(Маленькая повесть)
1.
Пути Господни неисповедимы. Кто бы знал, что сорок лет спустя он окажется в этом городе, где «на заре туманной юности» служил в родной советской армии. Тогда это был один из городов единой страны Советов. Теперь это центр области северо-востока независимой Беларуси - Витебск. А сам Виноградов, москвич, располневший и постаревший в последнее время, оказался в нём по делам его фирмы, где он работал.
Всё началось с вокзала, куда Вадим Николаевич прибыл рано утром и который нашёл не сильно изменившимся, только более блестящим и ухоженным, а, значит, и дороже. И он пошёл не спеша по улице, ведущей к месту его бывшей службы. Этой улицей он часто ходил молодым солдатом. Старые дома на ней сломали, а новые пока ещё не построили. Их место заросло мелкой порослью. И улица из-за этого стала какой-то заброшенной, малообитаемой.
Знакомый до боли трёхэтажный старинный дом Вадим Виноградов узнал ещё издали, когда-то на целый год ставший родным домом для него. Как там у Сергея Михалкова:
"Вот через площадь мы идём И входим, наконец,
В большой, красивый, красный дом, Похожий на дворец».
Подойдя поближе, он увидел, что бывшее КПП наглухо закрыто и посмотреть что либо можно только со стороны улицы. Да он особенно и не надеялся увидеть там что-нибудь - всё-таки столько лет прошло!
Виноградов подошёл и заглянул в наполовину скрытые от постороннего глаза мутные окна первого этажа бывшей казармы. Все вещи были вынесены ещё четверть века назад, а пустое пространство внутри сейчас наполнял густой слой пыли.
Он отпрянул от окна и, обойдя дом с правой стороны, подошёл к высокому каменному забору, скрадывавшему подъезд, через который они когда-то проходили семь раз на дню. А летом, в погожий день, выходили покурить на свежий воздух.
Стало грустно от увиденного.
2.
Там, возле летней импровизированной курилки он впервые увидел Ивана Петровича Подберёзкина. Вадим Николаевич, тогда ефрейтор Вадим Виноградов, старослужащий, сидя в одиночестве на скамейке, курил и читал газету «За Победу!», в которой на четвёртой, последней, странице была размещена подборка стихов отставного полковника Подберёзкина на военную тему.
На первом этаже казармы размещалась редакция и типография газеты. Вот в эту редакцию и заходил со своими стихами Иван Петрович. Видя, как увлечённо читает в курилке его стихи в знакомой газете ефрейтор, отставной полковник остановился, держа в руках свой портфель.
- Нравятся стихи? - спросил он с тайной надеждой.
- Ничего, - оторвался от газеты Вадим и, посмотрев на него, спросил, - Ваши?
- Мои, - не без гордости ответил тот и добавил, - Любите поэзию.
- Так её, хорошую, ещё надо достать где-то, - улыбнулся ефрейтор.
- У меня в домашней библиотеке есть томики стихов русских и советских поэтов.
- Но вы же меня не знаете.
- Главное, что ты увлечён поэзией, - он присел рядом с ефрейтором, - Пишешь?
- Есть у меня тетрадь со стихами, - сказал Вадим, - но я её никому не показываю: и слишком откровенно, и рано ещё для публикации.
- Вот, когда в выходной день, молодой человек, ты будешь в увольнении, - сказал Подберёзкин, - милости прошу ко мне. Я тебе дам свой домашний адрес, ты зайдёшь ко мне, и мы посмотрим твои стихи, а ты заодно - мою библиотеку.
И он достал из кармана пиджака блокнот, начеркал в нём несколько строк, вырвал листок и протянул ефрейтору. Иван Петрович, хоть и был отставным полковником, но сразу перешёл с ним на ты, в то время, как Вадим обращался к нему исключительно на вы - в силу возраста.
- Я живу в так называемом Старом городе, на той стороне реки, слева, в одном из старых домов, - сказал он и добавил, - Квартирка небольшая, но рабочий кабинет у меня имеется. Буду ждать.
