Заходят как-то в бар три современных писателя.
Первый — фантаст Аркадий Рыцарев — процентов на девяносто состоит из европейского фольклора вперемешку с текстами группы Эпидемия. Пишет про герцогство Вхуйнеплюй, где власть захватили тролли, и теперь единственная надежда — герой-попаданец, усыпающий свой триумфальный путь интернет-сленгом и отсылками к реалиям 10-х годов XX века.
Второй — Ефим Подберёзовиков — румяный парень из посёлка городского типа. Литература для него — это Пушкин, Лермонтов, Бунин, Некрасов и другие, кому посчастливилось временно обессмертить свои имена попаданием в учебную программу. Пишет Ефим о том, как впервые пошёл на рыбалку, про мамины бусы, про то, как дедушка колет дрова. Величайшая трагедия в его жизни — эхо Второй мировой войны, поэтому нередко его рассказы именно о том, как старушка ждёт сына-красноармейца домой, несмотря на то, что сам автор родился в конце 80-х. Впрочем, надо признать, что написаны его рассказы грамотно и реалистично, так, что порой и от Платонова не отличишь.
Третий — Макс Саффер — родился в Кяхте и до последней недели дальше Улан-Удэ не уезжал. Но зато мыслями своими он улетал и улетает очень далеко. Его неизданный роман посвящён судьбе американского писателя Уилла, живущего в неназванном штате и шляющегося там по барам, взаимодействуя с собирательными образами персонажей голливудского кино.
Садятся, значит, писцы за стойку и начинают заказывать. Рыцарев берёт эль «Викинг-ШмЭль», Подберёзовиков — рябиновую настойку, Саффер — виски со льдом. Пригубили они и давай за жизнь да творчество беседу вести.
— Я, — говорит Рыцарев, — издаться не могу, что за напасть! Гляньте только, сколь фантастики на полках книжных магазинов! Это ж самый популярный нонче жанр. А не издают, черти окаянные!
— Я, — говорит Подберёзовиков, — уж отчаялся издаться! Не возьму в толк, чего не так делаю. У меня и по литературе всегда пятёрки были и по русскому языку. Исправно пишу, а не издают, хоть ты тресни!
— Я, — говорит Саффер, — ваще х*ею. Издают всякую порожню, а романа о настоящей жизни боятся. Короче, решил приехать лично, рукопись отдать, поболтать за жили-были, чо-кого.
— Хреновые дела, — молвит бармен, — однако замечу, что всё это дерьмо закономерно. Что наша жизнь, как не река дерьма, где спасительные круги — лишь бухло да поёбки. Гениев при жизни не признают.
— Красиво базаришь, ковбой, — усмехается Саффер, — тебе, может, тоже в писатели пойти?
— Так я уже, — отвечает бармен.
И верно, на кранах в ту ночь стоял писатель Треплугин, молодой, дерзкий, плотно начинённый Бодлером, Селином и особенно Буковски. Работает барменом, а также ведёт страницы бара в соцсетях в стиле «отчего ж сегодня нам не наебениться?!» В отличие от Саффера, Треплугин понимает, что если хочешь писать про бухло и шлюх, то надо писать про своё бухло и своих шлюх, а не про кинематографических и американских. Вот он и пишет про то, как снял девочку на двоих с другом на гастролях в Костроме, и про то, как здорово хлебать портвейн в машине, несущейся по бывшей Е-95, и дымить сигаретой в окно, устремляя мутнеющий взор в блюющие первым снегом небеса.
— Святые щи! — басит Рыцарев. — Так ты, поди, и издавался?
— Нет! — оскорбляется Треплугин. — Я в интернетах пишу. Пока в мой паблик добавляются клёвые тёлочки с пирсингом в интересных местах, я считаю себя состоявшимся автором.
— А я тоже в интернете пишу, — говорит Подберёзовиков. — На Проза.ру Правда, там не видно, у кого где пирсинг есть. Но читают! У моей «Ивушки», например, почти каждый день 5-10 прочтений. Вот только в издательства всё равно не берут.
