Моя мамочка – Фея!
Солнца луч – моя мама!
Образ детства лелея,
Шепчет память упрямо.
1
Инкина мама была феей: голубоглазо - красивой, нежно - доброй, насмешливо – веселой и постоянно исчезающей. И не скрывала этого. Она так и подписывала конверты с письмами - легкими, летящими буквами: Фея. Но это Инка узнала позже, когда научилась читать. А пока она еще была маленькой, она просто не умела без нее жить.
Несколько часов, куда ни шло, она еще способна была просуществовать, именно просуществовать, без своей волшебной мамы, а дальше дела шли все хуже и хуже. Инкина душа начинала отчаянно тосковать. Потом печальные темно-карие глаза ее наливались слезами, и, наконец, не в силах сдержать эти соленые озера, обрушивали водопады слез на бледные щечки. Худенькое тельце сотрясалось от рыданий и уже ничто не могло утешить несчастную, одинокую, брошенную мамой Инку.
Ни уговоры, ни подкупы не действовали. За эту Инкину особенность мама на нее порой страшно сердилась, потому что исчезать при таких обстоятельствах было не совсем удобно. А феям без этого, ну, никак нельзя. А Инка, хоть и боялась гнева своей любимой мамочки: нахмуренных бровей, строгого голоса, но ничего с собой поделать не могла. Ну не умела она без нее жить и все!
Папа у Инки тоже был. Но где-то не рядом. Просто был и все. Инка его почти и не вспоминала, да и вспоминать, как-то, было нечего. И еще Инка чувствовала, что папа в чем- то провинился перед ними. Иначе, почему же мама, в тот последний раз, когда отец приходил домой, сердилась на него и даже кричала (что было с ней крайне редко), что он «виноват перед ребенком», что пусть «у него просит прощения»… Инка понимала, что этот ребенок - она, вот только почему то не чувствовала себя обиженной. Кто их поймет этих взрослых.
Ей хорошо запомнился тот вечер. В комнате мама сердилась на папу, а в кухне на плите подгорала жареная картошка. И, тогда, хозяйственная Инка надела лежащие на кухонном табурете папины красивые, толстые, кожаные перчатки и попыталась убрать с плиты сковороду с картошкой. А папа, почему то, очень рассердился на нее и закричал, чтобы она «немедленно сняла» его перчатки. Вот тогда уже Инка обиделась, по-настоящему. Не за то, что он на нее кричал, а за то, КАК он на нее кричал. Так кричат и ругают те, кто не любит тебя. А Инка знала, что такое любовь. Ведь у нее была мама – любящая и любимая.
Иногда мама брала Инку с собой в свой волшебный замок под названием Радиокомитет. И это было счастливейшее время. Он стоял на краю огромной красивой площади и выглядел, в Инкином понимании, как самый настоящий замок: высокий-высокий, словно летящий вверх, с острой верхушкой и большими окнами.
Они входили в просторную комнату, в конце которой, стоял большой, красивый деревянный стол, а за ним всегда сидела какая-нибудь тетенька или бабушка, на Инкин взгляд, совершенно обыкновенные – не сказочные, мама здоровалась с ними и потом они с Инкой долго поднимались по сказочно - широкой лестнице.
Длинный, также широкий коридор, устланный ковровой дорожкой, тоже казался волшебным. Он словно глушил все посторонние звуки. Их с мамой шаги звучали так тихо, словно они специально шли на цыпочках, а рядом за стеной спало какое- то огромное сказочное существо, может даже дракон, и его нельзя было будить.
Но самой волшебной была комната под названием «Аппаратная». Инка входила в комнату и попадала в страну великанов. Огромные, высокие железные шкафы, мигающие разноцветными огоньками. Такие же огромные, широкие и мягкие кресла, на которые можно было залезть с ногами и смотреть на эти мигающие напротив огоньки, задрав голову и хрустя какой - нибудь сладостью, которыми в избытке одаривали Инку добрые тетеньки, совсем не великанши, а такие же, как мама - красивые и веселые.
Они носили Инку на руках, баловали и показывали, как нажимать на блестящие кнопочки шкафов поменьше. И Инка нажимала. И тогда, как по волшебству, начинали вращаться большие колесики с коричневыми тонкими лентами и звучала музыка. Она любила играть с их обрывками: коричневыми, розовыми, и белыми и ей нравился их запах.
Еще в аппаратной было огромное застекленное окно, как в аквариуме, только темное и таинственное. А потом мама уходила, и вдруг, в таинственном окне загорался свет, освещая небольшую глухую комнатку. И Инка радостными, удивленными глазами смотрела в окно «аквариума», а мама, улыбаясь, смотрела на Инку из-за стекла, как золотая рыбка. А потом мама опускала глаза на стол и становилась строгой и серьезной и, совсем не обращая на Инку внимания, начинала рассказывать своим красивым голосом о погоде и о всяком другом и разном.
