«Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его…»
Книга притчей Соломоновых (9: 1)
– Константин Дмитриевич, мы оба с вами деловые люди. Так чего вы от меня хотите?
– Григорий Ефимович, вы должны приехать. Вы должны это видеть сами.
– Что-то не так?
– Да! То есть, с одной стороны – всё так, но с другой… это что-то… совсем невообразимое. Я отправил за вами своего Ваську, он уже у вас под окнами.
– Хорошо, через десять минут спущусь.
Григорий подошёл к шкафу, уверенно выбрал подходящий наряд и некоторое время смотрел в зеркало на то, как меняется выражение собственного лица, его краски, оттенки и формы. Улыбнулся и кивнул.
– Это, пожалуй, подойдёт. Мрачновато, непонятно и эксцентрично.
…
– Григорий, ну наконец-то! – хозяин усадьбы, энергичный поджарый старик в теннисном костюме, чуть не с распростёртыми объятиями шёл навстречу гостю, неспешно шуршащему бархатными обшлагами тёмно-винного камзола из-за распахнутой двери «Порше».
– Дорога заняла у меня, – Григорий глянул на свой «Ролекс», выпрастывая руку из широкого рукава и сверкая крупным рубином в перстне, – ровно час двадцать.
Хозяин уважительно кивнул и не без почтительного удивления посматривал на наряд статного гостя.
Они прошествовали мимо мраморных статуй по мощёной чёрным базальтом дорожке к величественному особняку, возвышавшемуся окружающей местностью как Версальский дворец над нижним парком. Два тактичных телохранителя шли на десять шагов позади.
– Сначала всё, как я и надеялся, – Константин Дмитриевич взмахивал руками и сверкал золотой оправой очков, – прямо не по дням, а по часам. Тигрица! Пантера! Я просто не узнавал свою кроткую Анечку. Представьте, мы же с ней женаты уже восьмой год… И вдруг – покрасила ногти чёрным лаком – на следующий же день, как мы вселились! Это моя-то скромница! Не давала мне всю ночь глаз сомкнуть… Расцарапала мне всю спину, требовала, чтобы я кусал её… Господи… Я и поверить не мог, что так скоро!
– Но с тех пор, как вы поселились в Загреево, прошло двадцать дней.
– Да. Именно. Я, по вашей рекомендации, вёл записи в своём смартфоне, сейчас... У меня голова кругом… Она, она – это тайфун, буря… На третью ночь мы занимались этим на крыше, у неё начисто пропал страх высоты, а ведь даже я… ну, что там говорить… а на шестую мы испробовали БДСМ, причём она потребовала, чтобы сначала я был её господином, а потом сама пожелала стать госпожой… Мы записывали всё на три видеокамеры, я вам покажу тако-ое… сами увидите…
– Ну, это лишнее. В ваши личные отношения я не хочу вмешиваться. Вспомните девиз моей архитектурной фирмы: «Комфорт и полная свобода в осуществлении невозможного». Я бы не хотел, чтобы вы сожалели о своих интимных откровениях – ваш психологический комфорт клиента для меня в приоритете.
– Да у меня это видео пересмотрели все друзья со своими любовницами, и все чуть не умерли от зависти. Если бы только она смогла на этом остановиться…
Сбивчивая речь Константина Дмитриевича пресеклась от нарастающего стука копыт. Вдоль дорожки, сминая кусты роз, промчалась одетая в чёрное всадница на чёрном же взмыленном жеребце. Мелькнули, как огненное знамя, развевающиеся рыжие волосы, через несколько мгновений скакун, повинуясь резко натянувшимся поводьям, взвился на дыбы у нижней ступени широкой мраморной лестницы.
– Эй, умерли вы, что ли, – раздался зычный голос амазонки, перемахнувшей ногу в высоком ботфорте через седло. Бросив не глядя поводья подбежавшему груму, амазонка легко взлетела по ступеням под просторный портик и резко обернулась:
– А Григорий Ефимович, какой гость! Как же я вам рада!
– Дорогая, ты в порядке? – проблеял снизу Константин Дмитриевич.
– Нормально, дорогой. Эй, Колька, быстро неси на кухню тушу – я велела Петьке и Мишке забрать её, они уже на малом хозяйственном дворе, да скажи Палычу, пусть займётся головой, хочу приколотить её в холле… Кабана вот добыла, – бросила она поднявшемуся по ступенькам архитектору.
– Анечка, это ведь уже пятый…
– Шестой, Костенька.
– Ой, прости, моя королева, это лось вчера был пятый … Она у меня теперь охотится. И, представьте, только на крупную дичь… На кабанов с рогатиной ходит!
