобы хорошо писать, страдать надо, страдать», – сказал Достоевский юному поэту. «Помню, – вспоминал Мережковский, – прозрачный и пронзительный взор бледно-голубых глаз, когда Достоевский на прощанье пожимал мне руку. Я его больше не видел и потом узнал, что он умер» .
Творчество Мережковского пронизано поиском религиозной истины и христианской свободы, отмечено глубиной и своеобразием религиозно-философских идей и имеет поистине огромный историко-культурный контекст. У Мережковского была своя тема, касающаяся тайн человеческого духа, связей личности с трансцендентным, божественным. Эту связь писатель хотел проследить начиная с древнейших времен, с тем чтобы футурологически предсказать будущее человечества, которое он видел как осуществление в реальной истории и времени Третьего Завета, или Завета Святого Духа .
Наделенный своеобразной интуицией, углубленной постоянными интеллектуальными занятиями языками, философией, изучением древних фолиантов и множества самых разных источников по истории, верованиям, искусству и литературе, Мережковский создает свою оригинальную концепцию всемирной истории, суть которой можно определить так: история есть мистерия во времени, все звенья которой важны, они взаимосвязаны и взаимообусловлены. З. Н. Гиппиус подчеркивала его интеллектуальную широту, живой интерес ко всем религиям, в том числе диониссийству, буддизму, пантеизму и их истории, ко всем церквам, христианским и не христианским равно . В центре концепции писателя находится связь человеческого и божественного – религия, которая, по мнению писателя-мыслителя, самым непосредственным образом влияет на события мировой истории.
Мережковский стоял у истоков русского символизма и был лидером старших символистов петербургской линии. Он был известен и как автор статьи «О причинах упадка и о новых течениях современной литературы», в которой обосновывается теория русского символизма. И как автор сборника стихов «Символы (Песни и поэмы)» (1892), который был встречен разноречивыми откликами в критике. Характерен был предпосланный сборнику эпиграф из «Фауста» Гете: «Все преходящее / Есть только Символ...». Основные принципы символистской поэтики Мережковский видел в «мистическом содержании, символах и расширении художественной впечатлительности» . Не случайно программное стихотворение этого сборника – «Бог»:
Символизм был существенной чертой мышления Мережковского, образы предшествующей культуры толковались и интерпретировались исключительно или в символическом, или аллегорическом ключе. функции символа – «многозначного иносказания» значительно расширялись: символ наделялся способностью не только художественного отражения мира, но и его познания. Поэтические образы-символы были призваны воплотить мгновенное и вечное, назвать неназываемое, словесно оформить интуитивные предчувствия, выявить в реальном мире присутствие духовных высших начал. Мережковского притягивали судьбы тех, кто духовно повлиял на мир.
Сборник стихов «Символы» включал поэму «Легенда о Франциске Ассизком», стихотворения «Пророк Исайя», «Марк Аврелий», и отразил интерес Мережковского к «вечным спутникам» человечества и проблеме соотношения язычества и христианства, волновавшей его на протяжении всей жизни. Во многом благодаря Мережковскому, его сборнику статей «Вечные спутники: Портреты из всемирной литературы» (1897) в русскую культуру рубежа ХIХ–ХХ вв. органично вошли знания о Марке Аврелии, Кальдероне, Сервантесе, Монтене, Флобере, Ибсене и других представителях западноевропейской культуры.
В творчестве Мережковского происходит «перекодировка» сюжетов и образов, идей и концепций мировой культуры, они «укладываются» в новые универсальные мифологемы, которые становятся художественно-философской почвой для реинтерпретации исторически удаленных культур и своеобразной трактовки актуальной современности, оказавшейся «вписанной» в хилиастические ожидания, пророческие чаяния духовного обновления мира и личности. Модернизация традиций русской классики, особенно традиций Пушкина, Тютчева, Достоевского и Гоголя, значительно расширили пространство всевозможных отсылок, перекличек, рецепций, цитат, аллюзий и контаминаций. «Чужое слово» (термин М. Бахтина) становится своеобразным материалом творчества. Мережковский создает грандиозный полилог, в который вовлекаются различные модусы художественного и внехудожетсвенного (религиозного, мистического, метафизического, математического и т.д.) осмысления действительности сквозь призму культуры и религии.
Современников поражала широкая эрудиция Мережковского, его своеобразные взгляды на мировую и русскую историю, которая рассматривалась в аспекте вечной борьбы Христа и Антихриста. Современники ценили, как свидетельствует И. Одоевцева, власть его красноречия, магию убеждения, силу образов-символов, экстатический провиденциализм .
Он был знаком с центральными фигурами русской культуры начала ХХ в. – А. П. Чеховым и В. Я. Брюсовым, В.В. Розановым и А. Н. Белым, К. Бальмонтом и А. Белым – и всех поражал своей яркой индивидуальность.
В 1898 – 1899 гг. у Мережковского возникает замысле создания Новой церкви, Церкви Святого Духа . В 1905 г. у Д. Мережковского, З. Гиппиус и Д. Философова создают новый для традиций русского быта союз – «троебратство» ,
До эмиграции было издано 24 тома сочинений Мережковского (М., Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1914), а также вышло несколько книг-дневников «Было и будет. Дневник. (1910–1914), и литературно-критические работы: «Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев» (обе – в 1915, Петербург), «Л. Толстой и Достоевский. Жизнь, творчество и религия», «М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества» (1909). + о Гоголе - Писатель считал, что «существо русской литературы в том, что она не только литература, а что в ней есть элемент религиозный; еще прямее сказать, элемент христианский» .