Позже, когда Инка немного подросла и ей доводилось бывать на маминой работе (тогда она уже понимала, что это просто мамина работа, ее мама – диктор радио), мама разрешала ей тихонько сидеть рядом с ней в этой тихой комнате – дикторской, стены которой были пронизаны тысячами, а может и миллионами крохотных дырочек. Смотреть на маму, на блестящий, серебристый микрофон, на тетю Люсю или на тетю Галю, сидящих с другой стороны стекла, и вести себя, как мышка, даже лучше, потому что мышки шуршат, а ей нельзя было и этого.
Она открыла для себя еще много интересного и таинственного. Например, загадочные, длинные, глухие переходы между этажами, через которые можно было, минуя лестницу, попасть с одного этажа на другой, и ее путешествия по ним, веселые Новогодние праздники с дедом Морозом и подарками в большом зале радиокомитета. Но самые первые впечатления, так и остались сияющей жемчужинкой в Инкиной памяти.
Ей посчастливилось, уже будучи совсем взрослой, вновь побывать в этой волшебной комнате своего детства. Но двери в волшебный мир были уже закрыты для нее навсегда. Невидимый и самый великий волшебник – Время взмахнул своей волшебной палочкой, и все вокруг стало маленьким, понятным и незначительным.
Но все это было уже потом. А пока Инка была еще маленькой. И вскоре для нее наступили тяжелые времена – Инку устроили в детский сад. Сад был не простой, а круглосуточный. Это означало, что Инка должна жить всю неделю без мамы, и только на выходные мама будет приезжать за ней и забирать домой. Это было нечестно. Ведь мама знала, что Инка не умеет без нее жить.
Инка подозревала, что эти злые перемены случились из-за той сердитой бабушки (В мамином замке водилась и Баба Яга!), которая однажды отругала Инку за то, что она нажимает блестящие кнопочки (ей ведь разрешили!) на шкафах с коричневыми лентами. Это она, она больше не разрешает пускать Инку в мамин сказочный замок, где Инке было так хорошо и уютно!
Инкино горе выливалось потоками слез, но все было бесполезно. И потянулись безрадостные, незапоминающиеся дни. Воспитателям, в конце концов, надоело уговаривать и улещать Инку, и она осталась один на один со своей тоской по матери.
В середине недели мама приезжала навестить ее, привозила сладости и забирала Инку на весь сонный час. Стоял теплый летний день. Ветер слегка шевелил листья деревьев, и было очень тихо. Они сидели на участке детского сада, на низкой деревянной скамеечке, и мама рассказывала своим красивым дикторским голосом сказку. Это была единственная сказка, которую Инка слышала от мамы. А может только она и запомнилась ей на всю оставшуюся жизнь.
Мамин голос, такой родной и бесконечно любимый, близость ее красивого, самого дорогого лица, рук, большого, теплого, так пронзительно знакомо и любимо пахнущего тела и Инкина тоска и страх потерять все это через несколько минут навсегда соединились в ее памяти с этой сказкой. «Вот дом, который построил Джек…» - читала мама, а по Инкиному лицу молчаливо бежали слезы…
А потом приехала Инкина бабушка, и ее заключение закончилось. В доме запахло лекарствами и булочками. Инка опять ходила в детский сад, но уже в самый обычный, дневной. Она не стала видеть маму чаще, мама также исчезала надолго, часто на ночь. Но Инка росла и понемногу училась жить без нее.
Бабушка стала воспитывать Инку. А Инку никогда никто не воспитывал и ей это не очень понравилось. Бабушка была строгим воспитателем. Она никогда не баловала и не ласкала Инку. Но она заботилась о ней, кормила и учила многому, чему Инку никогда бы не научила мама: шить, лепить сладкие булочки, подметать полы и мыть посуду. И Инка, не всегда охотно, но училась понемногу. Она любила бабушку по-своему, не так, как маму – грустно, страстно и нежно, но все же любила. Иногда бабушка в сердцах, произносила странные слова: «Надо бы жить для себя, а я на вас батрачу», и Инка почему-то чувствовала себя виноватой.
Бывало, бабушка и мама ссорились. Инка боялась этих ссор. Она жалела мать, которая в чем–то оправдывалась перед бабушкой. А бабушка в этот миг становилась страшной: она ругала маму сквозь сжатые зубы и яростно стучала кулаком по столу. Инка убегала в ванную комнату и там дожидалась окончания ссоры.
Однажды, после такой ссоры, мама сказала бабушке, что уезжает в лесную студию на ночь и забирает Инку с собой. Инка ужасно обрадовалась, предвкушая долгожданную встречу, так как часто слышала эти слова - «лесная студия», представляя сказочный, таинственный домик в чаще леса. Мама одела Инку, и они вышли из квартиры.
Но спустившись на этаж ниже, мама почему-то постучала в квартиру, где жила соседка и мамина подружка – тетя Таня. Тетя Таня праздновала. Был накрыт стол, были гости. И мама, раздевая растерянную Инку, наказывала ей, чтобы та не говорила бабушке, где они с ней были, а говорила, что были в лесной студии. Инка должна была научиться лгать, ради мамы.
Мама любила праздники. Часто она брала с собой Инку. Было шумно, весело. Было много маминых друзей, которые ее любили и были рады ей и Инке тоже. Мама была такой красивой и такой радостно - веселой, что Инка прощала ей ложь, которая стала, как бы, и ее ложью, ведь она эту ложь покрывала...
