Глава 3. 7 Последний народный

Виорэль Ломов
Елена Прекрасная
Повесть

На мне сбывается реченье старое,
Что счастье с красотой не уживается.
И.В. Гёте

Часть III
Как должно

А я не признаю реализма. Я — за магию. Да, да, за магию! Я хочу нести ее людям. Заставлю их видеть факты не такими, как они есть. Да, я говорю не правду, не то, как есть, а как должно быть в жизни. И если тем погрешила, то будь я проклята именно за этот грех — ничего не имею против…
Теннесси Уильямс


Глава 3.7 Последний народный

Через два дня в «Актере» состоялась вечеринка «Герои на все времена». В холле висела афиша: «Неординарный тематический вечер, посвященный героям советского кино. Показ отрывков из кинофильмов. Воспоминания режиссеров, актеров». Перечислялись фильмы 1950—1980-х годов, народные артисты, сыгравшие в них и уже ушедшие от нас, а также знаменитые и не очень деятели современного киноискусства, приглашенные на вечер.
Хотели или не хотели организаторы этого мероприятия и все выступившие на нем, но вечер поверг благодарных (и не очень) зрителей в ностальгию. Именно в нее. Не в грусть или печаль, меланхолию или элегию, а именно в тоску по утерянной родине. Отрывки из кинолент, одиночные кадры, рассказы участников съемок, оценки искусствоведов воссоздали особый волшебный мир советского кино, которого больше ни в каком другом национальном кинематографе не было, разве что чуточку в итальянском неореализме. Все прекрасно понимали, что этого мира больше нет, и уже никогда не будет, как не будет и тех великих режиссеров и актеров, сценаристов и операторов, композиторов и художников, создавших его. Многие собравшиеся в зале неожиданно почувствовали спазм в горле, как от громадной потери, кто-то не стеснялся вытирать слезы, а кто-то просто безутешно рыдал по ушедшему времени и по себе. Даже аплодисменты в конце были, хоть и дружными, но несколько растерянными от тяжести и важности только что пережитого. Совсем молоденький актер с неизвестной фамилией под занавес вдруг вскочил и очень громко и взволнованно воскликнул: «Я только сейчас понял, какое богатство было у нас, и как мы его бездарно растранжирили!»
Из зала выходили притихшие граждане, не такие смешливые и язвительные, гордые собой и величественные, какими они явились на вечеринку, — казалось, это тихонько возвращаются по домам опечаленные и просветленные друзья-родственники с поминок дорогого им усопшего; казалось, все они состарились на целую жизнь.
Когда расположились в «Хуторке» за тем же столиком, что и всегда, тетушка спросила:
— Не перестаралась я?
— Ты о чем? — рассеянно спросила Елена, мыслями оставаясь в зале, в только что виденных эпизодах из фильмов, в чужих воспоминаниях.
— Да создала особую атмосферу зала. Добавила в нее щепотку совести, чтоб каждый зритель вдохнул и добавил ее к своей. Так искреннее получается. Правда ведь?
— Тетушка, как всегда, оригинальна! — с восторгом произнес Алексей, а Елена вдруг остро ощутила потребность остаться в памяти людей таким же истинно народным, искренне любимым, по-настоящему глубоким мастером (не лицедейкой!), как вспомянутые только что — Сергей Бондарчук, Михаил Ульянов, Евгений Евстигнеев, Василий Шукшин, Георгий Вицин… «Но почему говорили только о мужчинах? А, вечеринка посвящена «героям». «Героини» будут, видимо в следующий раз. Хочу быть Нонной Мордюковой или Маргаритой Тереховой! И буду! Как бы еще их совместить в себе?»