Судьбам России была посвящена драма для чтения «Павел 1» (СПб, 1908), и драма «Александр 1» (1913), переизданная в Берлине в 1925 г., и роман «14 декабря» (Пг., 1918), переизданный в Париже в 1921 г. Мережковский являлся одним из крупнейших русских переводчиков. Им переведены с греческого трагедии Эсхила «Скованный Прометей»; Софокла «Эдип-царь», «Эдип в Колонне», «Антигона»; трагедии Еврипида «Медея», «Ипполит», «Смерть Клитемнестры». (Переводы были выполнены в первой половине 1890-х гг. и характеризуют его как блестящего мастера, но изданные в 1914 г., сейчас они мало известны.) Он переводил Ф. Горация, Ф. Петрарку, И. Гете, Д. Леопарди, А. Мюссе, Ш. Бодлера.
Широкий культурный контекст углублял смысл творчества Мережковского, стремящегося к синхронизации времени и истории на основе метаисторического мышления Прочную славу и интерес читателей принесла трилогия Мережковского «Христос и Антихрист». Первый роман «Отверженный», в дальнейшем названный», «Смерть богов. Юлиан Отступник» (опубликован в 1895 г. в журнале «Северный вестник») – воссоздает переломную для Римской империи эпоху правления Юлиана (361-363 гг.). Он был прозван своими современниками и христианской церковью Отступником за то, что он, приняв христианство, затем отрекся от веры, объявил себя сторонником нового обновленного на основе неоплатонизма язычества, жестоко преследовал христиан. Плен греческих традиций оказался для него сильнее новых духовных идеалов. . Автор раскрывает напряженную идейно-религиозную борьбу Юлиана, утонченной натуры и одаренной писательским даром личности.
Вторая часть трилогии роман «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (напечатан в 1900 г. в журнале «Мир Божий») был чрезвычайно популярен, он был переведен на французский, английский, польский и итальянский языки. Автор раскрывает универсализм и титанизм художника-гения, инженера, поэта, видя в нем провозвестника будущего, прообраз новой личности грядущих времен. В последней главе этого романа звучит тема России и предназначенного ей пути.
И третья часть роман «Петр и Алексей» (напечатан в 1904 в журнале «Новый путь»), получившая отдельное название «Антихрист» (СПб., 1905) рассматривает узловые проблемы русской истории эпохи Петра, борьбу старого с новым, восприятие царя-реформатора и царя-убийцы своего сына народом.
Трилогия была переиздана в Берлине в 1922 г. и получила совершенно новое звучание в условиях эмиграции, так как Россия, по мысли многих представителей русского зарубежья, стала не Третьим Римом, а вместилищем и ареной Антихриста.
Что общего в таком обширном и разнородном историко-культурном материале? Между историческими сценами упадка изысканного но клонящегося к упадку греко-римского мира, блеска итальянского Возрождения и Россией конца 17 – начала 18 века? Мережковский разворачивает коллизии великой мировой драмы духовных исканий человечества, противостояние двух метафизических начал во всемирной истории, и отводит в ней особую роль России.
Архитектоника трилогии такова, что каждая часть может восприниматься как совершенно отдельное произведение, и в то же время три романа составляют смысловое единство, так как драма, разворачивающаяся на протяжении от 4 до 18 века н. э. является, по сути авторской мысли, борьбой Христа и Антихриста, язычества и христианства. Мережковский художественно воссоздает наличие «двух правд»: «христианство – правда на небе, и язычество – правда о земле», но как художник и как мыслитель, Мережковский ищет в мировой истории и культуре их синтез, необходимый для целостного бытия. Этот величественный замысел является одновременно и утопией, и дает возможность автору углубляться в седую старину, и по-новому – в историко-культурной ретроспективе видеть настоящее и будущее человечества в целом, и России в частности. Название первой трилогии «Христос и Антихрист». можно считать универсальной формулой, кодом всего написанного Мережковским.
После октябрьского переворота, который был воспринят крайне негативно, Мережковский и Гиппиус надеялись на свержение власти большевиков, но, узнав о поражении Колчака в Сибири и Деникина на юге, решились бежать из Петрограда. В 1919 г. Мережковские вынуждены были распродать свою библиотеку; осенью этого же года Мережковский был привлечен к общественно-полезному труду: таскал бревна, рыл окопы и т.д. 24 декабря 1919 г. вместе с Д. Философовым и секретарем В. Злобиным они покинули город (официальным поводом было чтение лекций о Египте в красноармейских частях, дислоцирующихся в Гомеле). В январе 1920 г. они были в Минске, где прочли лекции и опубликовали статьи в газете «Минский курьер»; в феврале 1920 г. прибыли в Варшаву, где занялись активной политической деятельностью. Смысл жизни виделся в борьбе за свободу России. В октябре 1920 г. семья Мережковского была в Париже, который был хорошо известен писателю и его супруге. Здесь они неоднократно и подолгу бывали. Так, уехав за границу в 1906 г., Мережковский и Гиппиус жили в Париже до 1914 г.
В декабре 1920 г. Мережковский прочитал в Париже в Зале научных обществ лекцию, которая вошла как статья в книгу «Царство Антихриста» (Мюнхен, 1922) с названием «Европа и Россия». Писатель тяжело переживал факт признания европейскими странами легитимности советской власти и РСФСР. В статье «Все это любят» (опубликована в журнале «Отечество», Париж, 1921 № 1), использовав знаменитый пассаж из романа Достоевского «Братья Карамазовы», он сравнил Европу с «невинной девочкой, которая, любуясь на муки жертвы, ест ананасный компот»: «Все судят большевизм за то, что он «отца убил», и все это любят. Вот почему наши русские свидетельства перед Европой о большевистских ужасах так недействительны: от них ананасный компот только слаще» .