Однажды Инке устроили свидание с папой. Тетя Рита, папина сестра, привела ее в дом, где работал папа. Там же он, видимо, и жил. Неуютная комната, в которой пахло красками и еще чем-то - незнакомым и чужим. Вместе с отцом в комнате была молодая симпатичная девушка. Девушка была ласкова с Инкой и спросила любит ли она рисовать, а потом подарила Инке краски. Краски были необычные, в длинных, круглых коробочках – «тюбиках». А папа подарил Инке красивый толстый альбом для фотографий с зеркальцем на обложке и сказал, что это для ее открыток. Он каким-то образом узнал, что Инке нравиться собирать открытки.
Когда же Инка вернулась с подарками домой, альбом тут же был «отобран» бабушкой, которая и слышать не желала о том, что это ее, Инкина, собственность, и он - Инкин красивый альбом - стал хранилищем семейных фотографий. А за то, что приняла в подарок краски от симпатичной девушки, ее отругала мама. Инка поняла только одно: эта симпатичная девушка забрала у них папу и Инка должна была ее НЕ ЛЮБИТЬ.
А потом пришло для Инки время идти в школу. Читать она уже умела и учение давалась ей легко. Никто не подгонял и не принуждал ее к учебе. Да и ни к чему это было. Появились новые подружки, новые интересы, новые открытия и новые потери.
Ушла мама. Теперь они с бабушкой жили вдвоем. А мама жила в другом месте и только приходила к ним в гости. У нее появился друг. Звали его Виктор, и он работал таксистом. Инка перенесла уход матери достойно. Нет, ей не было безразлично, она скучала по матери, но в ее отношении к ней появилось новое чувство – жалость. Она смотрела на мать уже другими глазами - не по-детски мудро: «будь счастливой, мамочка». Это чувство зрело в ней уже давно. В какой- то миг ее детства мама стала восприниматься ею, как слабое и беззащитное создание, которое легко обидеть, предать, отругать, в конце концов. И, понимая, что не в силах защитить ее, просто старалась не мешать и не расстраивать ее.
Впервые она испытала это чувство еще в детском саду. Воспитатели обязали мам пошить их детям белые костюмчики для первомайского праздника. А Инкина мама не умела шить. Инка никогда не видела, чтобы ее мама шила. Она не думала о том, что останется без белого костюмчика на праздник, она переживала за маму. Зачем они заставляют ее маму делать то, чего она не умеет? Мама очень расстроится, что ее Инка останется без костюмчика, и, может быть даже, ее будут ругать. И когда мама принесла к празднику новый нарядный костюмчик, такой чудесный, самый красивый из всех, с красной окантовкой по краю, с широкими складочками на юбочке – Инка была на седьмом небе от счастья и гордости за свою маму – МАМОЧКУ! И не важно, что этот костюмчик она сшила не сама, а ее подруга тетя Марина. Мама справилась. И никто не скажет теперь плохого слова про ее маму.
А в пионерском лагере, куда мама устроила Инку летом, а сама устроилась туда же воспитателем? Инка забегала к ней и видела ее грустное лицо и понимала, что мама чем то расстроена. Мама, конечно, ничего не рассказывала Инке. Но Инку не обманешь. Она ВИДЕЛА, что маме плохо. Носила ей из леса цветы, ластилась. Она не знала, чем еще можно помочь мамочке. Однажды Инку обидел злой мальчишка. Инка заплакала. А мальчишка зло и насмешливо дразнил: «Иди, пожалуйся своей мамочке!». Но Инка не пошла. Зачем же маму расстраивать еще больше.
Позже мама с гордостью и юмором рассказывала друзьям, как коллектив лагеря сначала ее невзлюбил, ведь она заняла место погибшего в этом году постоянного и любимого всеми воспитателя первого отряда – Юксаныча. Как воспитанники не хотели ее слушаться, как начальство лагеря ее «ни во что не ставило». Но мама сумела доказать и показать всем, какая она талантливая, устроив для них замечательный праздник. И к концу смены все настолько переменили к ней отношение, что приглашали на следующий год снова работать у них в лагере. Это была ЕЕ МАМА!
Восьми лет Инка осознала, что все люди когда-нибудь умирают. Это открытие наполнило ее душу тоской, в первую очередь она подумала о маме. Но тут она вспомнила, что маме только двадцать девять лет. Она такая еще молодая! И ей стало легко на душе. Как хорошо, что маме ВСЕГО ЛИШЬ двадцать девять!
Дядя Витя, мамин друг, уехал к себе на родину в Молдавию, а когда вернулся, привез гостинцы: большие и душистые яблоки и груши. Бабушка спрятала их в ящик комода и экономно выдавала Инке по одному в день, так, чтобы на дольше хватило. И Инке казалось, что никогда раньше она не ела ничего вкуснее.
