Минуло 17 лет. Москва, МГУ, юридический факультет.
На вводной лекции первого курса, аудитория в виде амфитеатра была заполнена полностью. Свежеиспечённые «фуксы» вели себя по разному, некоторые успели познакомиться ещё при поступлении, поэтому громко обсуждали первые впечатления от университета. Другие, по видимому интроверты, опасливо посматривали по сторонам не вступая в разговоры. Девочек в помещении было заметно меньше, чем мальчиков.
В середине зала, у прохода, с независимым видом восседал черноволосый и черноглазый юноша с интересом разглядывая публику. Правильные черты лица, спортивная фигура, рост выше среднего. Несколько настораживал в его облике только взгляд, холодный и колючий. Он пока ни с кем не сдружился, да и не особо стремился к этому. Наконец его взор оценивающе остановился на изящной блондинке с длинными вьющимися волосами, сидящей двумя рядами ниже. Каково же лицо у столь привлекательного, даже эффектного создания, подумалось ему. Девушка почувствовав чей-то пристальный взгляд обернулась в его сторону. Их глаза встретились ...
Видимо в тот день у крылатого Эрота оказалось слишком игривое настроение, или его стрелы были уж слишком остро заточены, а может мама-Афродита благословила его на этот подвиг. Но скорее всё вместе, судя по мгновенно вспыхнувшему между молодыми людьми яркому чувству, имя которому любовь. В этот момент в аудиторию вошли два респектабельного вида преподавателя. Присутствующие по школьной привычке встали. Молодой брюнет тоже, но только для того, чтобы пересесть к эффектной блондинке, не отрывающей от него взора. В этот день они уже не расставались.
Вечером, после занятий, погуляв по городу Роман проводил Евгению до съёмной квартиры на Мосфильмовской улице. Они долго стояли у подъезда держась за руки, в сумерках вглядываясь в глаза друг-друга, наконец решились поцеловаться. Поцелуй затянулся в разных вариациях минут на пятнадцать, пока девушка не заскулила и тут же зарыдала.
- Что с тобой? – встревоженно спросил парень, ладонями обхватив её голову.
- Это я от счастья, со мной ничего подобного не было, да и не могло до тебя быть. – сквозь слёзы улыбаясь прошептала она, - Я только в ночных грёзах представляла тебя, именно таким. И вот ты наконец появился. Блаженство видеть тебя и быть с тобою рядом, больше мне ничего не нужно в этой жизни.
Расстались они у дверей её квартиры. Зайти она не предложила, просто не додумалась завороженная свалившимся на неё счастьем. А закрыв дверь начала мечтать о завтрашнем дне, дне когда опять увидит его и будет рядом. Он же побрёл в сторону своего дома на Фрунзенской набережной, начисто забыв о припаркованной у университета машине на Менделеевской улице. Очухался только дойдя до Хамовнического вала. Всё это время перед глазами стояла Она – светлая, чистая, нежная, непорочная, почти святая. Как же ему нужно с ней осторожно обращаться, чтобы не навредить, не испачкать эту хрупкую святыню. Не осквернить их отношения своим опытом, неосторожным словом, непродуманным действием. И сладостно и страшно одновременно.
Зайдя в квартиру буркнул отцу «привет», отказался от ужина, прошёл в свою комнату и не раздеваясь навзничь плюхнулся на застеленную кровать. Вперил глаза в потолок, но вместо Её чистого образа нахлынули воспоминания о собственной, далеко не праведной жизни. В свои неполных 18 лет он испробовал многое не вписывающееся в Уголовный кодекс и общепринятые моральные устои.
Десять лет назад от цирроза печени померла его мать, до этого несколько лет беспробудно пьянствующая. В редкие трезвые моменты просветления испытывала смертельный страх за здоровье, жизнь мужа и сына. Этот страх заливала спиртным. Основания для страха видимо были, судя по тому, что у отца прострелено лёгкое, а его старший брат семнадцать лет назад убит. Больше Роман ничего не знал, а отец обещал всё рассказать на его совершеннолетие.
После смерти матери воспитанием маленького Ромочки занималась не столько школа, сколько улица. Отец же постоянно был занят работой – официально принадлежащая ему фирма торговала подержанными автомобилями, имела множество филиалов в городе и области. Но ... неофициально он был связан с криминалом, доставшимся ему в наследство от брата, причём занимал в этой сфере далеко не последнее место.