– Григорий Ефимович, но ведь скука-то какая! Костик мне обещал сафари с носорогами и бегемотами, – повернулась к мужу красавица, стаскивая охотничьи перчатки, – Вот не дождусь. Хотя… Пожалуй, лучше уж это после параглайдинга в Андах… Ну, ладно, я пойду отдохну, пока, мальчики. Эй, Колька, через час приходи к малому пруду со штрифелями, да отбери покраснее: буду их у тебя с головы выстрелами сбивать, как вчера, – и её каблуки звонко зацокали по наборному мраморному полу холла.
– По-моему, вы об этом и мечтали, – веско произнёс Григорий, провожая удаляющийся силуэт взглядом. – Вы же хотели, чтобы Анна Иоанновна стала раскрепощённей и активнее в сексе, перестала докучать вам призывами отказаться от охоты и вежливо обращаться со слугами. Что не так?
– Ох, Григорий! Сейчас сами увидите… Пойдёмте за ней в спальню, только придётся подождать минут пять, вы поймёте…
Они вошли в мрачноватый холл, на стенах которого зловеще красовались рога самых разнообразных форм вперемешку с мордами хищников. Великолепная таксидермия, отметил про себя Григорий, безо всякого удовольствия созерцая архитектуру и декор, им же самим спроектированные. Мимоходом заглянув в огромное зеркало, с удовлетворением отметил свой внешний вид несколько утомлённого гедониста времён Марии-Антуанетты, и тяжёлый пристальный взгляд, не лишённый мрачноватого обаяния, на одутловатом, с нездоровым румянцем лице.
Хозяин устало опустился на кокетливый рокайльный диванчик, тяжело вздохнул, и вдруг мягкая улыбка стёрла на пару мгновений напряжение с его изношенного лица. Он бережно взял со стоявшей рядом консольной тумбочки тряпичную куклу, наряженную в экзотическое платье, и расправил на наряде оборки.
- Что это у вас в руках? – поинтересовался Григорий, доставая сигару из хрустального ящичка, поднесённого слугой.
- А, это… ну, знаете... Ха! Думаете, глава корпорации – не человек? Ведь я всю жизнь мечтал на досуге, помните, я говорил… заняться созданием кукол… вы же творческий человек, но и вы, наверное, вряд ли представляете, какое это упоение! Я будто опять в своём Урюпинском детстве на представлении кукольного театра… вот, думаю здесь у себя со временем устроить…
- Почему же, вполне представляю… Чего-то в этом роде я, между прочим, и ожидал… Не пора ли нам, однако? У меня не так много времени.
- Да, да, конечно, идёмте.
Точно два стаффажа с гравюр Пиранези, отразились их удаляющиеся силуэты в зеркалах и растворились в гулкой галерее. Архитектор и владелец замка поднялись на третий этаж в бесшумном лифте (снаружи его двери были хитро замаскированы под нарядный китайский шкаф), и оказались в освещённом цветными витражами коридоре, перед высокими дубовыми дверьми, щедро украшенными позолотой.
– Только я вас умоляю – никаких резких движений! – говоря это, Константин Дмитриевич втянул голову в плечи, – И говорите, пожалуйста, шёпотом – иначе вы её рассердите…
Помедлив, он толкнул тяжёлую створку двери, та плавно подалась, и оба вошли на цыпочках в огромный спальный покой.
В полумраке тускло поблёскивал высокий потолок с раззолочёными рёбрами нервюр, между которыми на тёмно-синем фоне сияли резные звёзды и зодиакальные символы. Спальня была круглой, с восемью колоннами из тёмного серпентина. Простенки сплошь затягивали гобелены с вытканными на них сценами каких-то фантастических ритуалов, в колорите доминировали чёрный, тёмно-вишнёвый и фиолетовый цвета. Высокие стрельчатые окна закрывали чёрные бархатные занавеси, затканные серебряными лилиями. В центре круглой комнаты царила огромная, богато украшенная резьбой кровать из чёрного дерева с высоченным балдахином на витых колоннах и в каком-то совершенно немыслимом стиле, напоминающем то ли готический кенотаф, то ли реликварий.
Константин Дмитриевич, чуть посверкивая во мраке оправой, осмотрелся и вскоре уставился куда-то вверх, почти беззвучно шепча:
– Вон она. Там, над карнизом…
Не сразу глаза Григория различили силуэт почти под самым потолком. Когда же зрение адаптировалось к сумраку, он разглядел подобие огромной птицы с длинными чёрными крыльями, прижатыми к голому женскому телу, большущие когтистые лапы, крепко ухватившиеся за кованый шторный карниз, и бледное лицо с багровыми губами. Тёмно-красные волосы мерцали, как угли, струясь водопадом: существо висело вниз головой.
– Вот так она отдыхает, – со смесью ужаса и какого-то благоговения пролепетал Григорию в ухо хозяин.
