– Ну и лето в этом году! – сказал простуженным голосом профессор Сенцов, выходя утром в сад. – А на дворе-то теплее, чем в доме. К чему бы это, Зинуша?
– Это к тому, Витюша, что надо строить новую печь. Ну сколько же можно мерзнуть! Это еще только июль, считай, самый жаркий месяц, а что будет в августе?
– Не исключено, что именно в августе мы и вымерзнем, как динозавры, – задумчиво произнес Виктор Петрович, оглядывая плантацию малины. – Ты бы сварила, Зинуша, малинового варенья, от простуды очень помогает.
– От простуды помогает тепло в доме, – отчеканила Зина. – Вот мы все откладываем, откладываем, а чего ждем – неизвестно. Разве что пневмонии… – закончила она в миноре.
Профессор промолчал. Жена была права – печь отчаянно дымила. И все попытки растопить ее заканчивались одинаково: дым заполнял комнаты, а из трубы редко когда появлялся тоненький мышиный хвостик едва заметного дымка. Да, видно, деваться некуда – для хорошей дачной жизни нужна печь.
Мастер нашелся тут же, из своих, поселковых, умелец на все руки. На счету Арсения Ильича уже были три роскошные с виду печки-«шведки». Устроили смотрины – сходили к соседям взглянуть на печку, сложенную умельцем в прошлом году. Соседская печь поразила Зинино воображение. И решено было строить такую же и немедленно. До конца лета оставалось месяца полтора, как раз к холодам все успеем, думали Сенцовы.
Мастер сразу принял общее руководство операцией на себя.
– Значит так, – сказал он решительно, – записывайте: кирпич витебский – четыре поддона, шамотный – тридцать пять…
– Поддонов? – в ужасе спросила Зина.
– Штук, – снисходительно успокоил ее мастер.
Далее последовал список из семнадцати пунктов.
– Ну, на первое время хватит. Как все завезете, так и начнем, – заключил Арсений Ильич и удалился.
Через несколько дней пунктуальная Зина уже пересчитывала кирпичи, заслонки, задвижки и прочие загадочные печные атрибуты. Особенно пугал ее шамотный кирпич. Во-первых, он оказался очень дорогим, во-вторых, слово «шамотный» почему-то казалось Зине не совсем приличным, и она избегала произносить его вслух. Первая ночь после покупки материалов была особенно жуткой. Зине казалось, что все эти бесценные приобретения, сваленные и сложенные по ту и эту стороны забора, должны непременно украсть злоумышленники, и в первую очередь, непременно, именно шамотный кирпич. Но все обошлось. В эту ночь, равно как и в последующие, никто на бесценные Зинины сокровища не позарился.
Профессор с женой ждали прихода мастера, и он явился очень скоро.
– Так, – сказал он, – оглядывая четыре поддона. – Ничего себе кирпич, хотя мог бы быть лучше. Какой-то он разный…
– Это витебский, – осторожна начала Зина, – как вы хотели…
– Это вы хотели, – поправил мастер. – Шлифовать надо. Шкурку-то купили?
– Купили, как же, – бодро сказал профессор.
– Ну, вот и хорошо. Приступайте. Я вам сейчас покажу, как это делается. А то сами-то, наверно, и не знаете.
Обучение не заняло много времени, Виктор Петрович оказался понятливым. Он довольно быстро освоил науку шлифования и даже преуспел в ней. Жена, естественно, к тонкой работе допущена не была. Ей досталось дело попроще – носить кирпичи. Занятие, в общем-то, легкое, приятное. Кирпич весит всего четыре кило. Если носить по одному, то совокупное расстояние от калитки до дома, помноженное на количество кирпичей составит, как подсчитал Виктор Петрович, 24 км, а если по два – то всего 12. Зина сначала носила по кирпичу за раз, но потом, разохотившись, стала таскать по два. Отшлифованные кирпичи аккуратно складывались у крыльца ровными рядами. Уже было просчитано, сколько дней понадобится на эту процедуру при дневной норме в полтораста кирпичей. Мастер навещал Сенцовых регулярно, давал советы, когда похваливал, когда строго делал замечания.
– Вы тут кирпич-то сортируете или как?
– Сортируем! – дружно отвечали работники.
Мастер окидывал опытным взглядом растущие кирпичные горы и снисходительно говорил:
– Ну ладно, я потом все равно проверять буду.
При этих словах Зина тихонько вздрагивала. Ей казалось, что проверка таит в себе какую-то опасность и может обнаружить тайные пороки отшлифованных Витюшей кирпичей.
Наконец день настал. Арсений Ильич пришел с утра и торжественно произнес:
– Чувствую, что пора начинать.