Захват власти большевиками в России трактовался Мережковским как наступление «Антихристова царства», как начало мировой катастрофы. Злобин указывал: «Мережковский один из немногих, если не единственный, понял, что для предотвращения катастрофы необходимо развернуть фронт по всей линии человеческой истории. Он понял, что большевизм, стремящийся уничтожить даже прошлое… победим лишь совокупным усилием всего человечества, всей его историей. Но для создания такого единого фронта необходимо раскрытие внутреннего единства человечества, преодоление противоречия между миром христианским и дохристианским. Вот почему «Тайна трех», соединяющая эти два мира, два завета – в третьем, в неразложимом синтезе духа, – одна из самых актуальных книг» (Там же. С. 38) .
В условиях эмиграции в 1920-е годы Мережковский создает романы, историко-культурный контекст которых связан с Египтом и Вавилоном. В основу дилогии, куда вошли романв «Рождение богов. Тутанкамон на Крите» («Современные Записки», 1924. Отдельное издание – Прага, 1925) и роман «Мессия» (Париж, 1928), положено исследование египетской культуры, миф о воскресающем боге Озирисе, который включает и мотив ожидания его второго пришествия, мечту о преодолении смерти. А. В. Лавров подчеркивает, что «культура Средиземноморья первой половины ХIV в. до Рождества Христова интересует писателя не столько в своем самоценном содержании и значении, сколько как возможность указать на сакральное предзнаменование той мировой мистерии, которая свершается четырнадцать веков спустя, определить ее надысторический смысл» .
«Исход в Египет» писателя знаменателен в свете пережитой им трагедии эмиграции и национальной трагедии. Утвердившаяся на родине диктатура осмысливалась не только в конкретно-историческом ракурсе, но в метафизическом. «Сейчас, – писал Мережковский, – происходит борьба за идею всемирной свободы с идеей не только нашего русского, национального, но и всемирного рабства. Мы должны твердо помнить, что главный, опаснейший соблазн нашего врага – ложная всемирность, Интернационал.; и мы должны противопоставить этой силе лжи равную силу истины – религиозную силу всемирности. Только во имя национальности мы Интернационал никогда не победим, никогда не спасем Россию во имя только России» . Утверждая, что всемирность является неотъемлимой частью христианства, Мережковский погружается в незапамятную старину, ищет там смысловые точки опоры, символы и «скрижали», в соответствии с которыми и осуществляется ход истории в течение многих тысячелетий. В древнейшей истории и культуре он находит прообразы и первоначала, предчувствия и ожидания Богочеловека-Христа, которого отбросила новая советская власть, повернув тем самым, по мысли писателя, историю не только вспять, но на иной путь, путь ПротивоХриста, путь Антихриста.
В романе «Рождение богов. Тутанкамон на Крите» реконструкция древнего жизненного уклада, осуществленная со всей возможной тщательностью, служит красочным «этнографическим» фоном для драматического идейного конфликта: культ звероподобного божества – быка, символизирующего агрессивную, плотскую, бездуховную природу древней зооморфной религии, сталкивается с идеей страдающего Бога, несущего новую идею мира и человека в нем. Подвижница этой только зарождающейся идеи, юная жрица Дио, пчела-монашенка – убивает священное животное, проповедует пришествие Неведомого бога. Купец из Вавилона, влюбленный в Дио, идет вместо нее на добровольную гибель – на жертвенный костер, в основании которого лежит крест.
Роман «Мессия» сюжетно продолжает «Рождение богов…». В самом начале читатем: «Тутанкамон – Тутанкон, посол египетского царя Ахенатона, привез ему чудесный дар с острова Крита, плясунью Дио, жемчужину Царства Морей» . Новый царь-фараон Египта Эхнатон (первая половина Х1У века до н.э.) совершает солнцепоклоннический переворот, низвергает многобожие и утверждает монотеизм. Мережковский рисует его образ как-идеального государя-миротворца, провозвестника религиозной истины, опередившей «возраст человечества» на много веков, его проповедь и поступки своего рода подражание еще не явившемуся на земле Христу. Как и в первой части дилогии в центре внимания Мережковского оказываются предзнаменования грядущего богооткровения, аналогии с христианством. Автор раскрывает духовную трагедию личности, провозглашающей и живущей по законам любви и кротости, милосердия и свободы, мира и благодати в мире, чуждом и враждебном этим понятиям. Трагическое одиночество фараона-преобразователя, двоеверие большинства жрецов, оппозиционно настроенных против Эхнатона, уничтожение памяти о нем путем стирания имени с табличек после насильственной смерти и уничтожения знаков его власти и царствования – следствие духовной эволюции героя: от поклонения Солнцу к осознанию жертвенности Бога. Он говорит о себе как о «Тени солнца грядущего – Сына».
Интересно, что археологические и историко-культурные данные, полученные уже после публикации романа – гробница Тутанхамона была вскрыта и исследована в 1920 году. – подтвердили концепцию Мережковского.
В Египет бежала Дева Мария от преследований Ирода, Из Вавилона пришли волхвы поклонится младенцу Иисусу. «История. – пишет Мережковский – мистерия, крестное таинство, и все народы участвуют в нем. Путь от Вифлеема к Голгофе есть уже путь «язычества», человечества дохристианского. Много народов, «языков» – много мифов, а мистерия одна – мистерия Бога умершего и воскресшего. Озирис египетский, Таммуз вавилонский, Адонис ханаано-эгейский, Аттис малоазийский, Митра иранский, Дионис эллинский, – в них во всех – Он. По слову апостола Павла: «Это есть тень будущего, а тело – во Христе» (Колос. 11, 17).
Мережковский-символист считает, что «содержание всемирной мистерии- мифа о страдающем Боге есть событие, не однажды происшедшее, а всегда происходящее, все вновь и вновь переживаемое в жизни мира и человечества. <…> Всемирная история есть … пространство, в котором строится тело Христа» .