К своим неполным 18-ти Рома перепробовал всё: спиртное, лёгкие наркотики, продажных и целомудренных женщин, но не забывал о спорте – самбо, и учёбе, которая давалась ему легко. Приобретённые в спорте навыки оттачивал на улице, где понял, что чистым спортом там не победить. Уличная драка полна импровизаций и полностью исключает какие-то ни было правила, гуманизм, а уж тем более ритуалы. Зато полна хитростей, подвохов, увёрток.
А встретил Роман, прямо скажем ангела в девичьем обличье, эдакое утончённое и почти божественное создание, хрупкость и ранимость которого он ощущал седцем. Но даже не это главное, а то, как он проникся к ней, уверовал в то, что именна она та единственная, которая дана ему Богом и лучше её быть не может, по крайней мере для него. Наплыв новых чувств, доселе неведомых, его несколько обескуражил, заставил взглянуть на мир и своё место под солнцем по другому, по взрослому что ли. Сейчас у него есть главное - это Она, ну и их отношения, всё остальное второстепенно, несущественно. Только появилась у него большая ответственность – всё это сберечь.
На следующий день, за час до занятий он сидя в машине дежурил около её подъезда. Вскоре она появилась в дверях, растерянно огляделась, улыбнулась и ... решительно направилась в его сторону. Он выскочил из машины и бросился к ней на встречу с вопросом:
- Как ты меня увидела, стёкла же тонированные?
- Я тебя почувствовала, да ещё всю ночь мечтала увидеть.
Роман подхватил её на руки и бережно, как святыню понёс её к машине. Женя доверчиво прижалась, обхватила его руками, уткнулась носом в шею и всхлипнула, выдавив из себя:
- Не обращай внимания, это я от счастья, пройдёт когда привыкну.
Весь день они опять друг от друга не отходили, даже на лекциях держались за руки и при любой возможности встречались взглядами, в которых светилась одна большая любовь на двоих. После занятий катались по городу, гуляли у Патриарших прудов, любовались Кремлём с Большого Каменного моста, кормили уток в Лефортовском парке и никак не хотели расставаться. Стемнело, устали, он направил машину в сторону её дома. Она помрачнела, повернулась к нему и жалобно посмотрела. Из глаз одна за другой катились крупные слёзы.
- Что случилось? – встревожился он.
- Я не хочу с тобой расставаться. – морща губки и подбородок от горя, пролепетала она.
- Я тоже не хочу, поэтому мы и не расстанемся. Только ... твоя хозяйка как на это посмотрит?
- Я живу одна в квартире.
Квартира удивила Романа простором и богатой обстановкой. Кухня-столовая, гостиная, спальня, всё весьма приличных, ещё сталинских размеров. Натуральный дубовый паркет, лепнина на потолке, стены драпированные узорчатым переливчатым шёлком, соответствующая мебель стилизованная под старину. Всё отдавало если не дворцовой роскошью, то по крайней мере большим достатком.
- Кто же у тебя родители, если они могут позволить себе снять в Москве для дочери такие богатые апартаменты?
- Мама домохозяйка, есть ещё любимый брат Дима, с которым мы делимся всеми секретами, хотя он на пять лет старше. А папа ... папа считай военный, он форму носит.
- Так наверное генерал?
- Ну вроде того. Сейчас я быстро приготовлю ужин, и после него мы не торопясь обо всём поговорим.
Быстро покончив с едой и наскоро помыв посуду, прошли в спальню. Величина кровати с гипюровым балдахином его удивила. Она сняла покрывало, отнесла его к зеркальному шкафу и там же полностью разделась, тут же накинув на тело полупрозрачную ночную рубашку. Заметив его удивление улыбаясь произнесла:
- Ты же мой, да? Поэтому я тебя и не стесняюсь.
Он тоже разделся до трусов и они нырнули под атласное одеяло. Сначала встретились руками, потом лбами, оба почему-то захихикали и наконец прижались к друг-другу. Он обнимал и чувствовал всё её тело, а ещё больше полное доверие, которое она к нему испытывала, поэтому на всякий случай спросил:
- У тебя кто-нибудь был ... в смысле мужчина?