Дядя Витя нравился Инке. Был он невысокого роста - чуть ниже мамы. Какой- то весь кругленький и уютный. С большими, ласковыми, черными глазами. Однажды он весь вечер катал Инку на машине по городу. Садились и выходили пассажиры, проплывали за окном огни вечернего города. И Инке было хорошо и тепло рядом с ним. Наверное, и маме хорошо тоже, удовлетворенно думала Инка. Но все опять переменилось. Мама уезжала на север, оставляя Инку, бабушку и «уютного» дядю Витю.
Эта разлука воспринималась Инкою намного острее, чем предыдущая, когда мама, хотя бы на минуточку, могла забежать к ним, приласкать ее и снова упорхнуть мотыльком в свою жизнь. Мама, конечно, писала, а однажды прислала посылку. Среди прочего в посылке была небольшая игрушка – ежик. Игрушка была сделана из какой- то необычной резины, мягкой, бархатистой и удивительно нежной на ощупь. С тех пор Инка засыпала, держа в руках нежного ежика, и от прикосновения к нему на сердце становилось теплее – словно это мама дотянулась до нее своим сердцем.
Денег не хватало, и бабушка устроилась санитаркой в больницу. Возвращалась она уставшая и раздраженная, и Инке часто попадало от бабушки под горячую руку. Руки у бабушки были слабые, и поэтому Инке было почти не больно. Просто обидно. Она понимала, что бабушке было бы намного легче, если бы она «жила для себя». Но разве Инка виновата в том, что она, Инка, есть: существует, дышит, живет? И если она мешает и раздражает бабушку, может она мешает и маме? Может быть поэтому, мама все время убегает, улетает от нее? Может Инка недостаточно хороша, чтобы ее любить и дорожить ею?
Мама приехала, когда Инка закончила пятый класс. Приехала за ней. Сборы, суматоха отъезда, грусть будущей разлуки с подружками, радость путешествия – все смешалось в одном пестром калейдоскопе времени. Инка впервые летела на самолете. Небольшой Ан -24, «Аннушка» нес Инку на север, к новой жизни. Какая- то она будет? Обретет ли она новых друзей? А какие будут учителя в новой школе? А новый класс? Рядом с Инкой сидела мама, и это было самым главным, а остальное наладится.
2
Поселок, где работала мама, был поселком золотодобытчиков. Большинство жителей работали на золотодобывающей фабрике. Это раньше, Инка читала, золото добывали вручную. А теперь работали огромные плавающие машины – драги: выбирали и промывали вынутую почву, отделяя золотой песок. Отработанные котлованы служили для местных местом для купания. Вода в них все лето стояла холоднющая, но это их не останавливало. Инка тоже научилась купаться в этих холодных искусственных озерцах и даже научилась немножко плавать.
Инка влюбилась в свой новый дом сразу и безоглядно. Всю свою небольшую жизнь она прожила в городе, и жизнь в поселке для нее была нова и поэтому интересна. Ей нравились деревянные домики поселка, с небольшими огородиками, где, не смотря на северное короткое лето и вечную мерзлоту всего в нескольких метрах от поверхности, хозяйки умудрялись что-то садить и выращивать. Нравилась и их с мамой двухкомнатная квартира в деревянном двухэтажном доме, полупустая, с «удобствами» на улице, но зато в нескольких десятках метров за домом начинался настоящий лес – тайга, а перед домом, как сказочные лесные часовые, стояли высокие, зеленые сосны.
И дом культуры, где работала директором ее мама, ей тоже очень понравился: белокаменный, двухэтажный, с большим, светлым холлом и таким же фойе. Мама обладала волшебной способностью притягивать к себе людей (Инка то всегда знала об этом ее волшебном свойстве). Наверное, так все живое тянется и радуется солнцу - его теплу и свету. И люди шли к ней. Они пели, танцевали, играли на музыкальных инструментах. Простые рабочие были мамиными артистами, ведь мама, к тому же, была и режиссером народного театра, и они со своими спектаклями часто выезжали в соседние поселки и районные центры. Коллектив самодеятельности был дружным и веселым, даже в походы вместе ходили. У взрослой уже Инки хранилось в альбоме фото дружной лыжной команды - знакомые, счастливые лица и среди них мама и Инка. «Анна Александровна, Анна Александровна…» - то и дело слышала Инка, когда приходила к матери на работу . Казалось, без нее никто и ничто не может обойтись. Мать никогда, долго не могла усидеть на одном месте. Только прибежит домой и уже: «Ну, я поскакала». Прямо кузнечик какой-то
Инка жалела, что была совсем на нее не похожа. Она больше походила на отца – такая же черноволосая, черноглазая, смуглая и тоненькая. К тринадцати годам ее «выбросило», как говорила мама, и ее худоба еще больше выделялась при ее высоком росте. Инка считала себя дурнушкой и не шуточно переживала из –за своей внешности: робела и стеснялась. А мама, словно в насмешку, называла ее красавицей, будто не замечая Инкиных переживаний. И Инка порой даже злилась на маму. Неужели она не видит? Да все мама видит! Просто жалеет ее. И от этого Инка еще больше переживала и робела. Получиться ли у нее найти новых подруг?