В попытках сведения древнейших религий и культов к христианскому архетипу Мережковский не был одинок, достаточно указать на Вячеслава Иванова с его «Эллинской религией страдающего бога»(1905) и мелопеей «Человек», однако трудно найти писателя, который был бы поглощен этой задачей столь безраздельно.
В контексте новоевропейской художественной литературы романная дилогия Мережковского о Египте стоит в одном ряду с романом Болеслава Пруста «Фараон», (1895), с аналогичной коллизией противоборства фараона- преобразователя с кастой жрецов, однако разрешаемой в не в метафизическом, как у Мережковского, а в социально-политическом аспекте. Тема борьбы за власть оказывается в центре авантюрных романов Райнера Хаггарда на египетские сюжеты, в которых, как и у Мережковского, сквозь историческую драпировку проступают мифологические архетипы и аналогии с культурным укладом нового времени (роман «Владычица зари»). Можно упомянуть и Теофиля Готье, его «Роман мумии» (1853), с эстетской изощренностью и безукоризненной пластикой живописующий картины древнеегипетской жизни. Его фараон – восточный деспот, изгоняющий евреев из Египета.
Мережковский вписывает и остроактуальные мотивы и темы в роман «Мессия». Так, тема «ухода» царя Ахенатона – он оставляет свой престол и идет к простым смертным, по-видимому, не имеет ничего общего с исторической реальностью Египта, но символически соответсвуеи и даже совпадает с отречением от престола Николая П, с предсмертным уходом Л. Н. Толстого, с легендой о старце Федоре Кузьмиче, облик которого (по легенде) принял покаявшийся венценосец Александр 1.
В романе «Мессия» Мережковского отчетливо прослеживается специфически русская тема – тема бунта, своеволия и великого народного горя. Пророк-жрец Зен говорит: «Было и будет! Будет зло бесконечное. <…>Будет великий мятеж по всей земле. Скажут города: "Изгоним начальников! " <…> Скажут люди: "Нет чужого, все общее; и чужое – мое: что хочу, то возьму!" Скажет бедный богатому: "Вор, отдай, что украл!" Скажет малый великому: "Все равны!" Новыми богатыми сделаются нищие, и перевернется земля вверх дном, как вертится гончарный круг горшечника» .
Архитектоника «египетских» романов включает историко-культурные реалии и в качестве археологически подлинных деталей «музейной безупречности», и как своеобразные доказательства существующих универсальных метафизических смыслов и символических рядов, выстраиваемых автором для доказательства его теории. Вл. Ходасевич подчеркнул: «Мережковский хочет иметь дело с чистыми культурами идей. Это – его право и его своеобразная особенность» .
Параллельно романной дилогии Мережковский пишет книгу «Тайна Трех. Египет и Вавилон», (впервые издана в России в 2003 г.), которая, являясь самостоятельным произведением, может служить своеобразным философско-историческим комментарием к романной дилогии. По жанру, как считает А. В. Лавров, это художественно-философская эссеистическая проза . Героем, если можно так сказать» В «Тайне трех…» является мысль автора, подкрепленная различными источниками: Геродот, Гесиод, Плутарх, Гераклит, Эпикур, Лукреций, Платон, Ориген, Книга мертвых и Библия, философские труды Шеллинга и Якова Беме, расшифрованный в 1872 году Джорджем Смитом древневавилонский эпос на глиняных табличках «Гильгамеш», из русских авторов – Достоевский, Тютчев, Вл. Соловьев, В. Розанов и мн. др.
Историко-культурный контекст дилогии и «Тайны Трех» объединяет христианский и дохристианский опыт человечества. В сознании русских писателей-символистов Египет представал в ореоле вечности, так как его уцелевшие памятники культуры источают жизненные токи. Андрей Белый, побывавший в Египте в 1912 году, писал: «Старый арабский Каир не волнует, а пятитысячелетний древний Египет, кометой врезаясь в сознание, в нем оживает как самая жгучая современность, и даже как предстоящее будущее» . Мережковский вторит: «Не позади, а впереди нас – вечный Египет» . Прямые параллели между древним Египтом и современной Россией, забывшей сны «былых веков», проводит Борис Садовский в стихотворении «Посвящение» (1907). К. Бальмонт в книге очерков о Египте оплакивает гибель тысячелетней мудрости и красоты от рук «хищников, несущих разрушение для разрушения» .
Для Мережковского Египет – земля «небесной радости», умиротворения, и главное – преодоления смерти. «Души их [египтян] не совсем воплотились, не окончательно выпали в этот мир из того, во время из вечности»
В архитектуре египетских пирамид – «самого вечного из всего, что создано людьми на земле» – Мережковский видит совершенное воплощение метафизических первооснов мироздания: « Бог един в Себе и троичен в мире. Бог и мир – Единица и Троица: 1+ 3 = 4. Не знаменует ли пирамидное зодчество – соединение четырех треугольников в одной очке – эту трансцендентную динамику божественных числе? <…>. Кристаллы пирамид возвещают людям единственный путь к Воскресению – Тайну Трех, Пресвятую Троицу» Египет, исполненный меры и совершенствпа, и Вавилон, заключающий в себе, по интерпретации Мережковского, начала трагедии и дисгармонии, греха, наказания и искупления, в совокупности дают образ того символического, духовного «Востока», который позднее определил структуру европейского мироустройства. В аспекте мифологем, восходящих к Ницше, глубоко освоенных русскими символистами, в том числе и Мережковским, Египет соотносится с «аполлоническим», а Вавилон – с «дионисийским» началом. В верованиях Египта и Вавилона писатель разгадывает великие истины и пророчества, в том числе об умирающем, страдающем и воскресающем боге. Мережковскому важно доказать и показать трансисторические основы человеческой культуры, метафизические универсалии, выявить общее – в отдельных эмпирических .фактах разных культур, отстоящих во времени на тысячелетия от друг друга, в случайном – единое. Жизнь древнего Крита, Египта и Вавилона – за 15 веков до Рождества Христова, по Мережковскому, и самоценна как культурный опыт, и как сакральное предзнаменование новоевропейской истории. «Россия, – пишет автор, –лицо Востока, обращенное к Западу» . Автор указывает: «Все будут убивать друг друга» – это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств. От Вавилона и Ассирии, от Ассирии к Риму, от Рима к нам – пламя войны разгорается, и происходит то, что мы называем «прогрессом». – постепенное одичание, огрубление, озверение человечества» . Восток Мережковског, по замечанию М О. Цетлина – «не восток евразийцев, восток монгольский, варварский, завоевательный, но «восток мирный» и <…> и всемирный» .