- Глупенький ты совсем. Не было и быть не могло, я же тебя ждала. А у тебя женщины?
- Были, - не сразу хрипло выдавил он из себя, - но считай что не было, по крайней мере больше уже не будет никого, кроме тебя, но ... хочешь правду? Я на тебя смотрю как на святыню, которой можно только любоваться, почитать и трепетно прикасаться губами. А наша ... наша это ... проникновенная близость, осквернит эти отношения. По крайней мере я так думаю сейчас.
- Как скажешь, миленький мой Ромочка. Мне и сейчас без этого ... как ты сказал проникновения, настолько хорошо, что лучше наверное и не бывает. Я и так полностью твоя навсегда.
Чуть позже они сидели по-турецки на кровати напротив друг-друга и наперебой рассказывали о себе. Когда узнали, что они из одного города, областного центра, рванулись друг-другу в объятия и залились детским радостным смехом. Ещё десять минут спустя, когда выяснили, что они не только одного года рождения, но и даты совпадают, спальня больше стала походить на палату дурдома для особо буйно помешанных. Два полуголых придурка с визгами гонялись за друг-другом, кидались подушками, орали и чуть ли не бегали по стенам. Через полчаса два ангелочка в обнимку мирно посапывали на беспорядочной куче постельного белья, уткнувшись в друг-друга носами.
Шли дни, недели. Счастье, одно большое не уходило, оно жило с ними, жило в них и было общим. Учёба обоим давалась легко. Роман изредка появлялся дома показаться отцу, но чаще просто звонил. А Борис Петрович для себя сделал вывод, что сын нашёл себе деваху-давалку с с хорошей техникой перепихона и по молодости рад этому. Но на всякий случай как-то предупредил сына:
- Ты там свою мамзель только не обрюхать, очутившись в «положении» все они очень не предсказуемы. А в твоём возрасте висяк на шею в виде младенца совсем не нужен. А таких как она, вон пол-Москвы, и каждая перед тобой будет рада ляжки раздвинуть.
- Не говори так отец, ты её совсем не знаешь, - сверкнул глазами и побагровел лицом Роман, - хоть я и живу у неё, но у нас половых отношений нет, причём по моей инициативе, и не только потому, что она ещё девственница. Это невинное создание готово ради меня на всё, как и я ради неё.
- Ни хрена себе! А у тебя после ночей бесконтактной близости яйца в крутую не сварились от сухостоя? По крайней мере болеть должны. Да и вредно это для мужчины такого рода изуверское воздержание.
- Ничего, потерплю, тем более, что это наше дело и никого не касается. Я это ... хотел бы познакомить вас и надеюсь, что она тебе понравится. Да даже если не понравится, всё равно мы будем вместе ... всегда.
- Конечно познакомь, даже интересно. Только вот насчёт всегда, не спеши. Есть статистика и есть психологи. Первая утверждает, что ахи-охи-вздохи, особенно пылкие, не выдерживают испытание временем и как правило рассыпаются до полугода. А учёные говорят, что проверке на психологическую совместимость как раз вот эта любовь-морковь и мешает, которая тоже со временем блекнет, оставляя после себя разочарование.
Неделю спустя Евгения в сопровождении любимого входила в квартиру на Фрунзенской набережной. Она рассчитывала увидеть приличное жильё, но здесь роскошь интерьера била прямо в глаз. Особенно огромная гостиная выполненная в стиле ренессанс, куда их провела горничная: высокий потолок в виде сводов из белого итальянского мрамора с изящной позолоченной лепниной, стены украшенные в углублениях фресками на античные мотивы и бронзовыми статуэтками, пол из огромных плит полированного шведского гранита застеленный в центре богатым персидским ковром, и наконец мебель резного дерева благородных пород, каждая еденица которой достойна украсить любой музей.
Горничная усадила их в обволакивающие кожаные кресла напротив камина, предложила прохладительные напитки и проинформировала, что Борис Петрович незамедлительно наградит их своим вниманием. Вскоре появился старший Монташин. Впрочем одновременно с переездом в Москву их фамилия чудесным образом превратилась в «Монтишин». Это позволило выпасть из базы данных правоохранительных органов.