Это означало, что пришло время ломать старую печь. Виктор Петрович был послан на крышу веранды, где он должен был ловить кирпичи, которые мастер ловко отбивал от печной трубы. Потом они по специальному приспособлению спускались вниз и падали, обдавая кирпичной пылью кусты жасмина. «Как хорошо, что он успел отцвести», – думала Зина. Она стояла внизу и должна была оттаскивать падающие кирпичи и уносить их от дома в дальний угол сада. Гора росла, рыжее облако плавно оседало на листья и траву. Профессор чихал и плакал. У него была аллергия на пыль. Но никто не сдавался. К обеду сломали трубу и перешли к самой печи. Рабочий фронт переместился внутрь дома. Умело орудуя специальным молотком, Арсений Ильич отламывал печные фрагменты. Казалось, что крушить печь – дело тонкое, требующее сноровки и большой квалификации. Каждый кирпич вынимался особым способом, постоянно возникали трудности, приходилось вынимать не по одному, а глыбами.
– Да, – качал головой мастер, – вот задача! Как же это сделать? Ума не приложу. Ну, вот сейчас мы попробуем. Может, получиться, а, может, и нет. Ух! Держи! Принимай!
Профессор должен был постоянно ловить падающие глыбы, куски и кусочки. Зина по-прежнему таскала продукты полураспада печи в отведенное место. Виктор Петрович заливался слезами, чихал взахлеб, но не сдавался. Работали уже несколько часов без перерыва, а половина печи оставалась нетронутой.
– Вы хотите закончить ломать печь сегодня, – осторожно спросила мастера Зина.
– А вы не хотите? – удивился тот.
– Хотим! – хором откликнулись Сенцовы, не уверенные в том, что завтра они будут способны принять вертикальное положение.
Процесс продолжался. И тут зазвонил мобильный телефон мастера.
– Ага, котик! Лечу, котик! – сказал он в трубку. – Я скоро вернусь, – бросил он подмастерьям и исчез.
Наступила долгая пауза. Виктор Петрович вышел в сад подышать свежим кирпичным облаком. Зина взяла молоток, оставленный мастером, и от нечего делать ударила по кирпичу. Кирпич мягко отделился от кладки. Оказалось, что его можно было спокойно вынуть, не прикладывая особых усилий. «Ах, вот как! Значит, все это – представление для наивной публики! Подхватывай, налегай, да как же нам его взять! Безобразие какое! Да он просто смеется над нами!» – думала Зина, яростно лупя по кирпичам, которые послушно отделялись от стены целиком или по частям и скатывались вниз. За этим занятием ее и застал мастер.
– А вот этого делать не надо! – строго сказал он, неодобрительно глядя на Зинины достижения.
– Почему же? – заносчиво сказала Зина. – А мне очень даже нравится! Чудесное занятие! Специально для дам!
– Крушить – не строить! – отрезал Арсений Ильич, отнимая у Зины молоток и давая ей понять, что она чуть было не нанесла непоправимый вред делу крушения печи. – Тут с умом надо и умеючи!
Зина молча отошла в сторону.
– Ну, ничего страшного, – примирительно продолжал он. – Сейчас я все исправлю. Хотя вы тут такого наворотили…
И уничтожение печи продолжалось в полном соответствии с каноном до наступления темноты. «Та-та, та-та-та, мы разрушим до основанья, а затем… Та-та, та-та-та мы построим…» – мурлыкал Виктор Петрович. Зина подпевала.
Дальнейшие события развивались уже не так стремительно. Арсений Ильич сразу объяснил, что больше двух рядов печи в день класть нельзя, и это правило строго соблюдалось. Зина сразу умножила дневную норму на количество рядов, и вышло две недели. Субботние и воскресные дни, естественно, в счет не вошли. Но в ближайшую субботу мастер бодро явился с утра и заявил, что для продолжения процесса не хватает жидкого стекла, а без него, как известно, уже никто печи не кладет. И надо срочно ехать на станцию и закупать дефицитный товар. Все загрузились в профессорскую машину и отправились в путь. По дороге выяснилось, что мастер ожидал приезда родственников, и надо было закупать провизию на субботний вечер и на всю следующую неделю. Набитые продуктами сумки с трудом уместились в багажнике. Арсений Ильич был доставлен домой.
Перед самым ужином он явился с бутылкой жидкого стекла, которой явно не нашлось места на его праздничном столе, поставил ее на стол перед Виктором Петровичем. Жидкое стекло радужно переливалось в замызганной бутылке и по виду напоминало самогон. «Наверно, он боялся, что гости перепутают напитки», – ехидно подумала Зина.
Каждый следующий день приносил что-то новое и неожиданное. Скоро профессор и печник так подружились, что перешли на ты.
– Вить, поди, подержи, – командовал один.
– Иду, Сеня, иду, – отзывался другой.
Зина принципиально держала дистанцию, вызывая тем самым недовольство мастера.
– Что же вы меня, Зинаида Павловна, все по отчеству называете? Мы тут уже вроде как свои! Можно просто Арсений.
– Вы что же – от отца отказываетесь? А я вашего папу Илью Матвеевича хорошо помню. Душевный был человек… – говорила хитрая Зина, думая про себя: «Не хватало еще, чтобы он меня Зинкой звать стал!»
Быт и бытие Сенцовых преобразились. Теперь они жили открытым домом. Калитка уже не закрывалась, двери и окна тоже. Рано утром являлась кошка печника Люся и настоятельно требовала завтрака. А потом отправлялась ловить почти ручных птиц в саду Сенцовых, за что с позором впоследствии была изгнана Зиной. Ближе к десяти забегала собака печника Киса, которую Зина привечала, поскольку та, в отличие от черной и наглой Люси, была рыжей и на птиц не покушалась.