Вл. Злобин в рецензии на книгу Мережковского «Тайна трех: Египет и Вавилон» отмечал: «Полнота религиозного сознания и есть то, что делает эту книгу одним из самых замечательных религиозно-философских произведений не только русских, но и европейских авторов» («Новый дом», Париж, 1926, № 1. С.32).
Произведение «Тайна Запада: Атлантида – Европа» (Белград, 1930; Москва, 1992). посвящено судьбе современной цивилизации, но сквозь призму тех цивилизаций, которые уже погибли, дав миру некий урок. Атлантида, по мифу Платона, погибшая от потопа, Египет и Вавилон, утратившие сове былое величие, и, наконец, Европа, как наследница этих цивилизаций.. Г. Струве отмечал: «особый разряд художественно-философской прозы» Мережковского после 1926 года. Это «не литература, не догматическое богословие, не религиозно-философское рассуждение, а интуитивное постижение скрытого смысла, разгадывание таинственного «символа веры», чтение метафизического шифра, разгадывание евангельских притч» .
Автор предрек вторую мировую войну, указывая на то, что «Первая Атлантида истреблена была внешним огнем, вулканическим, может быть вторая – истребится огнем внутренним. "Я извлеку изнутри тебя огонь, который и пожрет тебя, и я превращу тебя в пепел, говорит Господь"» (Иез.28, 18).
Мережковский по-новому прочитывает русскую литературу и ее уроки. Он пишет в «Тайне Запада: Атлантида – Европа» : «…вся наша литература - от Чаадаева, который всю жизнь молился в смертном страхе за Россию и Европу вместе,: «Да приидет царствие Твое», и Гоголя, который сошел с ума и умер от этого страха, через Достоевского, «человека из апокалипсиса», до Вл. Соловьева с повестью его о «кончине мира» и Розанова с его «Апокалипсисом наших дней» – вся русская литература, душа России, есть эсхатология – религия Конца» . Автор с болью пишет о возможном конце Атлантиды-Европы, опасности самоистреблении человечества, гибели второго – послепотопного – мира. Исследуя проблему Атлантиды в части «Миф или история» писатель обращает внимание на то, что сохранилось два сказания о гибели первого человечества – вавилонское, вошедшее в книгу Бытия Библии о потопе, и египетское, записанное Платоном в диалоге «Тимей». Цитируя древнейшие источники, автор указывает: «"Лучшее племя людей жило в нашей земле (до потопа), – говорит Саисский жрец Солону. – Вы произошли от его уцелевшего малого семени" Это и значит: первое человечество – семя второго, Атлантида – семя Европы». «Что погубило Атлантиду?» спрашивает автор и отвечает: «Война». « В мире жить, "никогда не подымать друг на друга оружья" – главный закон, самим Богом начертанный <…> люди нарушили: вечный мир кончили, начали вечную войну, - вот преступление атлантов» (С. 127). Погиб бы давно уже и второй мир, но его спас Спаситель (С. 548).
Центральный труд – книга «Иисус Неизвестный», (Белград, 1932, переиздана в России в журнале «Октябрь», 1992–1993; отдельное издание: Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М., Республика, 1996.) – своеобразный итог религиозно-художественных поисков Мережковского. Исследуя Евангелие, апокрифы, различные исторические сведения Плиния, Тацита, Иосифа Флавия о жизни Иисуса, Мережковский делает свои выводы, приводит доказательства и связывает Христа с современностью. Мережковский исследует взгляды Баура, Ренана, Д. Штрауса, исторические и апокрифические сказания, вводит в свой текст цитаты из Гете, Достоевского. Алеша Карамазов и Великий Инквизитор присутствуют в его главе «Иисус и Дьявол». Так, когда Мережковский говорит о «спасающем в свободе Христе и спасающем в рабстве Антихристе», он приводит слова из Достоевского: «Чудом не захотел Ты поработить человека – искушает Великий Инквизитор Христа, – Ты жаждал свободной любви человека, а не рабских восторгов невольника перед язычеством».
Автор прибегает и к исследованию географических координат жизндеятельности Христа, объясняет пространственно-временные разногласия Евангелия, его интересует каждый вариант перевода слова, его возможные прочтения, нтерпретации.
Мережковский собирает все факты и даказательства, чтобы раскрыть земное, человеческое в Боге Христе, и небесное, божественное в Христе- человеке.
Автор видит некоторые противоречия в евангелических свидетельствах Луки, Марка, Матфея и Иоанна: родился Иисус в Вифлееме или Назарете, распят 14 или 15 нисана, Иосифа сын или нет и т.д. Ставится вопрос о том, почему в Евангелии нет ни одного упоминания о жизни Иисуса в течении 30 лет и нет описания Его внешности. Параллельно приводятся апокрифические сказания, которые помогают устранить «пробелы».