Женечка встала, представилась и протянула руку. Разглядывая гостью Борис непроизвольно затянул рукопожатие. Любоваться действительно было чем. Девушка не просто хороша, она красива какой-то внутренней ангельской красотой. При такой нельзя сказать бранное слова, да и просто вести себя неподобающе. Её образом хочется любоваться или писать с неё икону. Но уж никак не лезть под юбку, хотя все телесные достоинства при ней. Тут можно проникнуться пониманием отношения к ней Романа. В этот момент горничная открыла высокую двустворчатую дверь и пригласила всех к накрытому столу.
Обед проходил в непринуждённой беседе и к его концу Борис был совсем не против такой невестки. Она обаяла его своей чистотой и искренностью. Роман по большей части молчал, только счастливо улыбался, понимая, что отцу его избранница не понравиться не могла. А для пущей убедительности проинформировал, что у них и дни рождения совпадают, что не случайно. Бориса этот факт почему-то насторожил и он поинтересовался:
- Я в начале не расслышал твою фамилию, Женечка.
- Копылова. Евгения Ивановна Копылова. А маму Светланой зовут. – улыбался ангелочек.
У старшего Монтишина из руки выпала вилка, отвисла челюсть и заколотилось сердце. Подавляя волнение выдавил:
- Прокурор области, государственный советник юстиции второго класса, так?
- Да, но я сказала Ромочке, что папа просто военный, чтобы он не подумал, что хвастаюсь отцом. – засмущалась Евгения.
Борис с трудом поднялся из-за стола и не слова не говоря вышел. Через минуту к Роману подошла горничная и попросила срочно зайти в кабинет отца. Тот повиновался и ещё с порога услышал:
- Срочно провожай девушку и немедленно возвращайся. Оказалось уже сейчас созрел разговор, который должен был состояться на твоё совершеннолетие. И не возражай, мать твою!
Через час встревоженный Роман вернулся и застал отца нервно прохаживающегося по кабинету с бокалом коньяка в руке. Тот приказал сыну сесть и внимательно его выслушать:
- Семнадцать лет назад по приказу Ивана Копылова убили твоего дядю, моего брата Мишу и тяжело ранили меня. Мы с тобой до сих пор живы, только потому что изменили фамилию и растворились в Москве. Всё это время я ни на минуту не забывал о своём смертельном враге и собирал деньги на то, чтобы навсегда покинуть эту страну. Перед этим отомстить за брата, то есть убить Копылова. Это не только месть, но ещё и необходимость. Пока жив Иван, и нам грозит смертельная опасность. А с появлением твоей Женечки, Копыл подобрался к нам ещё ближе. Чего молчишь сын, рот раззявил, перевариваешь?
- А мы то с Женей причём? Почемы мы должны отвечать за ваши разборки двадцатилетней давности? Мы с ней принадлежим друг-другу, это навсегда. И чтобы не произошло вокруг или около, это нас не разлучит. А ты уезжай куда хочешь, хоть на Луну. – при этих словах сын встал и вышел, хлопнув дверью.
Этот вечер у Романа и Евгении можно было назвать вечером откровений и прощания. Она уезжала в родной город к родителям на каникулы. Если бы не страшная новость поведанная старшим Монтишиным, Рома тоже поехал с ней, знакомиться с родственниками. А сейчас они не знали что делать по открывшимся страшным обстоятельствам. Знали только одно – не расстанутся никогда, ничто их не сможет разлучить, даже смерть. В эту ночь они впервые были по настоящему проникновенно близки, причём продолжалось это с перерывами до рассвета. Утром в её взгляде, кроме ангельской кротости появилось райское блаженство, а он убедился, что по сравнению с обладанием любимой женщиной, все остальные наслаждения мелки и ничтожны.
Дома родные заметили в Женечке разительные перемены. Она стала как-то взрослее, увереннее в себе, красота расцвела ещё больше, с уст не сходила блаженная улыбка. Но в общении с отцом в глазах появлялась настороженность. Брат всё это заметил и когда они остались одни, попытался её разговорить:
- Женечка, ты ничего не хочешь мне рассказать. В твоей жизни произошли какие-то перемены и я не пойму, они к счастью или к тревоге?