После полудня являлась дочь печника пятнадцатилетняя Оля, воспитанию которой отец уделял особое внимание. У Оли были проблемы с математикой, и Арсений Ильич заставлял ее ежедневно решать примеры и задачи. Занятие это приносило юной велосипедистке много страданий.
– Ищи, Оля, корни уравнения, ищи! – строго выговаривал отец.
– А где их иска-а-а-ть? – плакала Оля, оглядывая зеленые насаждения в саду Сенцовых.
– Изучай теорию и ищи! – неумолимо повторял Арсений Ильич.
– Я ничего не понима-а-а-а-ю! – рыдала в голос бедная Оля.
– Это потому, – рокотал печник, – что ты не знаешь формулу сокращенного умножения!
– И никогда не узнаю, – обреченно и уже спокойно выдыхала печальную правду юная мученица.
Воспитательный процесс теперь часто происходил на территории Сенцовых. Зина тоже не знала ничего про сокращенное умножение и жалела бедную Олю, но в дело не встревала. Кроме этих постоянно действующих лиц, появлялись эпизодические герои. Одни приходили за советом, другие просто так, от нечего делать. Мастер пользовался большим авторитетом в поселке, его все время куда-то вызывали в качестве эксперта, и он часто отлучался, правда, ненадолго.
В будние дни строили из имеющегося материала. Но к концу недели обнаруживался дефицит болтов, винтов, заклепок, измерительных приборов и еще каких-то инструментов или материалов. И тогда ехали докупать недостающее, а заодно и провизию для Арсения Ильича. Начало рабочего дня плавно сдвигалось сначала к полудню, а потом к обеду; в послеобеденное время работалось трудно, а после ужина вдруг начинался короткий, но бурный подъем энтузиазма, который завершался с наступлением темноты.
У мастера была интересная особенность: когда он говорил, он тут же прекращал работу. А не говорить долго он не мог. Поэтому, когда молчание затягивалось, он начинал говорить сам с собой, причем довольно громко, привлекая внимание Виктора Петровича, который вскоре не выдерживал и вступал в диалог. Зина держалась дольше. Чтобы привлечь ее внимание, ронялась лестница. «Примитивный организм!» – тихонько злословила Зина. Была у мастера еще одна замечательная черта – он был предельно честен и никогда не утаивал правды, какой бы страшной она не была. Распилив, например, два десятка кирпичей, он смело заявлял, что сделал это неправильно.
– Ничего страшного, – спокойно добавлял он, – завтра переделаю.
Зина уже начинала беспокоиться, хватит ли четырех поддонов при таких темпах отбраковки. Но особенно волновалась она, когда «неправильные» кирпичи обнаруживались в готовой и мирно застывающей кладке. Но мастер неизменно говорил ободряющие слова «ничего страшного», а потом извлекал кирпичи, оставляя зияющие дыры в стенах и комья глины на полу.
Постепенно в комнатах стало так же грязно, как во дворе. Сад превратился в строительную площадку. Деревья, кусты и трава окрасились в равномерный кирпичный цвет. Почти все предметы домашнего обихода были перепачканы глиной, сломаны, искорежены и разбиты. Зина едва успевала прятать оставшиеся нетронутыми ведра и кастрюли; потом пошла охота на стулья, табуретки и столы, которые использовались в качестве подставок и помостов. Зина держала оборону в одиночестве и часто терпела поражение. Силы были неравными: взгляд мастера оказался всепроникающим.
К концу августа стало ясно, что завершение работ можно ожидать только осенью, да и то не слишком ранней.
– Ничего страшного, – бодро говорил Арсений Ильич, – по холодку работать ловчее.
Он принес из дома обогреватель, чтобы не простудиться в остывающем доме.
– А ночью вы можете им пользоваться, – великодушно предложил он Зине.
Зина гордо отказалась.
Постепенно по ночам становилось прохладно. По утрам над садом повисал туман. Пошли осенние опята. Тучи опускались все ниже, птицы собирались в стаи. Багряное кружево дикого винограда опутывало ели. Зрела калина, и желтели березовые листья. Грациозные белки бесстрашно качались на ветвях орешника. Однажды в сумерках в сад залетела большая бронзовая птица дивной красоты, но, ужаснувшись увиденным пейзажем, улетела обратно в лес.
– А мы уж и печку затопили, – сказал как-то поутру мастер. – Да перестарались, дров много положили. Жарко-о-о! Вам не холодно?
– Нет, – с достоинством ответила Зина. – Мы в эту пору никогда не топим.
К тому времени профессор уже уехал в город, у него начались занятия в университете. Зина собирала ежевику, варила яблочное варенье и по вечерам, забравшись в маленькую и чудом оставшуюся чистой комнатку в мансарде, читала книгу «Одно лето в аду» Артюра Рембо. «Ничего страшного, – думала она, заворачиваясь плотнее в старую шубку, – впереди бабье лето, а до морозов еще далеко. Да и не бывает теперь ранних морозов…»