Почему Иисус Неизвестный? Мережковский объясняет: «Нельзя прочесть Евангелие, не делая того, что в нем сказано. А кто из нас делает? Вот почему это самая нечитаемая из книг, самая неизвестная». Поэтому всем нам Иисус до сих пор неизвестен. Мережковский хочет проследить «путь мира к Иисусу». Он дает Ему имя – Освободитель. «Не приняв свободы, мы никогда не узнаем Его, Неизвестного». Христианство для Мережковского – спасение посредством свободы; антихристианство – «спасение» посредством рабства. «Рабство с Антихристом, свобода со Христом», – утверждается в этом произведении. Если же человек боится свободы, не верит в нее – значит, он не верит в Святого Духа, а «свобода человека в Боге и есть Дух».
Большое место в «Иисусе Неизвестном» отводится образу Девы Марии. «Дева Мария ведет к Матери Небесной – духу». Почем Дух – мать? На арамейском языке слово «дух» – жена Рода. Одно из сказаний о Богоматери гласит: «Моя Мать – Святой Дух». Именно так Мережковский истолковывает природу Святой Троицы – Отца, Сына и Святого Духа как Отца, Сына, Матери-духа. Таким образом, автор находит доказательство для прихода царства Третьего Завета – царство Духа-матери.
Мережковский чувствовал, что этот мир приходит к концу, все катаклизмы времени и привели его к идее Третьего Завета. «Иисус Неизвестный» – своеобразное завещание будущему.
В этом произведении есть мысли о России и ее миссии среди народов мира. «Ужас христианского человечества в том, что миром овладели сейчас, как никогда, не злые, не глупые, совсем не-люди, ЧЕЛОВЕКООБРАЗНЫЕ «ПЛЕВЕЛЫ».. не–люди делают с людьми то же, что с русскими удельными князьями делали татары Золотой Орды: кладут их на землю в ряд, и придавив досками так, что хрустят у них кости, садятся на них, празднуя победу, пируют. Выбиться из-под не-людей, вскочить и увидеть, как те опрокинуться навзничь... Грешные начнут, кончат святые...»
Мережковский ценит каждое слово Евангелия. Ему важно показать глубинный смысл этой великой Книги, все в его произведении противопоставляется и соотносится.
Писатель создает оригинальную форму художественного времени: время линейного, текущее из прошлого через настоящее в будущее, синтезируется со временем циклическим. Если в истории, по Мережковскому, и совершается восхождение, то оно идет, как восходящий на высокую гору путник, – кругами. В разные эпохи и у разных народов возникают схожие идеи, символы, верования, и все они стремятся к высшему и богочеловеческому. Будучи и линейно, и циклично, время, как считает Мережковский, в конечном итоге, конечно, т.е. эсхатологично. «Писатель считал эсхатологию необходимой составной частью исторического знания… Ожидание в конце истории второго пришествия Христа, воскресения всех умерших и наступления на земле царства Третьего Завета сегодня мы вправе воспринимать по-разному, – пишет О. А. Коростелев. – Но в "методе" эсхатологии, думается, есть и некоторый подлинный и реальный смысл. Это идея прерывности истории, развития ее через катаклизмы» .
Трилогия пользовалась популярностью, особенно в сороковые годы ХХ в., когда исторические события, казалось, подтверждали высказанные Мережковским опасения и пророчества о судьбе Европы.
О. А. Коростелев указывает, что «центральное содержание трилогии – человечество, гибнущее оттого, что не восприняло весть Иисуса либо поняло его неправильно. Мережковский здесь выступает и как огненный пророк, предостерегающий, направляющий и взывающий, одновременно как мрачный скептик, заранее уверенный в том, что все его призывы не будут услышаны. Он жаждал царства Святого Духа, звал к нему» .
В критике русского зарубежья творчество Мережковского, как правило, оценивалось негативно. Так, например, Г. Адамович писал, несмотря на то, что Мережковский «думал о Евангелии всю жизнь и шел к «Иисусу Неизвестному» через все свои прежние построения и увлечения, издалека глядя в него, как в завершение и цель», от этого произведения исходит «холодок». Критик объяснял этот факт отвлеченностью и «внежизненностью» творчества Мережковского в целом.
Рассматривая жанровые особенности этой книги, Б. Поплавский назвал ее опытом «непрерывного интеллектуального экстаза», «сплошным экстатическим монологом». И. Ильин обвинил Мережковского в религиозной ереси и художественной несостоятельности.
С. Франк наиболее точно определил вектор движения творчества Мережковского, а также совпадение его концепции с идеями крупнейших писателей Западной Европы. Франк подчеркивал, что писатель «убедился, что историческое христианство не вмещает в себя всей полноты религиозной истины: будучи противоположным язычеству и ветхозаветной традиции, оно утверждает односторонний аскетизм, бегство от земли на небо, вражду к культурному прогрессу; отсюда он делает вывод о необходимости "третьего откровения", "религии Святого Духа", которая должна сочетать земное с небесным, освятить доселе антирелигиозное или внерелигиозное культурное творчество, примирить религию с мирской жизнью и тем завершить "богочеловеческий процесс". В этом направлении мыслей есть несомненно глубоко верный и насущно необходимый элемент. И Мережковский только выражает на свой лад то, что одинаково чувствовали – тоже каждый по-своему – и Ибсен, и Ницше, и Оскар Уайльд, и некоторые другие: потребность уничтожить старый религиозный и моральный дуализм и заменить его религиозным освящением жизни и культуры» .