- Дима, я тебе могу всё рассказать, но только при условии полной тайны. Родители, особенно отец , ничего не должны знать. Заодно может что-то посоветуешь.
Они допоздна сидели в её комнате, он держал сестру за руку, а она говорила, говорила ... наконец умолкла. Брат уже отпустил её руку и выглядел ошарашенным. Он в этом году закончил академию МВД и считал себя по отношению к любимой сестре совсем взрослым, мало того, обязанным опекать ту до её полного становления личности. А тут такое, что ... ни в какие рамки не помещается. Но Женечку надо защитить, уберечь от этой напасти, от этого временного любовного помутнения, от этой блажи вызванной неопытностью и слишком юным возрастом. Она же ещё совсем дитя! Она слишком открыта, поэтому и ранима. А уберечь можно ... только избавив её от этого фрукта Романа, который к тому же успел лишить её девственности, гад! Он должен исчезнуть из её жизни навсегда! Она же, как и любая другая, лишившись объекта вожделения, поплачет, поскорбит и забудет. Время лечит и не такие душевные раны. Дмитрий опять взял сестру за руку, заглянул той в глаза и тихо, но уверенно произнёс:
- Успокаивайся, не грусти, всё образуется, это я тебе обещаю. Слышишь? А ну ка носик повыше, глазки улыбаются. Доверься мне, всё будет хорошо.
Два дня спустя, вечером, выходящего у дома из машины Романа кто-то окликнул по имени. К нему подошёл русоволосый крепкий парень вертящий на пальце ключи от машины и представился:
- Я брат Евгении, надо серьёзно поговорить. Садись, прокатимся.
Протянутую с улыбкой для приветствия руку Романа парень проигнорировал и направился к своей машине. Ничего не оставалось, как плюхнуться рядом на сиденье. Ехали молча, через полчаса машина остановилась в Кузьминках у Шибаевского пруда. Темнело, людей не наблюдалось. Дмитрий вышел из авто и приблизился к самой воде. Роман последовал за ним. Оба стояли и молчали, глядя на водную гладь. Наконец Дмитрий сквозь зубы выдавил из себя:
- Слушай сюда мразь. Ты немедленно исчезаешь из поля зрения Евгении, а лучше из Москвы тоже. Ты уже столько нагадил, что тебя в самый раз сейчас здесь и утопить, но я могу сделать ещё хуже. Сообщить своему отцу о вашем монташеском существовании. Знаешь что будет? Максимум через неделю-две где-нибудь найдут два не опознаваемых обгорелых трупа. Въехал ублюдок? Так что выбирай.
- Если бы ты не был братом Жени, за такие слова я бы уже свернул тебе шею ...
- Что ублюдок, ты ещё вякать смеешь? Получай!
Тут же сделав полшага на сближение, Дмитрий резко выкинул левую руку в коротком джебе в голову наглецу, рассчитывая последующим правым кроссом добить противника. К его удивлению первый удар был блокирован с захватом запястья, а второго он провести не успел, получив основанием ладони удар снизу в челюсть и одновременно бросок через подколенный сустав. Первой земли достигла голова, причём попала на внушительный плоский камень. Раздался треск большого раскалываемого ореха. Камень заливало тёмной кровью. Тело Димы ещё два раза дёрнулось в конвульсиях и застыло. Роман стоял в оцепенении тупо таращась на дело рук своих. У него сработал рефлекс выработанный многими тренировками. К поверженному можно было не подходить, в помощи он уже не нуждался. Роман развернулся и спотыкаясь поплёлся в сторону Волгоградского проспекта.
Весть о смерти сына парализовала всю семью Копыловых своей неестественностью, нереальностью, невозможностью. Первым очухался глава семьи Иван и ринулся в Москву. Светлана и Евгения непрерывно обнявшись рыдали, не в состоянии ни на какие действия. На следующее утро, после тревожного сна, к Жене пришло некоторое просветление и она тоже засобиралась в столицу.
В Москве Иван поднял все свои связи, использовал все своё влияние и положение для поиска убийцы или убийц сына. Но следствие с самого начала оказалось в тупике. Свидетелей никаких, мотивов тоже. Ну какие могут быть смертельные враги у вчерашнего слушателя академии, только что начавшего трудовую деятельность? Ни следов борьбы на земле, никаких гематом, кроме разбитой головы. Выходило, что молодой спортивный парень сам высоко подпрыгнул, перевернулся и шмякнулся что есть мочи затылком о валун. Абсурд. Тем не менее факт на лицо – убит офицер полиции, сотрудник УМВД области, мало того, сын государственного советника юстиции
.