Но подруга нашлась. Это была Надюшка – дочь тети Нины и дяди Коли - киномехаников Дома культуры. Светловолосая, сероглазая, смешливая и очень симпатичная, казалось, даже вздернутый картошечкой носик, только придавал ей очарования, очень открытая девчонка, она была полной противоположностью Инки. И тем не менее они подружились. Может свою роль в этом сыграла и Надюшкина семья?
Семья была самая обыкновенная - двое детей и родители - У Надюшки был еще брат Вадик, младше на два года. Необыкновенными были родители Надюшки. Так ей казалось. Оказавшись в кругу этой семьи, Инка вдруг остро почувствовала, как ей не хватает простого домашнего уюта, забот и хлопот мамы - тетя Нина хлопотала вокруг детей, как наседка, опоры серьезного, но доброго отца. Ей было тепло и уютно в этом доме. Ее и принимали, как свою, и никогда Инка не чувствовала себя обузой для них.
Первого сентября Инка и Надя вместе пошли в школу, в один класс. Класс Инке понравился. Училась она легко и быстро попала в любимчики к учителям. Подружилась почти со всеми девчонками из класса, и мальчишки относились к ней хорошо. Может быть повлияла ее дружба с Надюшкой? Надюшка была школьной звездочкой: танцевала, бегала, прыгала, занимала какие-то школьные руководящие посты. Да и училась она хоть и не на «отлично», но числилась в твердых «хорошистах». Поклонников среди мальчишек у Надюшки было хоть отбавляй. И если с одним она дружила, то один – два других вздыхали за ее спиной.
Инка в душе завидовала ей, понимая, что никогда не сумеет быть такой, как она – легкой, свободной, и красивой, но все же пыталась взять реванш хоть в чем- то. Между ними словно возникло тайное соперничество. Надюшка записалась в клубный танцевальный кружок и Инка тоже, Инку мама устроила учиться игре на фортепиано, и Надюшке тут же купили пианино, и они уже ходили на занятия вместе. Частенько тетя Нина звонила Инке и просила помочь «им» решить трудную задачку. В этом, уж, Инка была лучшей в классе. Но, не смотря на все «соревнования», они все же были хорошими подругами, даже, скорее, сестренками. Инкина мама шутливо так и называла тетю Нину – мама Нина.
А мама все время пропадала на работе, предоставив Инке полную свободу. В какой- то мере ее это устраивало. Не всегда был сварен обед, но Инка могла сама приготовить яичницу, или можно было пообедать у Надюшки, а потом вместе сделать уроки. Часто Инка засыпала, так и не дождавшись с работы мамы, а утром, проснувшись, тихо, на цыпочках, в темноте, чтобы не разбудить маму, собиралась и уходила в школу, перед школой забежав за Надюшкой. И если до уроков еще оставалось время, тетя Нина усаживала ее пить чай на своей теплой кухне, пахнущей сыром, колбасой или булочками. Частенько и ночевала там же.
А на следующее лето к ним в гости приехала бабушка. Она опять было взялась воспитывать Инку. Но та уже заразилась свободой и встречала все воспитательные действия в штыки. Бабушка опять ссорилась с мамой. Говорила, что она не смотрит за ребенком, что Инка ходит грязной и оборванной, и все про это говорят. Инке, и правда, очень редко покупались обновки, но она как-то не привыкла выпрашивать, с детства усвоив, что они «бедные» - так всегда говорила бабушка. А бабушка поскандалила, покричала и уехала. И Инка с мамой опять остались вдвоем. И Инка была рада.
Жилось с мамой совсем иначе, чем с бабушкой. Как- то мама купила целый тазик винограда. Она просто поставила этот тазик перед Инкой и сказала: «Ешь!». Инка оторопела. Она привыкла получать все порциями – бабушка была очень экономной. А тут - «Ешь!» И Инка стала есть! Она отрывала от кистей большие, спелые, полупрозрачно – зелёные ягоды и с наслаждением отправляла в рот, упиваясь их сладким соком, дозволенностью и неограниченностью, и не в силах остановиться. К вечеру от винограда в тазике остался только тазик. А потом вернулась мама, и теперь уже была ее очередь оторопеть. А Инке стало ужасно стыдно.
А однажды мамы не было очень долго. Стояло лето. Время белых ночей. Часам к двенадцати ночи спускались сумерки, а в два часа ночи было уже светло, как днем! Мама все не возвращалась, а Инка все не могла уснуть. И тогда она отправилась гулять по улицам. Поселок, как будто, вымер. Солнце кралось по верхушкам сосен. А если представить, что Инка на всем-всем белом свете одна?…Что все люди вдруг взяли и исчезли? Она бродила по пустым улицам и чувствовала себя героиней фантастического фильма, а потом пошла в лес и ходила по нему одна-одинешенька. И все-все птицы тоже исчезли. Нет не все! Вот пискнула одна птица. Вот ей ответила другая. И все же, это было чудесно, на какое-то время оказаться в необитаемом мире. Когда же Инка поделилась своими открытиями с вернувшейся под утро мамой, то мама не разделила ее радости, а сердито отчитала ее. Больше Инка не гуляла по ночам, но запомнила эту единственную и необыкновенную ночь на всю жизнь.