Мережковский работал и в жанре биографического романа. Созданные им в годы эмиграции романы «Наполеон» (Белград, 1929; Москва 1993) и «Данте» (Брюссель, 1939) значительно обогатили этот жанр новым видением судьбы великих мира сего в символическом и провиденциальном ключе. При Сербской Академии наук была создана издательская комиссия, выпускавшая «Русскую библиотеку», в первом номере которой и вышел роман Мережковского «Наполеон».
Наполеон для Мережковского – «последнее воплощение бога солнца, Аполлона». Атлантида и Апокалипсис – это конец первого человечества и конец «Второго Завета». Наполеон – «человек из Атлантиды» и «апокалипсический всадник» одновременно. Он послан в мир, чтобы сказать людям: «Может быть, скоро конец».
Цитируя стихотворения таких авторов, посвященные Наполеону, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, автор полемичен по отношению к концепции Л. Н. Толстого, который в романе-эпопее «Война и мир» шел по пути «снижения» образа Наполеона. Герой этого произведения Мережковского двойствен, он и сверхличность-завоеватель мира, и человек, побежденный судьбой-роком. Автор раскрывает традиционную для русской литературы проблему человекобожия, которое терпит крах перед волей Богочеловека. В. В. Полонский указывает: «Наполеон – символ нехристианского человечества, высокое воплощение духа современной Европы, ее антропоцентризма, человекобожеского универсализма. <…> Наполеон – герой Запада, существо из титанической Атлантиды, трагически погибшей в тенетах горделивого богоподобия» .
Философский смысл романа, его «метаисторическое значение», по М. Цетлину, определяется обращенностью к настоящему, к тому, что переживал мир и Россия в ту пору. Книга писалась с неотрывной думой о русской революции, катастрофе 1917 г., после которой «бесы революции» установили «красный террор».
Среди религиозно-философских сочинений Мережковского, написанных в годы эмиграции, выделяются три исследования: «Павел. Августин» (Берлин, 1936), «Св. Франциск Ассизский» (Берлин, 1938) и «Жанна д 'Арк» и Третье Царство Духа» (под названием «Жанна д 'Арк и Третье Царство Духа» вышло в Берлине, 1938), которые составили книгу «Лица святых от Иисуса к нам». Цель автора – указать роль святых в вечной, идеальной истории и в то же время обрисовать их совершенно определенный, личностный и характерный облик и вместе с тем «вписать» преображение личности (как это произошло, например, с Павлом-Савлом) в перспективу преображения антихристианской – пореволюционной – России в Россию Нового Завета. Трилогия «Лица святых от Иисуса к нам» является своеобразным итогом размышлений Мережковского над феноменом богочеловечности и святости, духовного преображения личности и его реальных исторических последствий.
Писатель считает, что первый святой в Новой истории – Павел. В Павле интересно прежде всего человеческое, земное, но оно оказывается неизвестным: «Видим только лицо Павла, а сердца его не видим, не знаем, может быть, потому, что самое невидимое в мире, неизвестное для грешных, - сердце святых.
Первый святой – Павел Неизвестный. Им начинается какой-то путь, а за ним – ряд святых, как бы таинственных вех или сторожевых огней на пути. Чей это путь, откуда и куда он ведет, мы тоже не знаем или не хотим знать» .
Пользуясь Евангелием, Посланиями и Деяниями Апостолов и другими источниками, Мережковский реконструирует биографию Павла, в которой видит «смертное борение» для стяжания всемирного Духа. Писатель отмечает «внутреннюю двойственность» Савла – Павла, одновременно иудея и эллина, римского гражданина, знатока Гомера, Гесиода, великих греческих трагиков и ученика Христа . Мережковскому важно понять, как тот, кто «терзал Церковь … и весь дышал убийством», – по страшному слову Деяний (8, 3; 9, 1) , – став слепым от «славы-сияния лучезарного света» . Того, кто к нему обратился на пути в Дамаск, прозрел и телесно, и духовно. Для Мережковского важны два момента – личное сопротивление Савла и предызбрание его свыше для свидетельства перед всеми людьми о Господе. Кроме того, писатель видит существенную разницу между теми учениками, которым Христос являлся после Вознесения в теле, и Павлом, которому Господь обращается как Воскресшиему в духе. Этот момент сближает с Павлом всех верующих: «опыт Павла будет повторяться в опыте всех великих Святых. <…> Опыт Павла и есть не что иное, как опыт вечного Пришествия – Присутствия Господня, parousia, во времени и пространстве» . Но что еще более важно, «опыт Савла есть опыт не только святых, но и грешников. Господом был призван, ;избран;, ;предопределен; не святой Павел, а грешный Савл» .
Писатель призывает каждого пройти свой путь в Дамаск, чтобы так же, как Савл, ослепнуть, и, как Павел, прозреть . Апостолу свыше дана сила «открывать им <язычникам> глаза, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу». Мережковский пишет о Павле: «Кажется, такого дела, сверх сил человеческих, никогда никакой человек не брал на себя. Б;льшая сила нужна была для него, чем для всех побед Александров и Цезарей: те мимолетны, как сон, а это дело, Павлово, совершенное в двадцать лет, стоит, вот уже двадцать веков, и простоит, вероятно, до конца мира, потому что это – дело Духа, чье легчайшее веяние крепче всех твердынь» . Писатель видит силу Павла в его любви, равную любви Божественной. Сам Апостол утверждал: «Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, и всю веру, так что могу и горы переставлять, а любви не имею, то я – ничто» (1 Кор. 13–2).
О. А. Коростелев пишет: «Всю жизнь Мережковского больше всего интересовали предвестники и пророки Третьего Царства, Третьего завета и Церкви Трех. Именно о них он писал все свои последние книги, неустанно отыскивая в мировой истории все новые и новые тому предзнаменования и пророчества» . «Единство замысла, разными гранями оборачивавшегося в совокупности всего написанного Мережковским отражало важнейшую особенность его мировосприятия. Один из наиболее характерных и последовательных выразителей символистского мироощущения, Мережковский видел в творческом акте форму воплощения и глобальной жизнестроительной концепции. Все явления истории и культуры он воспринимал и осмыслял как форму становления единой, телеологически развивающейся мистической идеи» .
