Брожу ли по дачному поселку, или выбираюсь из городской квартиры в ближайший магазин, меня не покидает ощущение, что, наблюдая за людьми, я будто смотрю малоинтересное кино. Видимо по этой причине так тянет к заброшенным домам, где в чердачной паутине покачиваются чужые тайны. Одно дело лицезреть вялую перебранку соседей на тему, чья очередь полоть редиску, другое – наткнуться в коробке из-под печенья на письмо с признаниями в любви. А если не к законной, да не одно! то градус любопытства ползет вверх, словно на термометре в стакане чая школяра-прогульщика. И вот степенная Мария Николаевна ( давным-давно укатившая на Севера и упокоившаяся в тихом семейном кругу) предстает озорной Машуней из танцевального кружка при районном Доме Культуры.
Не дождавшись конверта, листки пожелтели, скукожились. Неровные строчки изобилуют орфографическими ошибками, порывисто наскакивающими одна на другую, но я все равно испытываю зависть, ибо написавшему довелось когда-то растревожить свое и, вероятно, чужое сердце.
Что помешало отправить запоздалые признания, остается тайной. Оттого еще увлекательнее интрига, хотя это слово вряд ли уместно к проявлению глубоких искренних чувств. На ум приходят внезапная болезнь, роковая судимость и прочие объективные обстоятельства.
Вчитываюсь, примеряю к себе, и с ужасом понимаю, что ничем иным, кроме трусости, оправдать сковавшую автора нерешительность было бы несправедливо.
Впрочем, он уже наказан, и приговор пылится на верхотуре остывшего дома, и жертв малодушия, по меньшей мере, - две.