Небесная сфера сомкнулась, и сквозь тонкие швы её заструился белый свет. Деревья, оборванные, как одежды нищего, бесовкой-осенью, голые и безмолвные, выдыхали в чёрную землю холод. Холод царил повсюду: в студёном ключе, в жёлтой жухлой траве, в твёрдом небесном куполе. Холод был жив: он был древним седым стариком с метлой в одно костлявой руке и мечом в другой. Старику этому ничего не стоило перевернуться через себя и предстать перед спящим Господом Богом молодым и храбрым воином.
Ветер заговорил в ставнях старой башни. В башне той был заперт худой, беловолосый аббат по имени Йозеф Мюллер. Был он стариком пятидесяти лет, с длинным, ясным, как весеннее солнце, лицом, костистым телом и тонкими, аристократическими руками. Скрытый темнотой и ветром, холодом и молитвами, аббат сосредоточенно и неторопливо вёл перо по жёлтому пергаменту. Синие буквы укладывались в строки, и слова блаженного Августина засыпали, пригревшись под солнцем свеч.
А холод всё усиливался. Аббат, кутаясь в плащ и рясу, дрожащими руками задвинул ставни и подкинул несколько щепок в чёрный камелёк. Вдруг в дверь внизу кто-то застучал. Застучал торопливо и будто бы со страхом. Вначале аббат принял стук за проказы ветра-помела.
Но нет - то стучит живая душа, подумалось старому аббату и он, обхватив костлявыми пальцами свечу, поплёлся вниз по лестнице, чтобы пустить усталого путника под сонные каменные своды, раскинувшиеся над винтовой лестницей.
Дубовая дверь отворилась, и Йозеф увидел сидящую на пороге фигуру. Фигура эта, завёрнутая с головы до пят в шерстяной плащ, вся тряслась от холода. Длинные каштановые волосы сбились на голове в копну, а из-под складки плаща на аббата смотрело два блестящих глаза, сходных цветом с весенней луной.
-Кто ты, путник?-спросил пришельца аббат.
Фигура подняла лицо. На крыльце башни, у ног аббата, сидела прекрасная молодая девушка. Её бледное лицо смотрело будто с фрески. Худая и ясноглазая, она была невероятно красива.
-О добрый монах! Пусти меня к себе скорее! Пусти, молю тебя Христом!
-Конечно, милая! Пойдём скорее внутрь! - аббат помог путнице подняться на ноги. Сквозь плащ, он ощутил невероятную её худобу.
-Пройди скорее сюда, бедная девушка!- Йозеф по-отечески усадил путницу в кресло, где до того сидел сам, и поспешил поставить котелок на огонь.
Девушка дрожала. Она поминутно озиралась, не пытаясь скрыть страха.
-Не бойся, путница!- сказал заботливо аббат и подал своей ночной гостье чашу с горячим питьём- В доме божьем тебя никто не тронет!
Девушка молчала. Она была похожа на загнанного зайца: сердце её колотилось и всякий раз угрожало выскочить из груди, руки тряслись, а глаза, большие и острые, рыскали по тёмным уголкам кельи.
-Что привело тебя в нашу скромную обитель в столь поздний час и в такой лютый холод?
Девушка внимательно посмотрела на аббата. Казалось, что она забыла о холоде и смерти, шедших за ней по пятам.
-Скажи, монах…- голос её вздрагивал, как воздух под струной лютни- Ты ли аббат Йозеф, настоятель монастыря Святой Екатерины?
-Конечно, это я! Ведь это монастырь Святой Екатерины, а это,- рукой со свечой он начертил в воздухе круг- это моя келья!
Девушка ненадолго замолчала, будто собираясь с мыслями.
-Моё имя Кэт. Я живу в деревне у Хассвальда…
-У Хассвальда?- аббат дрогнул- Не хочешь ли ты сказать, что ты бежала сюда в осеннюю ночь через проклятый лес Хассвальд?
-Да… я бежала. Бежала во имя любви! Во имя любви, святой отец!
«Юродивая»- подумал Йозеф- «А иначе, что же привело её сюда? Что заставило бежать в холод через лес Хассвальд?»
Йозеф сел напротив девушки, облокотившись на стол.