В свою съёмную квартиру Женя заходила неся внутри большое горе, но ещё и с тревожным чувством. Рома был здесь же, но почему-то не вышел в прихожую встречать её, а сидел с отрешённым видом в гостиной. Она всё поняла, тем не менее вопрос вырвался сам:
- Это ты убил Диму?
- Я защищался, это несчастный случай. – выдержав паузу дрожащим голосом промямлил Роман.
Она не раздеваясь присела на краешек стула. Молчание казалось длилось бесконечно долго, на улице уже темнело. Наконец она встала, и видимо на что-то решившись произнесла:
- Иди домой, мне надо побыть одной.
Он понурил голову, послушно встал и поплёлся к выходу. Выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, домой не поехал, а стал ходить вокруг дома ища выход из безвыходной ситуации и изредка поглядывая на её окна. Вдруг заметил какую-то тень на шторах, странную тень, она никак здесь быть не могла. Наконец его осенило и он пулей помчался в квартиру. Самые плохие, чудовищные опасения оправдались: вылезшие из орбит глаза, прикушенный набок язык и мелко подрагивающие кончики пальцев. Ещё можно спасти! Он ринулся на кухню за ножом, срезать верёвку.
Пять минут спустя она дрожа лежала на диване и пытаясь дышать хрипела, а он с обезумевшими глазами читал и перечитывал короткую записку: « С тобой уже не смогу, а без тебя тем более. Буду с Богом». Когда дыхание Жени перестало прерываться, отвернула лицо к стене, показывая этим своё отношение к Роману, говорить она пока не могла. Тот с запиской в руке и безумными глазами начал шагать по комнате из угла в угол. От размеренных движений начали появляться мысли:
- Женечка, милая, твоё решение уйти из жизни не правильно и противно тому же Богу. Только он может решить жить нам или не жить. Время вспять не повернёшь, твоего брата уже не воскресишь. Это злой рок встал на пути нашей любви, хотя ... может быть мы расплачиваемся за грехи наших родителей? Впрочем я готов на всё, чтобы ты только не повторяла этих попыток. Только скажи. Хочешь, исчезну из твоей жизни, или сдамся полиции, или прямо сейчас и здесь повешусь ... ну говори, я сделаю всё, что ты скажешь.
-Всё в записке, - не поворачивая головы прохрипела Женя, - при первой же возможности я уйду, хотя бы выброшусь из окна вниз головой, или перережу себе вены.
Они проговорили всю ночь. В основном убеждал он, но своё решение она так и не поменяла, наоборот ещё более утвердилась в нём. Наконец-то и он понял, что нужно сделать, чтобы не потерять её. И она согласилась.
С рассветом из подъезда вышла юная пара с совершенно отрешёнными лицами. Молодые люди молча сели в машину и направились в университет.
В проёме окна 22-го этажа сектора «А» главного корпуса МГУ с блаженными лицами, держась за руки, стояли двое. Выбор места вечного единения был не случаен. Это здание их познакомило, оно и будет их последним земным пристанищем. Первые лучи восходящего солнца осветили их умиротворённые лица, взгляд которых был направлен на золотые купола Новодевичьего монастыря и и видневшийся вдали Кремль. Но всего этого они не видели, они уже были друг в друге, вместе, навсегда. Не сговариваясь сделали шаг вперёд, туда ... к вечному блаженству, где их любви никто и ничто не будет мешать.
При них нашли записку с последней волей, согласно которой и похоронили вместе, в одной могиле. А на внушительном розовом памятнике без дат и фамилий славянской вязью выбиты только слова: «Роман и Евгения. Вместе навсегда».
P.S. Каждый год, в день утраты детей, у могилы присутствовали двое: Борис Монташин и Иван Копылов. Смерть самых близких для них существ примирила врагов. Мало того, в трагедии они полностью признавали свою вину.
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте»(Эскал, герцог Веронский) В.Шекспир
Вильнюс, 28 ноября 2017 года.