Вообще - то мама редко ругала Инку. Раньше, ей достаточно было только нахмурить брови и сделать построже голос. А теперь у Инки был «переходный» возраст. Иногда Инка вдруг «фыркала» в досаде на мать, если вдруг мама начинала говорить с ней, как с маленькой, да еще на виду у других. Ведь Инка уже не маленькая. Неужели мама не понимает? А мама будто бы не замечала. Она могла догнать на машине автобус, в котором ехала Инка, остановить и с присущим ей юмором заявить: «Отдайте немедленно моего ребенка!» Люди улыбались, а Инка была вне себя от ярости. Ее при всех назвали РЕБЕНКОМ в 14 лет!
Но мама любила ее, Инка знала это и поэтому прощала ей такие «вольности», хоть и злилась временами. И знала, что мама гордится ею. Как то мама зашла по делам в школу и после, улыбаясь, рассказывала, как кто-то из учителей спросил ее: «А Инна Федотова - ваша дочь? Побольше бы таких!» И рассказывая это, поглядывала на Инку с гордостью.
И когда Инка влюбилась, мама была первым и единственным человеком, которому она доверила свою тайну. И мама ее не разубеждала, не говорила, что Инка еще маленькая девочка, а выслушала Инку и нежно обняла. Но после этих признаний, предмет Инкиной влюбленности - клубный баянист Серега, недавно вернувшийся из армии и имевший привычку подшучивать над Инкой и говорить, что возьмет ее замуж, как только Инка подрастет, вдруг бросил все свои шуточки, и больше не замечал ее. А вскоре он привез из районного центра невесту, симпатичную черноволосую девушку. И Инка поревновала, потосковала и смирилась.
И все же однажды мама на нее накричала. Инка хвостиком увязалась за ней и просила взять ее с собой в соседний поселок, куда мама отправлялась на служебном автобусе, по каким - то своим делам. Мама не разрешала, а Инка все ныла и ныла - очень, уж, хотелось прокатится! И тут мама закричала на нее - раздраженно и сердито, прекратив все попытки выпросить желаемое. Инка обиделась - никогда раньше мама не позволяла себе такого, и уже повернулась к двери, чтобы выйти из автобуса, когда сзади раздался негромкий, но злой женский голос: «Нальет шары, выпучит глаза и орет». Инка опешила. Не сразу она поняла, что эти слова относятся к маме. И как ни была Инка обижена на мать, ей стало больно за нее – неужели ее маму может кто-то ТАК не любить? Разве есть за что? Может ЕСТЬ? Она молча вышла.
А у мамы опять появился друг. Внешне он был полной противоположностью дяди Вити, ее прежнего друга: высокий и очень худой. Но Инке он тоже понравился. Они подружились. Дядя Гоша был веселый и постоянно подшучивал над Инкой, и она всем своим робким, но так жаждущем любви сердцем привязалась к этому смешному, длинноногому, тощему человеку. Она приняла его игру и тоже шутила над ним, общаясь с ним, скорее, как с ровней, чем со взрослым человеком. Она стала звать его Кошей, как в ее любимом фильме-сказке баба-Яга звала Кощея Бессмертного. «Тогда я буду звать тебя Бабой-Ягой» - смеясь, сказал ей Коша.
Так они и остались друг для друга бабой Ягой и Кошей. А потом Коша уехал. Оказывается, где-то далеко, в другом городе у него была семья. И Инка тайно от мамы оплакивала свою потерю. А вскоре от Коши пришло письмо, и мама дала Инке прочитать то место, где Коша передавал ей привет. Но вместо Бабы Яги он назвал ее ведьмочкой. И Инке стало грустно и обидно, потому что Коша уже начал забывать ее.
А потом появился ОН - Мухин. И Мухин был противный… Вообще –то его звали дядей Женей. Но для Инки он был просто Мухин. Ей было противно в нем все: от его носа уточкой до голоса. Все в нем было фальшивым и приторным. Даже стихи он читал манерно, словно желая показать, какой он культурный. Но Инку никто не спрашивал, нравиться ей Мухин или нет. Он пришел и стал жить у них. Видимо у него не было семьи в другом городе.
Мама и Мухин иногда ссорились. «Пусть бы мама его выгнала» - думала Инка. Но Мухин жил и, похоже, не собирался уходить. А однажды они поссорились очень сильно. Мухин вернулся домой один, без мамы и, с досады, решил ее напугать. Он порезал себе вены и стал ждать, когда придет мама. А мама все не шла. И тогда Мухин испугался и разбудил уже спящую Инку и попросил вызвать скорую.
На «скорой» приехала мамина «артистка» - фельдшер Галочка и увезла Мухина. Она сказала, что с ним все будет хорошо. После этого случая у Инки остались смешанные чувства презрения и страха. Презрение постепенно исчезло - с исчезновеним Мухина, а страх, испытанный той ночью, при виде сидящего у бака с красной водой человека, посягнувшего на собственную жизнь, остался на всю оставшуюся жизнь.