— Ясен пень, не берут! — ввернул Саффер. — Таких ивушек в сети целые джунгли. А читатель — он хочет баобаб. Толстый, изрезанный техасской бензопилой, растущий в прерии баобаб с истекающим кровью Кевином Костнером под ним…
Не успел он договорить, как дверь скрипнула, и в бар вошла такая шикарная киса, что языки всех авторов на секунду одеревенели. Волосы цвета аквамарин, взгляд Шивы, под ключицами татуировка в виде чёрного ожерелья в стиле барокко, инкрустированного минералами в цвет волос. Серьги — чёрные зеркала. Маленькое платьице спереди оснащено молнией во всю длину — единожды дёрнул и красотка нага. Грудь небольшая, но подчёркнуто высокая и округлая, а задница — ну просто исключительная. Тёмные чулочки повыше колен да кеды снова же в цвет волос. И прошла она мимо писателей в своих кедах так, будто вовсе и не в кедах была, а в туфлях на высокой шпильке, и властно села во главе стойки. Первым очнулся бармен.
— Что будете пить, миледи?
— Коктейль «Говорящий егерь».
— Меня зовут Аркадий Рыцарев, — сказал Рыцарев. — А вас как прикажете величать?
— Моё имя Литература, — сказала девушка.
Авторы переглянулись, а красотка без тени смущения поинтересовалась:
— Кто из вас четверых хочет меня трахнуть?
Бармен пролил манговый сок себе на фартук. Рыцарев уничтожил оставшиеся полбокала эля одним глотком. Подберёзовиков чуть не поперхнулся рябиновой настойкой. Только Макс Саффер остался спокойным — он в кино и не такое видал.
— Я хочу, — сказал Треплугин.
— Ты сначала доделай коктейль, — бросила Литература, даже не глядя на него.
— Вообще, я большой охотник до дам, — скромно заметил Рыцарев, подкручивая усы.
— Вот как. — сказала Литература. — И почему я должна тебе отдаться?
— Но… ты ведь сама предложила…
Литература засмеялась.
— Я лишь задала вопрос. А ты услышал то, что хотел. Кто-нибудь ещё?
— Матушка учила, — начал Подберёзовиков, — что хорошая девушка скромна, а настоящий…
— Следующий, — сказала Литература.
— Я хочу трахнуть тебя, детка, — отпив виски, молвил Саффер.
— Почему я должна тебе отдаться?
— Всё просто. Потому что этот бар называется «Жанр». Я вставлю тебе прямо в сортире, ты будешь кричать, как косатка.
— Где ты слышал, как кричит косатка? — спросила Литература.
После небольшой паузы Саффер ответил:
— На YouTube.
Литература, скучая, вздохнула. Бармен поставил перед ней «Говорящий егерь» и глаза их встретились. Литература улыбнулась Треплугину, и Треплугин улыбнулся Литературе в ответ.
— Я хочу тебя трахнуть, — сказал он.
— Да неужели? — игриво ответила Литература.
— Я очень, очень сильно хочу тебя трахнуть, — повторил он.
— Хорошо, — сказала она. — Тогда говори. Почему я должна тебе отдаться?
Треплугин был готов.
— Потому что больше нам тут делать нечего. Бытие тщетно, как попытка вернуть кровь в разбитый нос. Либо мы проведём эту ночь в объятиях друг друга и в экстазе, либо каждый в своём одиночестве. Тебе решать.
Треплугин повернулся к Рыцареву и спросил:
— Повторить?
— О да!
— И мне тоже плесни горькой, — сказал Подберёзовиков.
Саффер молча двинул свой бокал по стойке и кивнул, мол, давай ещё. Литература в задумчивости потянула коктейль.
Тут из сортира вышел я.
— Теперь слив работает, — сказал я бармену. — Больше не бросайте гондоны в унитаз.
— Благодарю, Сергей, — сказал он. — Сам бы я с этим в жизни не разобрался.
Я снял резиновые перчатки, бросил их на пол, подошёл к Литературе и чмокнул её в уголок губ.
— Пошли домой, — сказал я. — Завтра рано вставать.
— Но я хотела…
— Что ты хотела? Продолжать дразнить этих достойных молодых людей?
Литература потупила взгляд.