– Ясно. И когда это началось? - гость говорил тоже шёпотом, но в глазах его затеплились красные огоньки.
– Пару дней назад. Что будет дальше, боюсь представить… вдруг она полностью превратиться в вот… это? Может, тут в комнате…. Или в доме... надо срочно что-то переделать?
- Гм. Не думаю. Я рассчитал точно. Но давайте выйдем и обсудим.
...
– Я должен побеседовать с вашей супругой с глазу на глаз, – говорил гость уже в полный голос десять минут спустя, устроившись в вычурном кресле барочного кабинета Константина Дмитриевича. – Не вижу ничего опасного, поверьте. Это временный эффект. Но нервы Анны Иоанновны взвинчены, и она вряд ли будет откровенна при вас.
Взгляд его остановился на парадном портрете, изображавшем хозяйку в свадебном наряде: художнику удалось тонко передать смесь наивности и любопытства, странной настойчивости и печали во взгляде юной девушки в пышном платье в стиле бидермайер.
– Понимаю, – кивнул Константин Дмитриевич. – Где вы намерены с ней побеседовать?
– Да хоть в спальне же.
– Тре бьен, – не смог сдержать удовлетворения в голосе Константин Дмитриевич.
Григорий глянул на него мельком: ну конечно, владелец дворца учёл, что аппаратуры слежения там больше чем достаточно.
… Закрыв за собой дверь спальни, Григорий сделал какой-то затейливый жест рукой. Серебряные лилии на занавесях зашевелилсь и неуловимым образом превратились в изображения пауков, быстро-быстро перебирающих лапками. От лапок протянулись серебристые тонкие нити, и вскоре вся комната, включая пол и потолок, была оплетена полупрозрачной мерцающей сеткой. Теперь аппаратура отразит только то, на что запрограммировала её рука с рубиновым перстнем.
– Кера, – тихо позвал Григорий.
Существо на карнизе широко раскрыло глаза, всплеснуло крыльями и бесшумно соскользнуло на пол, перевернувшись в воздухе и мягко ударившись босыми ступнями о пол.
– Наконец-то, – проговорила женщина, распрямляясь во весь рост.
– Пора выбирать, Кера. Ты обдумала?
– Подожди, – женщина удалились в боковую дверь и вернулась в длинном серебристом халате, попутно включив тёплую подсветку рядом с козеткой, на которую оба и уселись.
Григорий пристально разглядывал лицо собеседницы.
– Что ты чувствуешь?
– Усталость. Что-то огромное выросло во мне и просится на волю. Этот дурень ничего не понял. Я не могу не убивать. Эти животные… кто дальше? Мне нравится властвовать. Но над кем? Приходится подыгрывать этому старику, теперь это нетрудно, но разве мне это всё нужно? Кроме, может, верховой езды, хоь какое-то ощущение полёта... Я едва сдержалась, чтоб не превратить старика во фрактал.
– Хорошо, что сдержалась. Да… пожалуй, этот вариант уже не удовлетворит тебя.
Он достал из кармана большой смартфон, нажал какие-то кнопки и повернул экран к собеседнице.
– Вот так было бы через год.
Она молча кивнула, полные губы сложились в чуть презрительную гримаску.
– Возглавлять эту корпорацию, устранить конкурентов…
– Разобраться с мужем…
– Да брось, с кем разбираться-то… тщеславный старик, безжалостный и сентиментальный, вот и куклы эти, ты видел… думает, что облагодетельствовал меня, нищую необразованную провинциалку, вытащив из грязи в князи… считает себя последователем Макиавелли, этого дитяти... а у самого фантазия не идёт дальше трёхходовок и бассейна с пираньями. Я этот бассейн каждый день переплываю из конца в конец по четыре раза. Он тебе рассказал?
Григорий отрицательно покачал головой.
Она невесело усмехнулась.
– Ты могла бы добиться многого играючи и употребить свою власть на что-нибудь серьёзное, благодетельное: благотворительность, прекращение войн…
– К чему? Мы же оба знаем, что война – часть жизни, в какой бы форме она ни велась… И новые будут не лучше прежних… Что-то кардинальное? И это в то время, как у власти стоят саламандры, арахниды и грифоны? Нет, с этими расами одной мне не тягаться, а при наличии союзников мы разнесём эту планету в прах... Да и не в этом дело… Тоска, тоска! Я хочу вернуться на свою прежнюю родину. Всё это – не моё…
– Мне жаль. Этому миру ты могла бы принести пользу.
– Послушай, я умру здесь с тоски. Это не для меня! Смогла бы, если б осталось той глупой и доброй девочкой, какой была до того, как проснулась! Но теперь это невозможно.
– Если хочешь, я сделаю так, что ты всё забудешь.