Мухин исчез из их жизни, но оставил после себя зло, которое перевернуло и разделило их жизнь на две разные жизни. Однажды мама таинственным голосом сказала, что покажет Инке, что-то, о чем нужно молчать и никому не говорить. С таким же таинственным видом, она достала тряпичку и развернула ее. Инка увидела на тряпичке грязно – золотистый, зернистый комок размером примерно с два спичечных коробка. Инка не поняла, что это. И тогда мама положила этот комок ей на ладошку. Инка почувствовала его тяжесть и одновременно с ее догадкой мама сказала: «Это золото. И за него могут посадить в тюрьму». Это был «мухинский подарок» маме. «Выброси» - сказала Инка. Вспоминая впоследствии этот случай, Инка всегда мучилась вопросом: зачем мама показала краденое золото ей? Опять ложь. Только уже более страшная и серьезнее наказуемая.
Но пока все было хорошо. Инке так думалось, что все хорошо. Иногда, впрочем, бывали неприятные и тревожные моменты. Мама все чаще бывала выпившей. Инке это не нравилось. Но ничего с этим поделать она не могла.
Инка перешла уже в восьмой класс, как вдруг маму пригласили на работу в город. Ей дали благоустроенную однокомнатную квартиру и они переехали. Но Инка, на отрез, отказалась менять школу. Мама не стала настаивать, и она каждый день, по привычке – в темноте, стараясь не разбудить маму, собиралась и на шестичасовом утреннем автобусе ехала за пятьдесят километров в любимую - уже любимую - школу, к тете Нининому чаю, к Надюшке, а вечером возвращалась обратно. Квартира была холодной, и они спали с мамой на одной единственной кровати, тесно прижавшись и согревая друг друга. И все у них было замечательно, ведь они были вместе, и Инке исполнилось уже пятнадцать лет, а маме - всего тридцать шесть.
А тот день Инка запомнила на всю свою жизнь. Воскресенье. Инке не в школу. И мама тоже осталась дома. Они теперь так редко бывали вместе. Инка тихо радовалась. Они решили, что сегодня вдвоем настряпают пельменей. Они уже приготовили все, что было необходимо, как вдруг нежданно пришла соседка и пригласила маму на какое-то свое торжество. Мама ушла, а Инка, конечно, загрустила. Но фарш и тесто лежали на столе. И Инка решила, что вполне справится одна. Лепила, ждала маму и думала, как мама удивится и обрадуется, когда узнает, что Инка уже все сделала сама.
А потом в квартиру постучали. Инка кинулась открывать. Из открытой двери квартиры напротив…, какие то люди… по грязному каменному полу площадки… словно куль с картошкой… тащили ее маму. Мама была совершенно пьяна! Платье сбилось и задралось, голова безвольно моталась из стороны в сторону. Инку накрыло душной волной стыда и унижения. Она словно окаменела, и эта картина клеймом врезалась в Инкину память: безвольное тело матери на грязном полу подъезда и полоска белых панталон, выглядывающая из-под ее платья…
Позже, сидя в одиночестве на кухне, прислушиваясь к неровному дыханию матери, она вдруг обнаружила в себе еще одно чувство – ненависть. Ненависть к этим людям, тащившим ее мать, как мешок с картошкой, которые увели ее от Инки, напоили и опозорили. Инка не могла винить маму, какую бы боль она ей не причинила. Она оставалась все той же мамой: беззащитной и нежно - любимой.
Приближались Новогодние каникулы. Мама оставалась на Новый год в городе, а Инка, как всегда собиралась в поселок к Надюшке. Но все как-то пошло не по плану. Надюшка вдруг заявила, что ее пригласил на Новый год ее новый кавалер. К тому же, тетя Нина, которая должна была увезти для мамы в город праздничное платье из гримерки Дома культуры, закрутилась и не успела на дневной автобус. И тогда Инка заявила, что сама увезет платье. Тетя Нина расплакалась, она чувствовала себя виноватой и собиралась ехать в город на последнем автобусе. Но Инка уже «закусила удила», и сколько тетя Нина ее не уговаривала, она не изменила решения.
В город она приехала уже по темноте. Мама была дома и не ждала Инку. Платье оказалось безнадежно малым. И тогда Инка стала наряжать маму на праздник в городской дворец, совсем, как мама наряжала ее в детстве на утренники. Из куска белого гипюра она выкроила «королевский» воротник и пришила его к маминому единственному выходному, строгому, черному платью. Вышло очень даже неплохо. Обе были довольны. Инка ни о чем не жалела. На душе было легко и спокойно. Мама звала ее с собой, но Инка только махнула рукой. Телевизора у них не было. Но было радио. И с боем курантов Инка сказала «ура», съела яблоко и легла спать. Это был ее последний Новый год на севере и… рядом с мамой.
После Нового года мама улетела к бабушке. А Инка уехала на все каникулы к Надюшке. Но вот уже и каникулы закончились, а мама все не возвращалась, и Инка начала волноваться. А потом наступил тот день: завуч забрала ее прямо с урока и привела в свой кабинет, и какой-то дяденька, видимо следователь, пытливо выспрашивал Инку о том - «мухинском» золоте. Рядом, с нескрываемым любопытством, стояла завуч, и Инке хотелось умереть, исчезнуть, провалиться от стыда, но опустив голову она твердила одно: «Я ничего не видела». «Странно… - сказал дяденька следователь. - А твоя мама сказала, что показывала тебе». Но Инка молчала, она ведь обещала маме, она не могла ее предать.