— Опять? — сказал я. — Ах ты шлюха. Знаешь, если хочешь, оставайся тут. Джентльмены, хорошего вечера, а я сваливаю!
Литература схватила меня за рукав и сказала:
— Нет-нет, пожалуйста, давай останемся в «Жанре» хоть ненадолго.
— Оставайся сколько хочешь, а я сваливаю!
— Я хочу, чтобы ты остался. Кстати, я сегодня без трусиков.
— Шлюха, — повторил я.
— Спасибо, — умилилась Литература.
— Презираю тебя, — сказал я. — Ты отравила мне всю жизнь. Убирайся прочь. Я тебя не люблю.
Я говорил, и самому мне становилось жутко и смешно от этих слов, потому что я знал, какой последует ответ, а именно:
— Можешь говорить всё что угодно. Меня это только заводит.
— Я знаю, что я могу! — заорал я. — Не указывай мне, что я могу!
Рыцарев покачал головой.
— Я сваливаю отсюда! — орал я. — Знаешь что, дрянь, я сейчас позвоню твоей сестрёнке Музыке и поеду ночевать к ней.
— Вот и поезжай! Уверена, она будет рада!
— Бл*ть! Как же ты достала, Лита! Я сваливаю!
— Ну давай, — спокойно ответила Литература. — Сваливай, если кишка не тонка. Я насильно никого не держу.
Треплугину едва удавалось скрывать радость от происходящего.
— Главное, не бросайте гондоны в унитаз! — сказал я ему и направился к выходу.
Когда я проходил мимо Саффера, он спросил:
— Её, правда, зовут Литература?
— Да, — сказал я. — Её родители сумасшедшие, обожаю их.
Я покинул здание и оказался посреди улицы Рубинштейна, кошмарно трезвый и к тому же некурящий. Под большой вывеской бара «Жанр» я разглядел маленькую надпись «ООО Двойственность». Вокруг царила хмельная субботняя глоссолалия. Хотелось заорать. Хотелось накричать на всех безумных потомков, которые будут гадать «Что хотел сказать автор?» Хотелось сказать им всем: «Автор хотел сказать лишь то, что он сказал. Ни буквой больше и ни буквой меньше. Если бы он хотел сказать что-то ещё, он бы сказал и это, неужели не очевидно, чёрт подери?!» Я достал смартфон и позвонил Музыке.
— Да, родной! — пропела она.
— Что на тебе надето? — спросил я.
— Лишь пирсинг да белое кружево из порошка, всё как ты любишь. Я ждала твоего звонка.
— Вот как.
— Разумеется. Лита сказала, что хочет, чтобы ты сегодня трахнул нас обеих, вместе, но прежде как следует вышел из себя. Ты же знаешь, как её это заводит.
Инженер поднял глаза от монитора.
— Это успех, — сказала писательница Концова. — Браво.
— Вам, правда, нравится? — спросил инженер.
Концова покривилась.
— Дело не в том, что мне нравится. Но если искусственный интеллект действительно может написать ТАКОЕ, то литературные негры мне и впрямь больше не нужны.
С последними словами писательница стряхнула пепел с сигареты в мундштуке. Дело было в кабинете её загородного дома в Подмосковье. В камине щёлкало пламя. Из сада под балконом доносились звуки флейты.
— Не напомните, как называется эта штука?
— Искусственный Интеллект «Нейросетевой Эмиттер Речи», сокращённо ИИ «НЭР».
— Сколько ему понадобилось времени на это сочинение?
Инженер посмотрел на лэптоп.
— Шесть и девять сотых секунды.
— Так быстро?!
— Вся основная работа уже сделана. В базу данных загружены все произведения классиков и хорошо продаваемых современников. Система каждые десять секунд отслеживает новости во всех главных СМИ, чтобы произведение вышло на пике актуальности. Также ИИ анализирует популярные авторские посты в соцсетях, чтобы текст был «о наболевшем». Остаётся самая малость: вбить ключевые темы, включить или выключить фильтр мата, ввести желаемый объём и нажать «сформировать текст».
— Минуточку, — усмехнулась Концова, — не хотите ли вы сказать, что только что прочитали мне самый актуальный для всей молодёжи на данную минуту текст?
