ПАВЛОВ А.Н.
ЛЕКСИКОН ПРОСТЫХ ИСТИН.Ш,Щ
(навеяно Г. Флобером)
Шары (воздушные.Кончится тем, что при помощи
их полетят на луну.
Еще не научились управлять ими.
[Флобер. Лексикон прописных истин.]
ШАМИЛЬ
Шамиль ехал на арабском белом коне, весело попрашивавшем поводья при приближении к дому. Убранство коня было самое простое, без украшений золота и серебра: тонко выделанная, с дорожкой посередине, красная ременная уздечка, металлические, стаканчиками, стремена и красный чепрак, видневшийся из-под седла. [Л.Толстой].
*
– Дружбы между мной и Шамилем никогда не было, – докончил свой рассказ Хаджи-Мурат, – но он боялся меня, и я был ему нужен. Но тут случилось то, что у меня спросили, кому быть имамом после Шамиля? Я сказал, что имамом будет тот, у кого шашка востра. Это сказали Шамилю, и он захотел избавиться от меня. [Л.Толстой].
ШАБАШ.
Облитые потом, грязные и напряженные лица с растрёпанными волосами, приставшими к мокрым лбам, коричневые шеи, дрожащие от напряжения плечи – все эти тела, едва прикрытые разноцветными рваными рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя горячими испарениями и, слившись в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым запахом пота.
– Шабаш! – крикнул кто-то злым и надорванным голосом. [М. Горький].
ШАЛАШ.
Отец и сын сидели в шалаше друг против друга, пили водку. Водку принес сын, чтобы не скучно было сидеть у отца и чтобы задобрить его.
… – Стар я однако!.. – вслух сказал он и опустился на песок у входа в шалаш. Пред ним было море. Смеялись волны, как всегда шумные, игривые. [М. Горький].
*
Пошли к шалашу, пустому, одинокому, мрачному. Какой он был совсем другой летом, когда в нём жили караульщики! Всякое опустевшее жильё навсегда остаётся живым, думающим, чувствующим. [И. Бунин].
ШАРИКОВ.
Фамилию позвольте узнать?
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как? Наследственную? Именно?
– Шариков.
* * *
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
– Как же писать? – Нетерпеливо спросил он.
– Что же, – заговорил Швондер, – дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм… Зародившийся в вашей, мол, квартире.
ШАРИКИ.
Майские праздники. Тёплый день. Солнышко. Люди высыпали на улицы. У детей в руках разноцветные шарики на ниточках. Все улыбаются. Шарики рвутся в небо. Приходиться их удерживать. От этого радости ещё больше. Иногда шарик вырывается из детских неуклюжих ручонок. Растерянность. Удивление в глазах. Слёзы. Мамы успокаивают:
– Не плач! Смотри, как здорово он улетает. Ему в небе хорошо. Там свобода и простор. Крылышек у него нет, а летит. Вверх и всё выше и выше. Стал совсем маленький. Да вот его уже и не видно.
Некоторые малыши, глядя на то, как шарик летит, начинают свои шарики тоже отпускать. И вот в небе уже много шариков. Красные, синие, жёлтые, зелёные. Одни догоняют других. Дети прыгают и что-то радостно кричат. И те, кто вначале плакали, уже смеются. Общее ликование. Праздник удался.
ШАШКИ.
Казаки подошли к нему и стали распоясывать. Один из них, Назарка, прежде чем взяться за него, долго не мог вложить шашку в ножны, попадая не тою стороной. Лезвие шашки было в крови. [Л.Толстой].
*
Филипп Филиппович обратил взор к гирляндам на потолке и забарабанил пальцами по столу. Человек, казнив блоху, отошёл и сел на стул. Руки он при этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака. Глаза его скосились к шашкам паркета. Он созерцал свои башмаки и это доставляло ему большое удовольствие. [М.Булгаков].
ШВЕЙЦАР.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свёрнутом трубкою у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Фёдор с зажжённой венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
– Ду… Гу-гу! – что-то кричал Шариков сквозь рёв воды. [М.Булгаков].
ШВОНДЕР.
– Наука ещё не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.
– Неприличными словами не выражаться, – вдруг гаркнул пёс с кресла и встал.
Чёрный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок, милицейский подхватил его сбоку, а Фёдор сзади. Произошла суматоха и в ней отчётливей всего были слышны три фразы:
Филипп Филипповича:
– Валерьянки. Это обморок.
Доктора Борменталя:
– Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он ещё раз появится в квартире профессора Преображенского.
И Швондера:
– Прошу занести эти слова в протокол. [М.Булгаков].
ШЕСТДЕСЯТ.
… написать она побоялась, но велела сказать Ивану Петровичу через посланного сухопарого мужичка, умевшего уходить в сутки по шестидесяти верст…[И.Тургенев].