Виноградов, мельком глянув в листок, свернул его, положил в нагрудный карман гимнастёрки и в свою очередь продиктовал Ивану Петровичу интересующие свои данные. На том они тогда и расстались: один пошёл на выход из военного городка, другой - к себе, в подъезд.
Редакция и типография располагались рядом с ними. И Вадим был наслышан про них, особенно про солдат типографии. Наслышан про их юмор, про то, как утром, входя к себе на рабочее место, они в шутку чокались между собою стоявшим у каждого пластмассовым стаканчиком прежде, чем взяться за работу, со словами, стоявшими в названии их газеты. Были и другие их юморные действия, о которых Виноградов уже позабыл по прошествия лет.
***
Многое позабыл Вадим Николаевич, вспоминая прошлое по возвращении улицей, которою шёл от вокзала к месту былой службы, и потом бульваром от него к центру города. Он прошёл мост через Западную Двину, многоводную и мелкую, широкую реку, обогнул драматический театр с колоннами и портиком и повернул налево.
Впереди высился восстановленный Свято-Успенский собор, но он, не доходя до подъёма на него со множеством ступенек на мраморных лестницах, свернул вправо, перейдя по мостику речку Витьба. Там начиналась улочка старых невысоких домов с увеселительными заведениями на первом этаже и съестными подвальчиками, упиравшаяся в Свято-Воскресенскую церковь. Где-то здесь и жил Иван Петрович со своими близкими.
3.
На календаре кончался июнь месяц, когда в воскресенье ефрейтор Виноградов в увольнении решил посетить Ивана Петровича Подберёзкина. К себе его влекла не только фигура отставного полковника, писавшего, в целом, неплохие стихи, а, скорее, его библиотека с томиками самых разнообразных авторов, столь разрекламированных их хозяином. Немало покружив между старыми домами, Вадим всё-таки нашёл нужные ему дом и квартиру.
Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж трёхэтажного дома - в который, быть может, когда-то заходил сам Марк Шагал - он нажал на звонок. Дверь открыл Иван Петрович. Когда Вадим вошёл, он представил своих близких - от жены до детей и внуков (слава богу, что их было не так много, отметил про себя Вадим) и провёл его в свой кабинет.
Пока Подберёзкин с иронией рассказывал о себе, о своей манере писать и, наконец, стал читать свои стихи, ефрейтор знакомился с его библиотекой. Не прошло и часа, а он уже рылся в ней, как у себя дома. И Вадиму было не скучно. Глядя на его одержимость поэзией, Иван Петрович любезно позволил взять с собой пару стихотворных томиков.
Потом Вадим прочитал свои стихи из той самой тетради, которую никому ещё не показывал. И услышал от Подберёзкина не только достоинства, но и недостатки в них. По его словам, исправив и доведя до кондиции, их можно было показать главному редактору газеты, что печатала и его стихи.
Потом ефрейтора угостили чаем с вареньем. Когда же Вадим допивал свой чай, в прихожей стукнула дверь. Иван Петрович сразу всполошился и, извинившись, вышел из кабинета. Не прошло пяти минут, как он вернулся и не один, а с девушкой - дюймовочкой да и только: что ростом, что всем остальным.
- Моя внучка, Ирочка, - представил он девушку, - Только что успешно сдала последний экзамен за третий курс института - будущий филолог, спокойно деда за пояс заткнёт, кнопка этакая. Ну, всё знает, всё помнит!
- Да, ладно, тебе, дед! - слегка смутившись, сказала Ира.
Вадим встал изо стола, козырнул и слегка пожал ей руку. Они представились друг другу. Виноградов взял со стола свою тетрадь и томики со стихами.
- Может быть, что-нибудь своё почитаешь, - кивнув на тетрадь, предложил ему Подберёзкин.
- В другой раз - надо идти, - сказал Вадим и прошёл в прихожую.