— Вы же сами сказали, что хотите завоевать новое поколение читателей.
— Боже мой, ну и бредятина вышла! Человек бы такого в жизни не выдумал: «Моё имя Литература!..»
Концова захохотала. Инженер промолчал, косясь на вкравшегося в кабинет мопса.
— Ладно, — сказала писательница. — Пофиг. Главное, чтобы продавалось. А это уже дело техники, вопрос рекламы.
Инженер чуть улыбнулся.
— Система находит все самые популярные на данный момент вирусные тексты, выявляет их общность и на её основе создаёт новый. Так что на рекламу можете особо не тратиться. Эти книги продадут сами себя.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказала Концова.
— Кто владеет информацией, владеет всем, — ответил инженер. — А у ИИ «НЭР» её с избытком, притом свежайшей. И вы обратили внимание, как много в тексте самолюбования и как мало самоиронии? Эти параметры тоже регулируются. Сейчас их значения оптимальны для молодого автора в режиме «от первого лица». Можно привести их в классическое значение, но тогда будет уже не так правдоподобно и…
— Правдоподобно-шмавдоподобно! — перебила Концова. — Это детали. Главное, чтобы ошибок не было.
— Как раз наоборот, — снова улыбнулся инженер. — ИИ «НЭР» специально время от времени допускает в тексте незначительные ошибок. Это тоже имитация человечности.
— Так что же, — понизила голос Концова, — может, этот ваш ИИ «НЭР» умеет и другие стили имитировать? Если, допустим, нужна сенсация: мол, в Ясной Поляне нашли тайник, а там — неизданный роман Толстого.
Инженер осторожно кивнул.
— Немного покрутить, и сможете писать хоть по три «Войны и Мира» в минуту. Подлога даже Быков не учует.
Писательница Концова захохотала так, что мопс пулей вылетел из кабинета. Инженер выглядел напряжённым, но старался улыбаться. Наконец писательница откинулась в кресле и сказала:
— Та сумма, которую вы попросили за своё изобретение, поначалу показалась мне немыслимой. Но сейчас я вижу, что оно полностью стоит того. Я беру. Но с одним условием.
— Каким?
— Эксклюзивные права. Я хочу одна при жизни стать всей мировой литературой.
— Вы уверены? — спросил инженер.
— О да!
— Но это же безумие! — сказал он.
— Но ведь это вы изобрели его! — снова засмеялась Концова. — Давайте! Давайте мне его, безумие! Я — Литератууура! У-у-у-ху-ху-ху!..
Концова встала с кресла, подняла руки, сделала жуткое лицо и стала надвигаться на инженера. Он весь побелел, опрокинул стул, подскочил, схватил лэптоп и, прижимая его к груди, попятился.
— Вы с ума сошли! Я… я и не предполагал, что всё так… Господи! Как же это всё сложно и… ужасно… ужасно!
— Вы-ы-ы изобрели его, вы-ы-ы, — твердила Концова, загоняя инженера на балкон. — Вы изобрели безу-у-умие! А я-а-а-а, я — Литерату-у-ура! Ах-ха-ха-ха-ха!.. Это фи-и-иниш, дорогой мой приятель! Это тепловая смерть реальности, касатик мой! Это — монополия тьмы, единственный ты мой дружок!!!..
— Но как же… а что же… — инженер вздрогнул, не то от того, что ткнулся задницей в перила балкона, не то от собственной внезапной догадки. — Кто же тогда… н-нас изобрёл?.. Машинный интеллект или живой р-разум кианумодерниста?..
— Да без разницы, — неожиданно унявшись, сказала писательница и аккуратно вытащила из бледных рук инженера лэптоп.
Она вернулась в комнату, подошла к камину и бросила устройство в огонь.
— Да и не главное это, — сказала она, наблюдая, как чернеет серебристая сталь. — Главное, что теперь мы с тобой никому уже не сможем причинить вреда, а следовательно, и сами находимся в безопасности. Езжай домой и уничтожь все бэкапы.
Сборник повестей и рассказов Посейдень: http://chtivo.spb.ru/poseiden.html