Я любила его. Я любила его так, как не полюбила бы ни одна земная женщина. Мне нравилось мечтать о нашем будущем по вечерам, глядя в темное незанавешенное окно моей комнаты в общежитии.
"Представь, - говорила я своей подруге Соне, - Если у нас будет ребенок, он точно получит его ярко-голубые глаза. Он станет живой копией моей любви, нашим отпечатком во Вселенной, нашим продолжением в бесконечности. Представь, каково это - несколько часов мучиться от ужасной боли, а потом увидеть, что у новорожденного ребенка глаза твоего любимого человека. И это будет значить, что жизнь проходит не зря".
"Я не могу тебя понять, - ответила она, - У меня совсем другое отношение к подобным вещам. Ты чувствуешь этот мир совсем иначе, и это меня восхищает".
"Вот закончу универ, съеду из общаги на квартиру, и заживем тогда! - не унималась я, - И ничто не сможет нас разлучить. И у нашего ребенка будут его глаза. Вот увидишь!"
Соня улыбнулась.
За стеклом желтым светом горели огни университета, величественной громадой возвышавшегося над проспектом. Мне шел двадцатый год, на улице цвел апрель, и мое цветастое платье висело на спинке стула, не успев отдышаться от вечерней прогулки.
И я очень его любила. Любила так, что краски мира для меня блекли, когда его не было рядом хотя бы полчаса...
Через несколько лет я случайно столкнулась с ним на новогодней ярмарке, ненадолго вернувшись в Москву из очередной командировки. Через три часа начиналась презентация моей книги, время поджимало, и я торопилась купить подарок для школьной подруги, потому что не знала, когда мне повезет увидеться с ней вновь. С неба падал мягкий снег и заглушал звуки мегаполиса, холод забирался под ворот моего зимнего пальто.
Он медленно шел вдоль праздничных прилавков под руку с женой и сыном. Никто из них не улыбался. Присмотревшись, я поняла, почему.
Его сын был слепым.