- Раз надо - значит, надо!- сказал хозяин дома и посмотрел на Ирину.
Провожали его дед с внучкой до входной двери на самую улицу, чтобы он больше не блуждал, когда придёт в следующий раз.
4.
А в следующий раз он пришёл по уже знакомому адресу через неделю. На улице стоял жаркий июль, макушка лета, и окна в квартире Подберёзкина были открыты настежь, только занавешены и заставлены политыми цветами в горшках. Веяло желанной прохладой с реки, куда выходили часть окон.
Входную дверь ефрейтору открыла девушка Ира.
- Здрасте! - сказал он и добавил, - Я к Ивану Петровичу!
- Дед, к тебе пришли! - крикнула она и ушла на кухню - там пахло чем-то вкусным.
Дверь кабинета тут же открылась, и на его пороге появился Иван Петрович. Он подождал, когда разоблачится ефрейтор от фуражки и армейской обуви и увёл его к себе. Пройдя в кабинет и попутно отвечая на вопрос, как его дела, Вадим сел с одной стороны письменного стола, достал две книги, данные ему в прошлый раз, и тетрадь со своими стихами, новыми и старыми, приготовившись читать. Подберёзкин сел с другой его стороны, приготовившись слушать. Но все их планы смешала неожиданно появившаяся Ирина.
- Я вам не помешаю, - заявила она, - Я, как мышка, тихо буду сидеть и слушать в этом кресле, - она указала на стоящее у стены кресло, - Мне, будущему филологу, всё интересно - особенно ваши споры, если они будут возникать.
И она уселась в большое старинное кресло, неизвестно, как очутившееся здесь.
- Ну, проказница, слушай наши разговоры, - сказал Иван Петрович, - Только я тебя знаю: не утерпишь, а своё выскажешь и будешь третьей в нашем общении.
- Ну, что, ефрейтор, скажешь по поводу прочитанного? - обратился он к Вадиму.
- Прочитал я обе ваши книжки, - ответил он, - По поводу Мандельштама скажу, что не вижу в нём величия, как пишут про него, как нарасхват кидаются на него. Да, он мученик режима, при котором он жил, но это не умаляет его мастерство поэта - всё-таки не Пастернак.
- Скажите пожалуйста!
- Да, вот так! Второй, Волошин, поинтересней будет, как поэт. Но много философии у него в стихах, которая может кому-то и необходимая, но не поэтичная и мне не интересная. Сразу скажу, что поэзия, в отличии от прозы, слишком субъективная. И всё, что я вам сказал, это мой личный взгляд. Можете с ним не соглашаться.
У Подберёзкина поначалу блуждала дежурная улыбка, но потом лицо делалось всё серьёзней и серьёзней. Он был прав, когда перед этим сказал про свою внучку, что она не утерпит, а, выскажется по полной программе и будет третьей в завязавшемся споре.
Когда Вадим замолчал, она буквально вскочила со своего места, опередив деда. Подойдя вплотную к ефрейтору, стала ему доказывать - не просто, что он не прав, а столько он не знает! Потому так поверхностно судит о людях, о поэзии того времени.
В тот день он выслушал небольшую лекцию о двух поэтах, знаменовавших собою эру так называемого Серебрянного века - может быть, по мнению Вадима, самого интересного периода в поэзии вообще, а, если быть, точнее, несколько десятилетий жизни страны, непростой и даже сложной. Вадим лишний раз убедился, сколько много знает и помнит Ирина. А ведь на дворе была только вторая половина семидесятых годов, и откуда-то она черпает свои знания.
Он не спорил, а просто взял с собою ещё две новые поэтические книжки - Ахматову и Цветаеву, а свои стихи не раскрывал, пока его об этом не попросил сам Иван Петрович. На удивление они оба прослушали их внимательно - всё, что он прочитал. А потом стали наперебой его хвалить, а он поначалу смущался, сопротивлялся, но всё таки смирился.