Некоторое время оба смотрели друг другу в глаза, на дне зрачков каждого начали шевелиться огненные языки, разрастаясь в горящие спирали.
– Кто ты такой, что посчитал себя вправе вторгаться в жизнь, не тобой предначертанную? Кто тебя уполномочил? Скольких ты уже отправил?
Между ними в воздухе скрестились лучи и замелькали картины странного инопланетного мира, сменяя одна другую. Потом видение померкло.
Архитектор тяжело вздохнул, огненные языки в глазах погасли.
– Не гневайся. Я не могу тебе этого сказать. Но я хотел бы объяснить…
– Твоя миссия! Ну конечно! Все вы, творцы, верите в свою особую великую миссию, и непременно на всеобщее благо! на меньшее вы не согласны и уже не в состоянии различить, где правда, а где ваша собственная выдумка. Даже не собираюсь в этом копаться!
– Кера! Кера! Вспомни, что я уже однажды спас тебя…
Повисла пауза. Воздух стал тяжёлым и горячим, в нём начали прорисовываться тени раскинутых крыльев. Потом напряжение спало.
– Я знаю, что там моя жизнь не будет долгой… Но есть такие наркотики, ты понимаешь, что я не о веществах… раз отведав которые, уже не можешь остановиться.
Григорий молча кивнул.
– Теперь покажи мне портал, – почти спокойно сказала женщина.
Архитектор убрал смартфон и подошёл к стене.
-– Смотри, – тихо сказал он и отдёрнул занавесь.
Маленькая картина в позолоченной раме, тускло поблёскивая серебристыми красками, точно воронка, втягивала взгляд.
– Завтра в четыре утра, – сказал он тихо, – ты просто коснёшься её и уйдёшь.
– Я думала, это будет через какой-нибудь гаджет.
-– Не-ет, настоящая магия всегда рукотворна. Диджитальные технологии годятся разве что для презентаций и профанов, – мужчина криво ухмыльнулся.
Долгое молчание.
– Скажи, ты знаешь, кем я стану там?
– Этого я не знаю. Ты вновь родишься на Чандике.
– Как королева? Или всё-таки как деви?
– Может быть.
…
На рассвете Константину Дмитриевичу, с трудом погрузившемуся, вопреки успокоительным уверениям архитектора, что «этого больше не повторится и эта ночь будет прекрасным отдыхом», в беспокойный и прерывистый сон, примерещилось, что спальня озарилась рубиновым свечением. Сквозь полуприкрытые веки он различил силуэт жены. Она отодвигала портьеру и всматривалась в какое-то маленькое окно, из которого и шёл этот красноватый свет. В окне по багровому небу плыли фиолетовые облака, поблёскивали золотые силуэты гор, а в центре, точно актиния, шевелился силуэт красного цветка. Анна протянула к нему руки, взмахнула крыльями и двинулась вперёд. Ему показалось, что она шла очень долго, хотя от этого непонятно откуда взявшегося окна её отделял какой-нибудь шаг. Наконец её правая рука коснулась поверхности окна, и в следующее мгновение красноватое сияние погасло, а окно исчезло. Кроме Константина Дмитриевича в комнате никого не было.
В то же самое время Григорий сидел у камина с бокалом мадеры и смотрел на гаснущие в топке угли. Красноватые отблески озаряли его узкое бледное лицо и щель рта с глубокими носогубными складками скептика и педанта, даже искры не оживляли потухшего взгляда… В углу комнаты безмолвный помощник, молодой студент архитектурного института, привыкший к причудам хорошо платившего наставника, обласканного заказами элиты, поднимал с пола один за другим валявшиеся в беспорядке чертежи и эскизы частных домов. Среди них попадались и дворцы, и скромные коттеджи с самым разнообразным обликом, исполненные как в узнаваемых исторических стилях, так и совсем диковинные и странные. Молодой человек заглядывал в список и, делая в нём пометки, то складывал поднятые листы на стол, то со вздохом разрывал и отправлял в объёмистую мусорную корзину. Сегодня в неё последовательно перемещалось то, что ещё оставалось от самых интересных и интригующих проектов.
Григорий, не поворачивая головы, смотрел на гаснущую топку, но перед его глазами проплывали пейзажи Чандики, планеты в системе умирающего багрового солнца, и мира, жителей которого ему так бы хотелось сохранить для новых цивилизаций.
– Почему, – почти беззвучно шептали его губы, – Почему мне приходится без конца проектировать не то, что украшает этот мир, а то, к чему вопиет их скрытая память, которую здесь именуют глупым словом бессознательное? И почему только один из полусотни, вспомнив свои сиддхи, соглашается остаться? И чёрт возьми, почему эту чёртову работу должен выполнять именно я?