Незадолго до смерти Мережковский завершил свою последнюю трилогию о так называемых «испанских тайнах» – «Санта Тереза Испанская» («Возрождение», 1959, № 92–93), «Св. Иоанн Креста» («Новый журнал», 1961–1962, № 65; 69) и «Маленькая Тереза» (Ann Arbor, 1984).
Посмертно на французском язык была издана трилогия Мережковского «Реформаторы», в которой описывается деятельность Лютера, Капльвина и Паскаля, и анализируется их влияние на всечеловеческую историю. Эта трилогия была окончена незадолго до Второй мировой войны (на русском языке трилогия вышла в Нью-Йорке в 1991).
Характеризуя значение Мережковского для русской литературы, Г. Адамович писал: «Влияние Мережковского, при всей его внешней значительности, осталось внутренне ограниченным. Его мало любили, мало кто за всю его долгую жизнь был и близок к нему. Было признание, но не было порыва, влечения, даже доверия, – в высоком, конечно, отнюдь не житейском смысле этого понятия. Мережковский – писатель одинокий». Еще резче оценивал Мережковского в своей лекции в берлинском Русском научном институте 29 июня 1934 г. И. Ильин: «Психология, психика, целостный организм души совсем не интересует Мережковского: он художник внешних декораций и нисколько не художник души» .
Несмотря на рекомендации Международной латинской академии, Югославской академии, Виленского университета присудить Мережковскому Нобелевскую премию, писатель ее не получил.
70-летие писателя было широко отмечено, в чествовании приняли участие не только представители русского зарубежья (И. Бунин, И. Бунаков, Б. Зайцев, С. Лифарь, Н. Оцуп, и др.), но и видные деятели культуры Франции. Мережковского приветствовали писатель Дюмениль де Грамон, председатель французского Союза писателей Гастон Ражо, академик Анри Борд, министр народного просвещения Франции Марио Рустан. Юбиляр был награжден орденом кавалера Почетного легиона.
В планы Мережковского входило написание книги о Гете.
Мережковский был противником всех форм тоталитаризма. Его философия духовной свободы как основы Царства Божия на земле («Третьего Завета») делала для него невозможным сотрудничеством с большевизмом или с нацизмом. Он надеялся на взаимное уничтожение этих двух зол. После нападения Гитлера на СССР в 1941 г. Мережковский выступил по радио с речью «Большевизм и человечество». Он, в частности, сказал: «Большевизм никогда не изменит своей природы, как многоугольник никогда не станет кругом, хотя можно увеличить до бесконечности число его сторон. <…> Основная причина этой неизменности большевизма заключается в том, что он никогда не был национальным, это всегда интернациональное явление; с первого дня его возникновения Россия, подобно любой стране, была и остается средством для достижения конечной цели – захвата мирового владычества» . Мережковский верил, что духовное начало, культура и разум, планомерно уничтожавшиеся в России новой властью, вернутся и возобладают над косностью и инонациональным, чужеродным корневой культуре. Он верил, что Россия восстанет и начнет «спасение мира», которые другие народы завершат. «Когда Дух Божий проносится над землей, никто из людей не знает, откуда Он летит и куда… Но противится ему невозможно» , – был уверен Мережковский.
Отпевание Мережковского прошло в известном православном храме Александра Невского (Париж, улица Дарю) ; похоронен писатель был на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа.
Выводы: Основные идеи и концепции Мережковского, его с размышлениями о судьбах мира и человечества. связаны с приходом «Третьего Завета». Эта эсхатологическая и телеологическая идея в генезисе восходит к идеям, высказанным еще в ХII в. итальянским монахом Иоахимом Флорским, человечество проходит через три основных этапа: период Бога-Отца, Творца Ветхого Завета, когда жизнь определяется Законом (господин и раб); период Сына Божьего Христа (Отец и дитя), длящийся и поныне; в грядущем же откроется «Третий Завет» – Царство Духа, когда жизнь будет проходить в полной любви и взаимности.
Новый метаисторический контекст позволял автору увидеть верность своей концепции и давал множество живых, порой драматичных и даже трагичных фактов, подтверждающих ее достоверность.
Мережковский создает синтетический жанр философско-религиозно-исторического романа. На широчайшем историко-культурном фоне раскрываются и прослеживаются судьбы мира. Мережковский говорил о своих произведениях так: «Большинство считает, что я исторический романист, и это глубоко неправильно; в прошлом я ищу будущее... Настоящее мне кажется иногда чужбиною. Родина моя – прошлое и будущее». Мережковский указывал в своих произведениях на путь человечества в целом и осмысливал катастрофы и катаклизмы в свете духовно-нравственной и религиозной истории человечества.
Автор создает грандиозный по обилию фактов, идей, историко-культурных реалий, принадлежащих к разным эпохам и циклам всечеловеческого развития, произведения, в которых рассматриваются основные события, затрагивающие судьбы мира и человечества. Центральным фокусом, в который стягиваются многочисленные события и скрупулезно собранные и приведенные к некому смысловому единству факты, является идея Бога, Троицы, Христа и Святого духа. Антихристинство ведет к трагедиям и срывам, войнам и крови, античеловечности и различным фобиям. Л. А. Колбаева указывает на «тотальное единство» художественного мира Мережковского, «космологичность и эсхатологичность» его мышления. «События человеческой жизни погружены в поток природного, планетарного и, еще шире, вселенского, бесконечного бытия» .