В общем, под конец всем стало веселее. Особенно, когда Ира вышла из кабинета, а вошла с подносом в руках. А на подносе лежал пирог - красивый, а, самое главное - вкусно пахнущий. Как в сказке: все стали пить чай да нахваливать мастерицу. А маленькая мастерица скромно сидела в сторонке, пила из своей любимой чашки и выслушивала похвалу в свой адрес.
5.
С тех пор прошло много, очень много лет, и ныне живущие на том, знакомом месте даже не помнят о Подберёзкине и иже с ним. А одним воспоминанием сыт не будешь.
Время близилось к полудню, когда Вадим Николаевич почувствовал, что надо подкрепиться - баснями соловья не кормят.
По делам фирмы с забронированным номером в гостинице он ещё пройдёт, а сейчас не плохо было бы чего-нибудь съесть и попить. Он обогнул Свято-Воскресенскую церковь слева, прошёл городскую Ратушу справа и пошёл вверх по мощённой улочке, глядя голодными глазами по сторонам.
Старый город уже проснулся и зазывал к себе за столики рекламою витрин и матерчатых навесов уличных кафе, наличием в их меню всевозможных блюд и напитков, написанных белым мелом на чёрных досках. Перед съестными заведениями по тротуарам выстроились в ряд столики с поделками местных мастеров и другой экзотической продукцией на память о Витебске - были б только деньги да и те белорусские.
Вадим Николаевич зашёл в первое попавшееся на глаза недорогое кафе, из глубин которого пахло чем-то вкусным, заказал себе это вкусное и вышел наружу под навес - за свободный столик. Ему тут же принесли, и в этот с утра жаркий и душный день, высокий большой бокал холодного пива, а скоро и - всё остальное. Прихлёбывая пивом, он накинулся на "всё остальное", чувствуя, как проголодался.
Когда же всё было съедено и выпито, и он рассчитался за угощение, то вставать и идти опять под жаркое летнее солнце не хотелось, а надо было. Вспомнил он свою семью: заботливую супругу, сына - такого же умного программиста и дочь -прирождённого психолога, даже десятилетнего внука вспомнил - дедову слабость. Как они там без него?!..
И тут он увидел двоих - он и она, солдат срочной службы и его девушка. Может быть, местные, а, может, она к нему приехала. Молодые ребята, совсем юные внешне, держась за руки, они стояли рядом и рассматривали разнообразные поделки на одном из столиков перед кафе, где он сидел.
«Счастливые! - отметил про себя Вадим Николаевич, - Неравнодушны друг к другу, а, главное - возраст: какие их годы! А ведь когда-то и мы были такими, и так же стояли перед столиками, сплошь заставленными местной продукцией. Только за руки не успели взяться.
***
На исходе был месяц июль, когда ефрейтор Виноградов пришёл домой к отставному полковнику. Дверь ему открыла внучка Ивана Петровича. Они поздоровались, как старые знакомые. Больше никого не было.
- А где все остальные? - сразу обратив внимание на тишину в квартире, спросил он.
- Родители в отпуске: в Чёрном море купаются и лазают по горным тропам Крыма, тётки и дядьки у себя, а бабушка на пару с дедом по комнатам лежат от поднявшегося давления и не встают с постели. По крайней мере, я за ними смотрю и все их дела делаю.
- А сама как? - обеспокоенно спросил ефрейтор.
- Ничего, от учёбы отдыхаю, потому я и здесь, - ответила «дюймовочка», - Через месяц всё наоборот будет.
- Значит, мой сегодняшний визит к Ивану Петровичу отменяется?
- Да, - вздохнула девушка.
- Ну, хоть поздороваться с ним можно? - спросил Вадим, - Ведь не напрасно же шёл сюда.
- Можно, - улыбнулась Ира, - Дед будет рад тебе.
Вадим прошёл к нему, вернул прочитанные книги, справился о здоровье и собрался было уходить. На что больной Иван Петрович сказал:
- Так и быть: заменит меня внучка - она и больше моего знает, и к тебе привыкла, да и в институте ей это пригодится. А, чтобы нас с бабушкой не беспокоить, пройдитесь на свежем воздухе - вам, молодым, эта прогулка только полезная будет.
