Приближаясь к дому, Микола поднял тяжёлую голову и в тумане не прошедшего похмелья, увидев трепетавший над фронтоном красный стяг, невольно выпрямился и более твёрдым шагом вошёл во двор.
Последние две недели его преследовали неудачи, прилипшие как репей и не отпускающие. Отец становился всё хуже, болезнь прогрессировала, угнетала и одолевала его всё больше. Память уходила в мир иной, и его поведение было трудно спрогнозировать. Оставшись после смерти матери вдвоём, вначале они поддерживали друг друга, но запаса жизненных сил не хватило надолго. Отец сдал и заболел, известной тягучей старческой хворью, изматывающей и изымающей и силу, и ум. Микола, будучи по жизни преданным и стойким коммунистом, держался до последнего, а затем незаметно пристрастился к спиртному. Употребление сначала вина, а затем и водки приносило временное облегчение с последующим тяжёлым для души и тела выходом из мрака и небытия. Каждый раз в такие минуты он загадывал себе «больше… ни-ни». Проходило время – тело крепло, набирало сил, а душа смиренно смолкала, и всё повторялось сначала.
Дверь в дом была распахнута настежь, хотя смутные воспоминания подсказывали, что она была заперта на крючок. Пройдя через двухметровую кухню, вошёл в однокомнатное помещение дома. По полу были разбросаны вещи, постель отца свисала с кровати, холостяцкий не уют везде бросался в глаза. Тревога за отца, опять ушедшего в никуда, и накопленная годами усталость жизни, переплелись воедино. Уже не в первый раз приходилось искать его по соседним деревням и возвращать обратно, поэтому и стал закрывать входную дверь на крючок. Отец бездумно с детской улыбкой уходил «куда глаза глядят» и шёл пока кто-то не останавливал. Нужно было спешить, чтобы перехватить пока не ушёл слишком далеко.
Микола, после внезапной и скорой гибели своего Советского Союза и родной Коммунистической партии потерял всё – работу, семью, цель и смысл. Взирая в часы одиночества на сохранённый билет и карточку члена КПСС, он никак не мог понять – как могло это произойти? Появление в новых условиях коммунистической партии РФ было для Миколы, как для больного, глотком кислорода, от которого закружилась голова, и вновь появилось желание жить.
Надломленный, но не сломленный, он с воодушевлением ринулся опять на передний край борьбы за общественную справедливость бытия. По внутреннему духу и факту наличия партийных документов, не утерянных и не сожжённых, а хранимых как бесценная реликвия, Микола был последним и единственным коммунистом в своей деревне. Будучи настоящим идейным бойцом своей партии, он своим всепрощением и желанием бескорыстно помогать каждому страждущему и обделённому заслуженно завоевал авторитет и уважение у земляков. Его готовность отдать последнее, как истинно не имущему, так и хитростному дельцу, были сродни реализации евангельских заповедей.
Не медля ни минуты, Микола вступил в ряды КПРФ и активно включился в работу. По истечении не продолжительного времени новый активный боец был замечен руководством. Он единогласно избирается секретарём первичной партийной организации, затем членом парткома районной организации и избиркома района. Не щадя себя, весь погрузился в работу и с удовольствием выполнял все поручения руководства. Пришла опять вера и надежда в будущее. За активную работу награждается центральным руководством КПРФ. На пике новой карьерной партийной деятельности всё чаще стала приходить мысль о «беличьем колесе», прокрутка которого ничего не изменяла и не может изменить, об установленных и чётко очерченных рамках партийной активности - сродни активности белки в колесе.
Ход мыслей был прерван окриком: «Микола, отец здесь», и он увидел отца в окружении жителей соседнего посёлка. Возвращались обратно в истерзанных чувствах. Отец шёл с лёгкой и мягкой улыбкой, как-бы довольный совершённой прогулкой. Микола, находясь в расстроенных чувствах, но сдержавшись от криков и шума, думал: «Как быть дальше?»
У дома стоял заграничный автомобиль «Ауди» и двое мужчин в галстуках. Микола признал представителей районного отделения партии власти и вспомнил – скоро выборы. Смутная догадка, как представителя РКП в избиркоме района, мелькнула у него.
Прибывшие руководители без особых церемоний вошли в дом и по-хозяйски разместились за столом. Они давно изучили мягкий, ангельский характер Миколы, который готов был отдать всё, что имеет. При этом знали, что возможны редкие периоды его ожесточения и не согласия с окружающими, особенно при злоупотреблении алкоголем и концентрации нависших проблем.
Дипломатично начали с сочувствия по поводу болезни отца, предложив сразу оказать квалифицированную помощь в хороших условиях районной больницы с размещением его в специализированной палате. Осмотрев внимательно комнату, удивились ветхости строения и высказали целесообразность немедленного ремонта, предложив при этом помочь материалами и рабочими.
Загнанный в угол Микола, понимая к чему всё идёт, внутренне напрягся и был готов, как зверь огрызнуться и укусить, но мягкая дружеская и тёплая беседа не оставляла ему таких шансов. В душе, перемалывая протест и волю к борьбе, накатывала волна апатии и равнодушия, а также одна мысль: «А что изменится?»
Пакет документов, которые необходимо было подписать Миколе, появился на столе в нужное время и как – бы, ни к чему не обязывая. Микола сделал последнюю волевую попытку коммуниста выстоять и понял – поздно, сил уже не было. Подписывал, не глядя на собеседников и отворачивая голову в сторону окна и полной свободы за ним.
После отъезда пришельцев, увёзших подписанные документы, на душе стало ещё хуже. Достал бутыль, налил и выпил, пытаясь успокоить себя надеждой на выздоровление отца и ремонт дома, однако облегчения это не принесло. До выборов его уже больше никто не тревожил.
Выборы кандидатов во властные структуры прошли по намеченному сценарию и не оправдали надежд на ожидаемые перемены и позитивные изменения. Микола, с чувством остывшего, но досадливо надоедливого и устоявшегося состояния личной вины, возвращался в деревню, где его – единственного коммуниста, с надеждой ожидали немногочисленные земляки, выжившие после Чернобыля. Микола заменял им телевидение, радио и все средства массовых информаций – он был их надеждой.
Войдя в потемневшую от времени и малоформатную кухню с тоской посмотрел на тёмные стены, потрескавшуюся русскую печь и сгорбленный потолок, пройдя в комнату, увидел привычную картину не обустроенности и больного отца. В сложившейся ситуации бездумно налил вина, заварил чай и автоматически, как выработанный рефлекс, решил подкрепиться.
Тяжёлый грохот, треск и ударная волна, встряхнувшая весь дом, вывели Миколу из потустороннего состояния. Клубы пыли и грязи хлынули из кухоньки в комнату. «Ну, вот и дождался – война! Теперь всё станет на свои места», - первое, что с облегчением мелькнуло в воображении хозяина. В рассеявшемся облаке пыли, в полумраке заглянул в кухню – прохода не было, обвалившийся потолок лежал бесформенной грудой обломков, прикрыв и взломав одной стороной русскую печь.
Коммунист Микола прошлёпал обратно и тяжко присел к столу, но и здесь облегчения не нашёл – в его глаза пытливо и не по-детски настороженно смотрел больной отец. Смятённая душа коммуниста искала покоя и облегчения, но Микола внезапно понял – выборная компания закончилась, теперь ждать помощи и понимания не от кого.