(25.10.2016)
Закройте глаза. Прислушайтесь. Слышите стук, отдалённый, словно приближающийся с низкого, набухшего серого неба? Это падают первые капли дождя.
****
Я помню огромный луг с полевыми цветами. В тот год они цвели особенно ярко. Я помню, мне сказали, что к нам в деревню приезжает мой давний друг, и ужасно этому обрадовалась. Я решила собрать цветы для него, поделиться с ним их красотой, и старалась, чтобы он всех их увидел.
Беспрерывно дул ветер.
Когда он приехал, то засмеялся, увидев огромный букет, который еле помещался в руках, и решительно насупленные брови – та часть лица, которую не закрывали белые лепестки.
- Мне кажется, это я тебе их должен дарить, а не на-оборот, - улыбнулся он, принимая букет ромашек, но вдруг застыл, будто ему что-то пришло в голову, и уставился на цветы. Улыбка будто сама собою сползла с его рта.
- Они… довольно простые, - заметил он, чтобы за-полнить неловкое молчание.
- Но в этом-то и заключается красота полевых цветов, - возразила я. – Не будь у них их простоты, как бы они выделялись среди пышных георгинов или изящных роз?
Он снова засмеялся. Сгущались тучи, и где-то вдалеке прогремел гром.
- А всё-таки знаешь, какими бы красивыми не были ромашки, с ними ты переборщила.
- Хотела собрать их все, в этом году они такие красивые, знаешь? Но потом мне стало тяжело, и я поняла, что все ромашки, которые я хочу показать, просто не уместятся в моих руках. Хотя я собрала их почти все.
Начался дождь, пока ещё редкий, и я предложила зайти в дом. Но он стоял. Крупные капли падали на цветочные лепестки и скатывались вниз, застывали на секунду набухшей каплей на кончике, и – разбивались о землю мелким брызгом.
- Какой бы красивой ни была ромашка, она многолика, как и люди, - неотрывно глядя на букет, продолжил он, будто не замечая дождя. – И в этом её главная слабость и единственная сила. Видишь, - он указал пальцем на одну из ромашек, усеянную капельками, и потому казавшуюся немного темнее, - её цвет?
Я кивнула, догадываясь, к чему он клонит.
- Она окрасилась, как окрашивается любой белый предмет. Если её покрасить в жёлтый, ромашка станет жёлтой. Если её кинут в чан с розовым красителем, она станет такой же. Она поменяет личину, понимаешь? Кто-то назовёт её похожей на космею, кто-то скажет, что это и не ромашка вовсе, а какой-то другой, новый вид цветов. Она многолика. Цветок-обманщик. Поэтому, когда говоришь мне о простоте полевых цветов, не говори о ромашках.
Я молчала; сник и он, низко опустив голову. Выговорившись, он вдруг словно лишился всех красок, будто сам стал такой же ромашкой. Дождь не переставал, наоборот, всё больше усиливался, беспощадно обливая нас потоком воды.
Потемнело небо, словно слышало нашу размолвку. Во мне пылали противоречивые чувства. Разве так должна происходить встреча старых друзей? Но что-то в нём изменилось, и мне стало невыносимо находиться рядом с ним. Не замечая дождя, я пошла, обогнув гостя, открывая себя граду капель, собираясь с мыслями, но меня вдруг остановил его тихий голос, чуть слышный сквозь шум начинающегося ливня:
- Кстати… Я больше не приеду к тебе, потому что я…
Что-то во мне оборвалось с этими словами, и я, не слушая его дальше, бросилась вперёд, на луг, некогда усыпанный белыми лепестками.
Я шагала через высокую мокрую траву, ощущая, как капли дождя стекают по ногам. Я думала о цветах, почти все из которых сегодня утром оказались в моих руках.
Когда я вышла на луг, ветер с силой подул мне в спину, и мокрая одежда прилипла к телу. Цветы закачали своими головками. Их бутоны касались друг друга, будто пытаясь уцепиться, спрятаться от неистового ветра. Я всегда думала, что так цветы передают самым дальним и малым растениям, кто пришёл на их луг. Обычно их бутоны, их мерное покачивание головок под летним ветерком казалось мне приветливым. Они не могли ходить, но обожали разговаривать, и для этого им нужен был ветер.
Я села прямо в мокрую траву, окружённая тысячью васильков и космей. Но среди них не было того, что я искала: не было той самой, последней ромашки, за которой я так и не смогла наклониться, боясь, что букет рассыплется.
Я не перестала любить эти цветы, но в сердце поселилось чувство тревоги за клевету на них.
Перебирая руками, выискивая в самых дальних уголках луга, я наконец нашла его, когда дождь уже начал стихать. Маленький цветок, только распустивший свои белые лепестки, но уже безжизненно опустивший их к земле, он тяжело обмяк под ливнем. Да, он потемнел, но он лишь немного поменял свой цвет. Но ромашка не изменила личину, цветок лишь подстроился под дождь. Он стал тёмным, чтобы вода не убила его.
Потому что иногда необходимо измениться, ведь другого выхода нет.
Осенённая этой внезапной мыслью, я бросилась с этим маленьким цветком обратно к дому, стараясь не потерять его, поскальзываясь в грязи, ломая на бегу травинки и стебли других растений. Вся сущность рвалась сунуть его под нос моему гостю и заявить: «Ты не прав! Да, ромашки многолики, но раз уж этого требует сама природа, что тут поделаешь?»
Но моего друга не оказалось. Мне сказали, что он уехал, так и не забрав мой букет. Что-то хотел сказать, а меня всё не было, и так он и уехал. Ни с чем. Я растерянно опустилась на пол, бездумно крутя в пальцах стебель. Я сорвала последнюю ромашку на лугу, чтобы доказать её простоту, и всё ради чего?
****
Я помню, как ночью что-то не давало мне уснуть. Помню, как ноги сами понесли меня на потрёпанный ветром луг. Он казался непривычно тёмным даже в свете полной луны без ярких, белоснежных цветов, испещрённый одними васильками.
Я помню, как хотела извиниться перед другими цветами за напрасную смерть ромашек. За то, что поверила в обманчивую многоликость этого цветка. Я думала, что сейчас ветер снова приветливо пронесётся по лугу, расскажет им всем о моём прибытии, что я снова смогу рассказать им мои самые сокровенные тайны…
Но на лугу стояла гробовая тишина.
Цветы молчали.