Девушку не пришлось долго уговаривать. И скоро они с Вадимом уже спускались по широкой лестнице их дома. Они прошлись по Старому городу, где ещё не было ни одного католического храма, зато хоть квартал старых домов сохранился - и на горе, и под горой. Они перешли по мосту Западную Двину, посидели, немного отдохнув, на бульваре и снова вернулись к Ратуше.
Если поначалу их разговор вертелся вокруг да около литературы, поэтов разных эпох, их влияния на умы людей разных времён и народов, потом перекинулся на её институт, его строгих преподавателей и несчастных студентов, а затем, слово за слово, о чём угодно, лишь бы обоим было не скучно и интересно.
А, когда они проголодались, то пообедали возле Ратуши в недорогом полуподвальном безалкогольном кафе - ему, солдату срочной службы, алкоголь не положен, а она вообще его не признавала. А потом ещё раз прошлись по её улочке, и, наконец, расстались.
Прав был Грибоедов, сказавший: «Счастливые часов не наблюдают». И поэтому им не нужно было время - они его просто не замечали.
***
И долго Вадиму Николаевичу казалось, что он совсем недавно видел собственную молодость, юность, которая с укором прошла мимо него, привлекательная своей простотой и непосредственностью. И стало ему в этот миг грустно и печально!
6.
Но ещё более грустно и печально было ефрейтору Виноградову, когда в августе месяце он, как обычно, пришёл в увольнении к отставному полковнику. Нет, с ним и его женой всё было нормально - с их давлением и здоровьем. Но на улице, перед подъездом, он неожиданно встретил его внучку Ирину. Она явно дожидалась его и была непривычно грустной и серьёзной.
- Пойдём куда-нибудь - город большой, - поздоровавшись с ним, предложила она.
- Сегодня ты опять вместо Ивана Петровича будешь?
- А ты против?
- Нет, только «за», - сказал Вадим, - просто спросил.
- Я тебе всё объясню, - призналась Ирина, - но чуть попозже.
И они пошли вперёд. Она больше молчала. А Виноградов рассказывал про армию в целом, про свою часть и роту в частности, благо они никуда не спешили. Прошли до конца улочку, где стоял её дом, потом свернули направо, на проспект, преодолели несколько перекрёстков со светофорами и поднялись на возвышенность. Когда впереди показалась площадь с монументом, фонтанами и вечным огнём, с парком над рекой, аттракционами и зелёными насаждениями, присели на одну из свободных скамеек.
- Ну, давай, колись, как говорят в детективных романах! - со смехом сказал ей Вадим.
- Ты ещё их читаешь?! - удивилась она.
- Раньше читал, а сейчас - нет, - поспешил заверить её Виноградов.
- Отвечаю: просто вчера приехали с юга мои родители, - начала Ирина, - Выглядят они на все сто: загорелые и посвежевшие, соскучившиеся по своим родным. И вчера они же провели со мной душеспасительную беседу о моём моральном облике. А моральный облик мой был для них невысок: я в их отсутствие бросила бедных бабушку с дедушкой и прогуляла целый день с молодым человеком. Можно только догадываться, кто им настучал про нас с тобой.
- А своё начальство надо любить, - продолжал Вадим, - Родители - это как начальство: сегодня - одно, завтра - другое.
- С сентября начнутся занятия в нашем институте, - как будто не слыша его, говорила дальше девушка, - На них вся надежда моих родичей. Тогда уж, на четвёртом курсе, отменяются все мои прогулки и ухаживания, только учёба остаётся. Институт и больше ничего. Нет, они не ругались, но дали мне понять.
- А ты как сама на это смотришь?
- Как на тебя, - она взглянула на него.
- То есть?! - задал он ещё вопрос.
- Ты есть, а всё другое - вторично.