-Расскажи же мне, Кэт! Расскажи…
-Мой брат… его зовут Пауль, и он совсем молод. Он отправился в Рим, что стать священником. Выучившись, Пауль долгое время жил в Бургундии, при аббате Вальжане из монастыря Клюни.
Йозеф улыбнулся… долгое время он переписывался с Вальжаном- они не сходились во мнениях относительно трактовки Августином Афром божественного предопределения.
Горячий и холодный одновременно голос девушки вернул богослова в келью:
-Аббат Вальжан- известный инквизитор. Нет ни в Париже, ни в Лотарингии человека, не слышавшего его имени. Он-то и затянул на эту службу моего брата… а три года тому назад Пауль вернулся на родину. Он устроил тут настоящую резню- ловил ведьм и колдунов. Со мной он совсем не связывался. Лишь однажды я пришла к нему на проповедь- только и всего… добрый Йозеф…- Кэт задрожала пуще прежнего и разразилась горькими рыданиям- Добрый монах! Мой брат… пал! Он… он стал колдуном!
У Йозефа заныло в висках. Он не сразу уразумел, что сказала девушка, но когда он всё-таки пришёл в себя, то почувствовал, как его старое сердце свело холодными железной болью.
Кэт колотила крупная дрожь. Горе изливалось из её васильковых глаз, а холодный ветер всё бил и бил в окна, и казалось, что сама Пресвятая Богородица в небесах горевала вместе с ней.
-Это случилось через два или три дня после Рождества. Пауль и ещё десять головорезов инквизиции преследовали в Хассвальде ведьму, прозванную Рыжей. Никто точно не знает, как было её имя… вернее, не знал. К утру они настигли её, заковали в цепи и отвезли в деревню. Посадили в подвал церкви, отложив суд на следующую неделю- они хотели дождаться приезда инквизитора из Бремена.
Но Пауль… Пауль стал не похож сам на себя. И хоть мы почти не виделись, я заметила это на следующих проповедях. Стал сам не свой, а однажды, поздно вечером прибежал ко мне. Ни с того, ни с сего. Разбудил моего мужа, детей. Что-то шептал, бегал из угла в угол. Муж дал ему крепкого мёда, и он уснул. Но только во сне шептал он: «Лина! Лина!» Так звали Рыжую… это я уже потом узнала.
Однажды он пропал. Не пришёл читать проповедь. Это случилось в начале мая. Потом я узнала, что с ним пропала и Лина… оба, как в воду канули. Да только с той поры в окрестных деревнях заговорили: устроили на людей охоту. Вампир и ведьма. Вампира видели дровосеки, когда ставили лагерь. Они описывали его- и это точь-в-точь мой Пауль!- Кэт снова зарыдала, но быстро взяла себя в руки и продолжила говорить- Но месяц назад, месяц назад… я слышала его поймали! Его поймали, а Лину нет! Его должны казнить через два дня… о, добрый аббат Йозеф! Я знаю… знаю, что он здесь, здесь, у вас! В подземелье аббатства, в цепях и оковах… Всё это время мой Пауль у вас. Я прошу вас, Христом Богом умоляю- выпустите его! Отпустите… к ней!
Йозеф помрачнел. Он резко встал со стула и подошёл к камельку… в огне ему почудились рыжие локоны прекрасной ведьмы.
-А с какой это стати я должен отпустить его?- аббат заговорил твёрдо и жёстко, будто в его горле молот бился о наковальню.
-Как же вы не понимаете?! Ведь он… он ради неё стал колдуном! Бросил всё, во что верил- во имя любви! Любви, понимаете, Йозеф?! Они любят друг друга!..- на минуту она умолкла, а потом тихо, будто говорила это своей тени, произнесла- неужели вам не знакома любовь?
Йозеф грозно посмотрел на девушку. Он в два шага добежал до неё и схватил своими железными пальцами за плечо.
-Не смей говорить мне о любви! Я-то уж знаю, что это такое!- в одно мгновение старик будто обмяк. На секунду он прикрыл глаза и рухнул на кривоногий табурет. Взгляд его помутился, а голос задрожал. То был уже не молот- лютня- Я тоже был молод. Тоже горел от речей Торквемады… сёк головы и предавал огню женщин. Самых красивых женщин, истинных чертовок. Был, конечно, и оклеветанные, с тупыми глазами- коровы, одним словом, их видишь сразу. Но одна… одна из них… пойманная под Бременом и кравшая детей из крестьянских домов. Она была красавица… огненные локоны, зелёные, как бронза, глаза. Родимые пятна на правом плече. Красивая и униженная, она была настоящей ведьмой. Знаешь, этих чёртовых дочек видно сразу: даже когда хлещешь их семихвостой плёткой, они смотрят на тебя и улыбаются, как ростовщики…
-Ты…- Кэт почти шептала- Ты был влюблён… в ведьму?