— А твоего хахаля, Лен, не видно, — сказала тетушка, обращаясь к молодым людям, сидящим по обе стороны от нее. — И твоей мормышки, Леш, тоже не видать. Ловит кого-нибудь. А может, напуганы оба? Им это на пользу. Миша, похоже, окончательно обалдел. Не встречали его? Ему полезно было бы послушать. Однако народу сколько! Все столики заняты. Сейчас кого-нибудь к нам принесет.
В этот момент в кафе вошел мужчина в годах. Высокий, седовласый, подтянутый. Он открывал вечер, но кто это был, Елена не запомнила, так как в тот момент ее отвлек Алексей. Посетители кафе невольно обратили внимание на вошедшего господина и притихли. Официант, перекинув полотенец через руку, слегка поклонился ему. Мужчина огляделся и подошел к столику троицы.
— Добрый вечер! — произнес он приятным располагающим к общению голосом. — Извините, ради бога, но, к сожалению, ни одного свободного места. Не станете возражать, если я присоединюсь к вашей приятной компании? Я не стесню. Обещаю не докучать.
Тетушка, к удивлению Елены, не стала дергаться и возражать, а, напротив, с самой искренней улыбкой милостиво кивнула господину и изящным жестом указала на место напротив себя.
— Это… — шепнула она Лене, но та опять не расслышала, кто «это», так как в этот момент ее пронзила мысль: «Вот твой шанс!» И мысль-то была вроде как не ее: не «мой» шанс, а «твой» — кто же это ей подсказал?
Официант тут же подошел к столику и, косясь на троицу, принял у мужчины заказ, а потом, отступив на шаг, спросил у Кольгримы:
— Вам как обычно?
— Как всегда, сударь! — благосклонно кивнула ему старушка.
— Вы тут не в первый раз? — поинтересовался незнакомец.
— Можно сказать, завсегдатаи. В третий раз обслуживает этот молодец. Расторопный. Если не бывали тут, попробуйте еще запеченные овощи.
— Благодарю вас. Молодой человек! — звучным голосом позвал тот официанта.
— Слушаю!
— Будьте добры, еще запеченные овощи. Вот, порекомендовали.
— Всенепременно! — ответил служитель.
Когда официант отошел, Елена засмеялась.
— Как выспренно! «Всенепременно»!
— Из таких и вырастают настоящие мастера, — сказал мужчина. — Они всегда точны и… расторопны. Когда снимаешь фильм, главное, не талант актера, это само собой разумеется, а как он точно и расторопно исполняет то, что ему скажешь. Разумеется, раскрывая при этом свой талант. Тогда получается то кино, о котором мы только что вспоминали.
— Лена, Леша, запомните, что вам говорит народный артист. Это дорогого стоит.
Народный артист поблагодарил тетушку. Какое-то время сидели молча или перебрасывались односложными фразами, и расправлялись с блюдами. Впрочем, никакой неловкости не чувствовали. Молчание никого не тяготило.
— Я, правда, сам не снимаюсь, — неожиданно сказал режиссер. — Полагаю, что самодостаточен. Зачем отбирать хлеб у других? Слава — она больше актерам к лицу. Режиссер должен пахать, а не светиться. Сколько суеты даже у начинающих актеров. Как их, бедняг, растаскивают по телесериалам, «Белым студиям» и «Линиям жизни».
— Они сами себя растаскивают, — сказала Лена.
— Верно. Верно… — Режиссер задумался на минуту. Потом обратился к Елене: — Я вас люблю… — У Кольгримы мелькнули искорки в глазах. Народный артист продолжил: — …к чему лукавить?
Алексей насторожился. Лена взяла его за руку и ответила режиссеру с улыбкой:
— Но я другому отдана; я буду век ему верна.
— Счастливчик! — сказал режиссер. — Я вас знаю. Вы Лена Краснова. Поступили на первый курс?
— Да, — сказала девушка.
— Писали сочинение? Или сейчас эссе? Если бы тема была «Мое отношение к Татьяне Лариной», что написали бы по этому тезису: «Но я другому отдана; я буду век ему верна»?
— Да то бы и написала: «Буду век ему верна». Разве можно по-другому?