ШЕСТЕРНЯ.
На святыни пролетарские
Гнезда вить слетелись филины;
Орды книжные, татарские,
Шестернею не осилены. [Н. Клюев].
ШИПЕНИЕ.
Он заметно поседел с тех пор, как мы расстались с ним, сгорбился, похудел и шипел, когда говорил: один передний зуб у него вывалился; шипение придавало еще более ядовитости его речам... Озлобление не уменьшалось в нём с годами, но остроты его притуплялись, и он чаще прежнего повторялся. [И.Тургенев].
ШОЛОМ.
Там изба свирельным шоломом
Множит отзвуки павлинные…
Не глухим, бездушным оловом
Мир связать в снопы овинные. [Н. Клюев].
ШПАК.
Это какая-то корпоративная реакция. Моряки безоговорочно и отважно защищают своих, десантники тоже славятся отвагой и бьются за своего при любом количественном соотношении, не взирая на то, кто виноват и начал первый. В России любили и поощрялись кулачные бои деревня на деревню. Военные объединялись супротив шпаков (штатских).
ШРАПНЕЛЬ.
Конечно, каждому приятно в розовенькой квартирке пудрой Бальмонта надушить дочку, заучить пару стихов Брюсова для гражданского разговора после обеда, иметь жену с подведёнными глазами, светящимися грустью Ахматовой, но кому нужен я, неуклюжий, как дредноут, орущий, как ободранный шрапнелью. [В.Маяковский].
ШТУЧНОЕ ДЕРЕВО.
Туалетный столик из штучного дерева, с медными бляхами и кривым зеркальцем, с почернелой позолотой, стоял у окна. Рядом с спальней находилась образная, маленькая комнатка, с голыми стенами и тяжёлым киотом в угле; на полу лежал истертый, закапанный воском ковёрчик…[И. Тургенев].
ШТЫК.
Я хочу,
чтоб к штыку
приравняли перо.
С чугуном чтоб
и с выделкой стали
о работе стихов,
от Политбюро,
чтобы делал
доклады Сталин. [В.Маяковский].
*
Этот браунинг дамский в огромной руке!
Этот выстрел, что связан с секретом,
От которого эхо гудит вдалеке,
В назидание прочим поэтам!
..
Суть не в этом, а в том, что врагами друзья
С каждым новым становятся часом,
Что всю звонкую силу поэта нельзя
Отдавать атакующим классам.
Потому что стихи воспевают террор
В оголтелой и воющей прессе,
Потому что к штыку приравняли перо
И включили в систему репрессий.
Свой последний гражданский ты выполнил долг,
Злодеяний иных не содеяв.
Ты привёл приговор в исполнение – до,
А не задним числом, как Фадеев. [А. Городницкий].
ШУТ.
Нищета по всей земле
И тщета,–
Почему при короле
Нет шута?
…
Чаша красным на столе
Налита.
Почему при короле
Нет шута?
Для действительного трона
Шут важнее,чем корона, –
Уберечь страну от мут
Может шут. [А. Городницкий].
ШУТКА.
– Шутка не возражение, – заметила Дарья Михайловна, – особенно, когда сбивается на клевету...
– Не знаю, как истина, а правда, видно, глаза колет, – пробормотал Пигасов и с сердцем отошел в сторону. [И. Тургенев].
***
ЩЕКА.
Дремлю с медведем в обнимку,
Щекою на доброй лапе...
Дозорит леший заимку
Верхом на черном арапе. [Н. Клюев].
ЩЕКОТАНЬЕ.
Мы пять лет орали вам, что у искусства есть задачи выше, чем облегчение выбора ликёров по прейскуранту Северянина, или щекотание
отходящего ко сну буржуа романами Вербицкой. [В. Маяковский]
ЩЕЛЬ.
Он упал прямо на стол в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на чёрную лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке. Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха указательным и большим пальцем обтёрла запавший рот, припухшими и колючими глазами окинула кухню и произнесла с любопытством:
– О, господи Иисусе!
Бледный Филипп Филиппович пересёк кухню и спросил старуху грозно:
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть, – ответила старуха заискивающе и перекрестилась.[М. Булгаков].
ЩИКОЛОТКА.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нём она разделилась на три потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю. Шлёпая и прыгая, Зина захлопнула в неё дверь. По щиколотку в воде вышел Фёдор, почему-то улыбаясь. [М. Булгаков].
ЩУПАТЬ.
Руки рабочих выпустили веревки, и они слабо повисли вдоль копра, а
рабочие грузно опустились тут же на землю, отирая пот, тяжело вздыхая, поводя спинами, щупая плечи и наполняя воздух глухим ропотом, похожим на рычание большого раздраженного зверя. [М. Горький].