Как я любила с мамой говорить,
Обнявшись, посумерничать тихонько,
Улавливать воспоминаний нить,
А иногда – нравоучений тонких.
Лишила детства мамочку война,
Затем две революции и стачки
Лишили напрочь юности. Она
С семи годков отправилась в батрачки.
Ослепла мать её, когда отца
Забрали чехи в бунт. Он был возницей
И там погиб. А горю нет конца –
Оно прошлось по жизни колесницей.
Всё было: вдовство, новая война,
Голодомор и тиф, и смерть детишек,
Бессильная перед детьми вина.
И лишь Господь один тебя услышит.
И мой отец услышал крик души,
И одарил вдову своей любовью.
Сказал: детей в мой паспорт запиши,
Ещё троих родим и мы с тобою.
Течёт рассказ неспешным ручейком,
Как выжили, как счастливо зажили,
И как отец построил новый дом,
И как мы этим домом дорожили.
Умела мама с малых лет вязать,
При этом петь. О! Как же мама пела!
Ну курский соловей – ни дать, ни взять!
На маму быть похожей я хотела.
Она мудра, тактична и умна,
Любить самоотверженно умела.
Столь родов, а, как девочка, стройна.
И спорилось в руках любое дело.
Курчанка мама. Крохой привезли
В Сибирь, что только горе приносила,
С корнями вырвав из родной земли –
Её все звали ласково «Россия».
Верней «Расея». Так вот, нараспев,
Произносил весь род по среднерусски.
…Ушла из жизни мама, не успев
Хотя бы раз вновь оказаться в Курске.
Не побывала мама в том саду,
Что снился ей и снился с малолетства.
Возможно, сон уменьшил ту беду,
Которая сгубила маме детство.
Без мук, как ангел, мама умерла,
И недуг никакой её не мучил…
Теперь, я верю, мама обрела
Спокойствие в прекрасных райских кущах.