— Но это же нынче не в тренде. Вы разве не знаете, сколько раз замуж выходила Людмила Гурченко? То ли пять, то ли шесть раз. А Элизабет Тейлор? Семь или восемь. Но это не предел. Дженифер О’Нил и Жа Жа Габор умудрились выйти замуж по девять раз. А нынешние звезды могут и за дюжину перескочить. Хотели бы походить на них?
— Они не героини моего романа.
— А кто же, позвольте спросить?
— Уинстон Черчилль и Клементина Хозьер.
— О! Снимаю шляпу. Но для этого неплохо было бы выйти замуж за отпрыска герцога Мальборо и потом с ним прожить пятьдесят семь лет.
— Если будет Клементина, найдется и Черчилль! — ответила Елена.
— Браво! Хотя и дерзко. Уинстон говорил Клементине: «Любимая моя, за всю жизнь с тобой я часто задумывался, что безумно обожаю тебя, так сильно, что, пожалуй, крепче любить невозможно». Но оставим сэра, как и он оставил нас. Я, Лена, видел вас два года назад, и год назад, и вот теперь. Вы очень изменились за год. В вас раньше была, уж простите за сравнение, Татьяна первых глав «Онегина», а сейчас — завершающих. Словно вы за этот год прошли путь, который Пушкин прошел за семь.
— Это плохо? — спросила девушка звенящим голосом. Режиссер не ответил. Подумал немного и продолжил свою мысль:
— Анастасия Вертинская… Знаете ее? Настя снялась в «Алых парусах» в пятнадцать лет. В «Человеке-амфибии» в шестнадцать. В «Гамлете» в восемнадцать. У нее не было ни кинематографического образования, ни жизненного и актерского опыта. Но как сыграла! Конечно, там еще и фактура. С такой можно и вовсе не играть. Как Васе Шукшину. В ее Ассоль, Гуттиэре и Офелию влюбилась вся страна, ну что вы! Я хорошо помню это время! Сам был молод.
— И хороши собой, я тоже помню, — сказала тетушка.
— Благодарю вас! Так вот, я о том, что кино все возрасты покорны…
— И? — Кольгрима выждала паузу. — Что из этого?
— А из этого вот что... Давно хочу снять «Сцены из «Евгения Онегина»». Не из-за Евгения. Нет. Из-за Татьяны. Пленительный женский образ, не правда ли? Снять не просто сцены романа, и не оперу, а сплавить воедино образы и поэзию Пушкина с музыкой Чайковского, к ним еще, быть может, присовокупив пару-тройку мест из балетов Петра Ильича и его Шестой симфонии. Но это пока так… — режиссер провел в воздухе ладонью. — Лена, вы «Онегина» сколько раз читали?
— Я его знаю наизусть.
— Я так и думал.
— А кого из современных актрис вы могли бы назвать, чтоб на нее глянули хоть в Москве, хоть в дыре и сказали: «Вот русская душа». Не знаете? Я знаю. Есть одна, но она пока не снималась в кино.
Режиссер замолчал, в задумчивости разглядывая бокал. Елена с замиранием сердца ждала продолжения.
— Позвольте пригласить вас, Елена — («Вот оно!») — на пробы. Моя визитка. На обороте место, дата, время. Не сможете, позвоните. Чтобы я оставил затею. Но должен сказать вам, что другой русской барышни на эту роль мне уже не найти в нашем отечестве. Не торопитесь. Подумайте. Посоветуйтесь с вашей тетушкой, если не ошибаюсь, и молодым человеком.
— А кто Евгений?
— С мужчинами проще. Найдется Евгений. Как вы сказали: была бы Клементина… Вы мне глаза открыли! Мне пора. Вы еще посидите?
— Да. — Кольгрима придержала Лену за локоть, та собиралась сорваться от счастья с места. — Тут отличное мороженое.
— Увы, мне нельзя, — улыбнулся режиссер. Он попросил счет, расплатился, встал и, поцеловав руки дамам, распрощался.
— Благодарю вас! До встречи. Да, Алексей, мне нужен художник. Загляните вместе с Еленой.
— Последний истинно народный артист, — сказал тетушка. — Лена, это судьба. Надо выпить Абрау-Дюрсо.


Рисунок из Интернета
http://www.kino-teatr.ru/acter/album/739/297675.jpg
Анастасия Вертинская в фильме «Человек-амфибия» (1961 г.)