Через несколько дней Инка уже летела к отцу. Все их с мамой вещи были брошены в холодной пустой квартире. Она навсегда покидала поселок, который полюбила всей душой, друзей, милую и добрую тетю Нину, Надюшку… « Я еще вернусь сюда. Обязательно вернусь!» - убеждала себя Инка, глядя на проплывающую под крылом тайгу, но так никогда и не вернется. Так закончилось ее детство. Для нее начиналась совсем другая жизнь.
3
Они встретятся с мамой в кабинете следователя. Там Инка узнает, что мама пыталась продать то самое, краденое Мухиным золото - ее сдадут ее же «друзья». И мама будет плакать и просить Инку, чтобы та не приезжала на суд. Ей повезет. Она, получив срок, вскоре выйдет по амнистии, отбыв в заключении лишь несколько месяцев. И отец подойдет к Инке, положит руку ей на плечо и скажет: "Маму освободили", и Инка заплачет, впервые с ареста мамы...
Инка закончит восьмой класс в нелюбимой, ненавистной школе в другом городе. Продолжая жить в семье отца, поступит и закончит училище по специальности, о которой никогда не мечтала. Так она захочет сама, хотя мама и будет звать ее к себе. Инка впервые предаст ее. Может потому, что ей захочется хотя бы призрачного семейного тепла в доме отца. Но и у отца она будет чувствовать себя чужой, нахлебницей.
Ей не пригодятся ее хваленые знания. Закончив учебу в училище, она просто уедет по распределению в далекое село, и как окажется, навсегда, чтобы попытаться построить свой дом, свою семью, попытаться стать любимой и воспитать своих детей. В ее взрослой жизни будет еще много ошибок, слез и разочарования. И не все получится так, как ей хотелось. Но она всегда будет рядом с детьми. И всю жизнь будет ненавидеть ложь и пьянство.
Конечно же, Инка будет приезжать в гости в город своего детства и привезет на «показ» маме и бабушке мужа и дочь, а потом и сына. А мама станет менять места жительства, работу и все глубже увязать в трясине, захватившего ее зла. Но с Инкой она по- прежнему будет добра и ласкова и, в дни Инкиных приездов, станет «сдерживаться», и Инка будет благодарна ей.
А потом мама еще раз выйдет замуж и сменит фамилию. И на ее письмах к Инке уже не будет красоваться "летящая" подпись: Фея. Они с новым мужем станут вместе пить, ссориться, и мама будет частенько бита им. А Инка ничего не сможет изменить, презирая свою слабость и нерешительность. И постепенно ее приезды станут реже, свидания короче. Она будет словно сбегать от душевной боли, жалости и своего бессилия перед чудовищем, пожирающим ее мать. Бежать к себе домой, где ее будут ждать: давно нелюбимый муж, отягощенный тем же злом, что и ее мать, и дети, любимые беспокойной и виноватой любовью - она так и не сумеет построить для них той СЧАСТЛИВОЙ семьи, о которой, мечтала когда-то в детстве. И все же это будет ЕЁ ДОМ.
Они похоронят бабушку, прожившую трудную, изувеченную потерями, но все же долгую жизнь. Мамина красота истощится годами и болезнью: она станет совсем седой и грузной, у нее будут сильно болеть ноги, и она уже с трудом сможет ходить. У нее изменится характер. Она станет вспыльчивой, подозрительной и скандальной. А в Инкин последний приезд, мама уже не сможет сдерживать свой недуг при ней. И Инка вновь, как в тот памятный день на севере, испытает чувство боли, стыда за мать и ненависть к людям, для которых чужая трагедия - лишь повод, для сплетен: у открытой форточки маминой квартиры, из которой будет лететь пьяная, безобразная ругань, будут стоять две кумушки, делая вид, что беседуют друг с другом.
Больше Инка не увидит маму живой. Она умрет вскоре после Инкиного дня рождения. Ее лицо будет опухшим и побитым. И будет лежать снег, а Инка - сидеть у края могилы, плакать, гладить ее по выбившимся из-под старушечьего платка поседевшим волосам и запоздало просить прощения за то, что не сумела стать хорошей дочерью - опорой и источником силы. Не сумела научиться любить так, как должно любить дочери мать. Ведь любовь - это такая огромная сила…
Ее сказочная фея исчезнет уже навсегда. А у Инки останется: недописанное, оборванное на полуфразе мамино письмо, написанное тем самым, любимым Инкой «летящим» почерком, и открытка с днем рождения, которые мама так и не успеет отправить. Нет… еще останется память! Вернувшись с похорон, Инка соберет все фотографии мамы в один альбом, положив туда же письмо с открыткой, и иногда подолгу будет перелистывать страницы, освежая в памяти свою детскую сказку, каждый раз вспоминая тот день и ту другую сказку, рассказанную мамой на деревянной скамеечке детского сада: «Вот дом, который построил Джек…». Мама навсегда останется в ее памяти прекрасной феей ее детства.