- Спасибо за откровение!
- Не стоит! А ты как?!
- Как прикажут - так, кажется, у нас в армии говорят.
- Ты соображаешь, что говоришь?!
- А что я такого особенного сказал?!
- Ты - не хозяин собственным словам?!
- Чего ты хочешь от меня?!
- Сначала ты говоришь, а потом думаешь.
- Хватит придираться ко мне.
- Это - не придирки, а констатация факта.
- Много ты знаешь!
- Достаточно, чтобы сделать вывод: ты - не тот, за кого себя выдаёшь.
- Ой, как ты ошибаешься!..
И он долго и упорно ей что-то говорил, оправдывался перед ней, разубеждал, даже уговаривал, что она тоже много значит в его жизни, но всё было напрасно. Со свойственным ей юношеским максимализмом она больше не верила ему, не слушала его оправданий. Вот уж действительно, слово - не воробей, вылетит - не поймаешь. Такая категоричная была «дюймовочка».
Пока, наконец, она не встала и сказала, не глядя на него:
- Проводи меня до моего подъезда!
- Всегда готов! - ответил Вадим.
Они спустились вниз по проспекту, молча прошли перекрёсток, мостик через речку Витьба и мимо Ратуши повернули налево - на улочку, где был её старый трёхэтажный дом.
У подъезда стоял незнакомый мужчина, который, ни слова не говоря ефрейтору и его спутнице, обнял за плечи поникшую головой Ирину и повёл её в подъезд. Но, сделав так два шага, девушка обернулась к опешившему было от неожиданности Виноградову.
- Это мой отец, - сказала она, - Пока!
- Пока! - ответил ей Вадим.
Так они и расстались. Он повернулся и, опустив голову, пошёл по тенистой улочке, потом мимо театра повернул на мост через Западную Двину, прошёл его весь и по бульвару проковылял до вокзала, а там поворотил к себе в часть. Хотя по времени ещё можно было побыть в увольнении, но не хотелось никого ни видеть, ни слышать после сегодняшнего дня.
7.
Кончалось лето семьдесят седьмого года - последнее лето в судьбе ефрейтора Виноградова. Через два месяца он должен был демобилизоваться и уехать домой в Москву. Достаточно быстро пролетело оно за успехами и недостатками по службе. Молодых он не гонял и заискиванием перед власть имущими не занимался. За карьерою, то бишь, лычками, не гнался, а только бы благополучно прошёл срок его службы. По крайней мере, так ему казалось.
Однажды днём он сидел на скамейке в летней курилке, курил и читал напечатанные его стихи в газете «За Победу!» Когда-то свёл его с главным редактором газеты отставной полковник Подберёзкин. Ефрейтор рассказал главному о себе, показал тетрадь со стихами, из которой он отобрал несколько его стихотворений.
И вот теперь Вадим лишний раз просматривал их, твердя себе, как бы теперь не загордиться. Кличка у него среди сослуживцев возникла сама собой - Поэт. И кто-нибудь при встрече обязательно прибавлял: «Погиб поэт, невольник чести!»
В тот день он зачитался своими стихами и не заметил стоящего рядом Ивана Петровича. Давно они не виделись. Давно не ходил в увольнение ефрейтор, а Подберёзкин, если и приходил в редакцию, то судьба как-то не сталкивала его с Виноградовым. А сам он не считал нужным заходить к Вадиму - какие они друзья?! И вот они встретились.
- Здравствуйте, Иван Петрович! - расцвёл в улыбке Вадим, поднялся со своего места и подал для приветствия руку.
- Здравствуй, здравствуй! - ответил он и, задержавшись на мгновение, подал свою.
- Как ваши дела? - спросил Виноградов скорее из вежливости.
- Напечатали? - вместо ответа кивнул на газету Подберёзкин.
- Спасибо вам! - ответил ефрейтор.
- Пожалуйста! - он пожал плечами.
- Что-нибудь нового принесли?
- Да есть кое что, скоро увидишь.
- