Дескать

Михаил Поленок
   Ветряные мельницы представляли особые и сложные объекты деятельности крестьян. Они были жизненно важными для жителей деревень, обеспечивая помол зерновых.

   Мельница, являлась не только практически нужным и материальным украшением посёлка Дубрежка, но господствуя над ним, она притягивала взгляд и мысли каждого, в поле зрения кого оказывалась, уводила их в особую духовную плоскость тихих размышлений и философских раздумий.

   Стояла она в двухстах метрах от деревни, на взгорке её южной окраины. От основной дороги к ней вела просёлочная, пробитая по траве колёсами телег и копытами лошадей - трёхполосная тропа. При подъезде по пологому подъёму мельница, как живая, плавно набегая навстречу, призрачно зависала между небом и землёй, находясь на линии горизонта, над которым бежали лёгкие, белоснежно-серебристые изменяющиеся образа облаков.

   Она представляла собой высокое, стройное сооружение шатровой формы. Длинные, но ажурные крылья, с растянутыми на них и  трепещущимися на ветру полотнами ткани, в период работы мельницы делали её похожей на таинственное воздушное создание, стремящееся оторваться от земли и взлететь. Динамичная работа мельницы, видимая издали, придавала посёлку особый жизнеутверждающий статус. Ещё большую тайну хранило данное сооружение, когда молчаливо и отрешённо стояло на взгорке с безнадёжно омертвелыми крыльями, на которых, как раны, зияли длинные прорехи от свёрнутого и закреплённого полотна. Весь потухший вид её в такие минуты выражал сплошной упрёк, который волнами накрывал посёлок сверху.
   
   Неутомимо размеренный ритм работы мельницы, уносящей последовательно друг за другом свои крылья ввысь небес, завораживал и настраивал работающих в ней людей на необычный, отстранённый от земной суеты лад, со временем формируя особые черты характера и психологии.

   Все уроженцы посёлка хорошо помнят мельника, соответствующего данному образу, за его красноречивое и многообиходное употребление таинственного слова «дескать». Он был хозяином и сказочником чудодейственного творения рук человеческих.

   Любил мельник в промежутках работы, под мерный рокот жерновов, постукивание и поскрипывание деревянных шестерён мельницы, а также лёгкое дрожание всей её конструкции, выдававшее их внутреннее напряжение, порассуждать на различные темы уклада крестьянской жизни или эпизодов прошлых трудовых и военных будней. При этом примером объёмного значения немногословной речи тружеников земли могло служить его любимое слово «дескать», которое он виртуозно применял в различных его значениях.
 
   Увидев подъехавших к мельнице мужиков, мельник предварительно неторопливо осматривал загрузку ларей, равномерность поступления зерна в лотки, мерное дрожание которых плавно ссыпало его на жёрнова, качество их работы, а затем спокойно в облаке лёгкой мучной пыли спускался к ним. Весь покрытый её белёсым налётом он, как таинственный маг, пришедший из другой жизни, даже не смахивая её, привычно шевелил мохнатыми бровями и удлинёными мучными ресницами. Оторвав клок газеты для самокрутки, и медлительно насыпая ядовитый табачок-самосад из кисета он, как приветствие, деловито и недвусмысленно произносил: «Дескать, приехали…». Мужики, почёсывая затылки, согласно кивали головами. Послюнявив газетный обрывок, важно сплёвывал через полуотвисшую и немного раздвоенную нижнюю губу, и, продолжая скручивать «цигарку» (самодельная папироса), наслаждался паузой перед первой затяжкой ядрёного табачку. «Поработаем…дескать», - затянувшись и пустив завитки дыма в сторону,  произносил он.

   Мужики одобрительно шелестели и тянулись тоже за кисетами, в каждом из которых была нарезанная смесь листьев и корешков домашнего табака, от соотношения которых зависела ядовитость самокрутки. Неспешная процедура изготовления «цигарок» различной крепости и величины, под стать хозяину, обмен при этом самосадом – сближали. С наслаждением, причмокивая губами, делали первые глотки едкой смеси. При глубоких затяжках самосад потрескивал, обволакивая клубящимся, сизым облаком курильщиков, щипал глаза, заставляя прижмуриваться. Непонятное не курящим тайное умиротворение и испытываемое удовольствие сквозили в замедленных движениях и разглаженных лицах, объединяя их в эти мгновения. Появлялась первая надежда, что помол состоится, но разгружать мешки с зерном не спешили – всякое могло быть. Терпеливо ожидая продолжения разговора, они ловили каждое слово мельника, чтобы понять разгружать телеги или помола не будет.

   Любил мельник, после покоя и уединения, рассудительную беседу. С удовольствием, смакуя каждое слово и переплетая их длинными паузами после «дескать», старался, чтобы его натруженные житейские изыскания, подкреплённые  многогранным: «Надо поглядеть…дескать», - дошли до народа. Крестьяне знали, что те, кто пытался переговорить мельника, а не выслушать, возвращались обратно не с мукой, а с зерном. При этом мельник кратко, но весомо объяснял: «Дескать…ветер стихает, (или) крепчает до штормовых порывов».
   По-детски восторженное выражение лица руководителя мельницы, с мягкой и загадочной полуулыбкой очаровывало слушателей и дополняло богатое значение его слов: «Дескать, будем думать…». В промежутках между спокойными, но продолжительными затяжками он поднимал голову к небу и с  интересом смотрел на бегущие другом за другом, меняющие свои очертания облака. Ритмичные, деловито-неспешные кружения крыльев мельницы настраивали и уводили крестьян от суеты ежедневных будней и хлопот в колею умиротворённо-спокойного уклада. Периодически, как выводы из повествования, звучало: «Да, дескать… чудеса!» Прилипшая на нижней упавшей губе цыгарка, вот-вот, кажется, падала, но её хозяин не обращал на это никакого внимание, увлечённый интересным повествованием, рождающимся на глазах покорных слушателей.

   Даже его периодически важное сплёвывание украшало общий орнамент рассказа, придавая ему фантастическую непредвиденность: «Дескать... обмозгуем». Без этого слова им не начинался и не мог быть закончен ни один разговор, чтобы не обозначить его возможное продолжение ёмким «дескать». После обязательных длинных, но не утомительных пауз, мельник отталкивался для продолжения речи опять своим любимым словом, которое приобретало каждый раз свой особый смысл и конкретное значение, известное только его хозяину, а возможно и некоторым слушателям. При этом всё более затягивавшиеся паузы навевали у каждого слушателя пласты своих воспоминаний, унося их, как и мельника, в глубокие просторы неведомого, очаровывая и гипнотизируя. Это были минуты взаимного уединения от суеты крестьянских будней, ежедневных проблем и забот, овеваемые дымком едкого, выращенного на грядках самосада.

   Получив настоящее наслаждение от беседы, и находясь в состоянии великодушного блаженства, мельник добродушно произносил: «Да, …а что стоим, дескать?». Это был сигнал! Мужики, побросав самокрутки, тянулись к телегам за мешками с зерном. Все знали – теперь будем с мукой!