-Она была моим спасением. Спасением от праведных ликов на фресках и миниатюрах! Любому, кто отдал Богу свою жизнь, известно, как велик соблазн снова стать обычным человеком- преступить черту дозволенного священнику. И вот я, молодой разуверившийся во всём монах, Йозеф Мюллер, веду свою любимую по базарной площади, устланной соломой, прямо в пасть к дикому огню! Я сам был готов прыгнуть за ней в пламя… не знаю, что спасло меня тогда от смерти. Добрый епископ Бьюэрман отправил меня сюда, аббатом… знал, что не нужно мне больше ничего, кроме моей ведьмы…
Йозеф тяжело вздохнул и встал, опираясь на ручку кресла. Кэт смотрела на него с трепетом и сожалением- так обычно полевые лекари смотрят на смертельно раненых, но рвущихся в бой солдат. Йозеф отошёл к окну и предал своё измождённое, старое лицо холодному ветру.
-Я переборол себя. Любовь свою задушил и предал огню!- в камельке треснули поленья. -Как сестру, мне жаль тебя Кэт. Но пойми- он не человек больше- он колдун! Любовь страшное делает с людьми- ни хлыстом, ни молитвой не изгонишь её из сердца. Потому-то каждый из нас и отказывается от женщин. Стоит дать слабину- и забирает Сатана.
Сквозь щель между ставнями Йозеф смотрел на улицу- как дурак-ветер гнёт голые деревья к земле, как собираются над чёрным лесом снеговые тучи. Когда же обернулся он, чтоб предложить своей гостье ночлег, он увидел, что никакой гостьи нет, а дверь приоткрыта. Из-за неё слышались торопливые, мелкие шаги.
Грязный свет факела остервенело бросался на стены, на деревья, на землю. С воронёного неба сыпался колючий снег. Кэт, простоволосая и дрожащая не то от холода, не то от страха, металась вдоль стены аббатства. Она чувствовала, что её брат где-то здесь, рядом. Здесь, здесь, совсем близко! Здесь…
Прошёл час, а может даже и больше. Кэт выронила из рук почти потухший факел и измождённая пала на землю. Белый снег закутывал её тонкое тело. Она не плакала- она умирала…
Но вдруг ей послышался хриплый голос. Голос, похожий на скрип телеги, был тонок и слаб, и доносился будто из-под земли. Сначала бедная девушка подумала, что то зовёт её рогатая смерть. Но даже если это была смерть, то у неё был голос… Пауля.
Не помня себя, Кэт заметалась в холодной темноте, пока не нашарила почти уже потухший факел. Стоило факелу оказаться в её руке, как он- чудо ли то было или колдовство- снова запылал, как свежий.
-Кэт… Кэт- ты ли это?- всё яснее и яснее слышала девушка.
-Пауль… Пауль, милый мой!
-Кэт… я тут… беги скорее, пока они не нашли тебя! Фриц любит плети… а плети любят Фрица.
В свете факела девушка увидела окошко. Окошко это было прорезано у самого основания стены, почти в земле. Из-за решётки на неё смотрели знакомые серые с поволокой глаза. Это был Пауль, вне всякого сомнения- Пауль!
-Пауль! Милый Пауль, держись! Скоро всё кончится!
С невероятной ловкостью Кэт вытянула из-за пазухи связку ключей… они лежали на столе у аббата, подле пергаментов Блаженного Августина.
Минута, две- и мёрзлый замок сдался. Но Пауль стоял, как заворожённый, и смотрел на сестру. Он был недвижим- будто бы и не хотел покидать камеры.
-Ну что же ты стоишь?- стенала Кэт- Скорее, давай руки! Помнишь, как в детстве? Давай!
Пауль был высок и крепок, и одному Богу ведомо, как хрупкая, замёрзшая Кэт смогла вытянуть брата из-под земли. Едва выбравшись из-под земли, он повалился на свежий снег и долго не вставал.
-Ну что же ты лежишь!- закричала Кэт на брата- Вставай со снега!
-Не встану… ты не понимаешь… зачем ты пришла!
-Тебя ведь поймали, дурак! Тебя ведь четвертуют, выпотрошат! А теперь- ты свободен! - Кэт в исступлении била брата острыми кулаками в спину и заливалась горячими слезами- Беги! Беги к ней!
-К ней? - Пауль отрешённо смотрел на сестру. Он будто спал… но говорил во сне.
-К Лине! К Лине!
Пауль отвернулся от Кэт. Он зарыл лицо в снег и почти перестал дышать.
И дикий вопль огласил аббатство. То стенал и выл колдун.
-А нет у меня больше Лины! Как только повернул Иоаннов день, поджала она хвост и улетела! Улетела вместе с Чёрным колдуном и прочей нежитью на север, к Балтике… и нет мне больше жизни! И нет мне сна… и смерти нет! Не избавиться мне от проклятия её!
Кэт села на землю. Всё зря… весь путь и ложь вся зря. На коленях подползла она к нему и тихо произнесла:
-Но как же теперь, Пауль?
-Я не Пауль… я сволочь, адова тварь! Я тень, ночной ужас деревень и замков. Кровопийца и нежить. Колдун, проклятый Богом и Чёртом… и не жалей меня, Кэт… забудь обо мне совсем. Расти детей и учи их убивать. Осиновым колом в самое сердце- главное, одним ударом…
Молча просидели они с минуту… пока не показалась среди воронёных туч проклятая луна.
-Беги, Кэт! Беги! Скорее! - закричал Пауль. В следующее мгновение он завыл, подобно волку, и в мёртвом свете луны блеснули за его тонкими губами звериные клыки. Глаза сделались узкими и острыми, окрасились в кровавый цвет.
Закрылась руками Кэт, и, не помня себя от страха, попятилась назад, но запуталась в юбке и повалилась на снег. Ещё секунда- и стала бы она добычей… но чёрная кровь окропила первый снег. Слетела с плеч вурдалака его голова.
А над поверженным колдуном стоял, с топором в одной руке и с мечом в другой, аббат Йозеф. Глазами филина глядел он на трепыхающийся безголовый труп. Затем он посмотрел на Кэт- остолбеневшую и испуганную- и медленно сказал:
-Беги скорее в башню, позови брата Фрица. Пусть прихватит лопату, заступ и мой мешок- тот, который лежит у меня за лежанкой, Фриц знает. Сама спрячься у меня… только не испорть пергаменты…
Зима пришла на северные земли. Солнце сделалось бледным, как ива, и снег закутал в белый плащ аббатство Святой Екатерины. Ветер стал злее. Холод пронизывал до костей, и всякий живущий на тех землях в последней молитве поднял глаза к небесам.
В одно морозное, но ясное утро, Йозеф вышел за ворота. Не разбирая дороги, он побрёл по тоненькой тропинке к лесу.
-Куда ты, отче!- крикнул молодой монах Фриц, но аббат не ответил ему. Только тяжело вздохнул да ушёл в лес.
Он сел на трухлявый, заволоченный снегом пень и обратил свой взгляд к небу. В голом лесу было тихо. Не пели птицы, не бежал ручей. И в этом молчании хотелось ему услышать медленное и тёплое дыхание прекраснейшей из женщин- его ведьмы. Его проклятия и смерти- его любви. Той, которую он, повинуясь невидимому року, предал огню.
-Мы должны делать то, что велит нам сделать жизнь…- вдруг зашептал он, шёпотом своим будто разрывая белое полотно утренней тишины- Любовь- что снег: неминуемо тает и размывает землю под ногами. А бывает и так что по тенистым уголкам до самого лета лежит грязный, как будто изрешечённый стрелами, оплавленный снег, и вид его не вызывает ничего, кроме отвращения и негодования.
И пусть мучался я всю свою жизнь. Теперь я рад, что дал палачу спалить мою любовь на базарной площади холодным ноябрьским утром. Так-то оно лучше. Лучше омут, чем кандалы.
Долго сидел под сенью седых дерев мудрый аббат Йозеф Мюллер… И кто знает, чьи острые уши слышали его речи там, на самом краю года, на снежной лесной поляне…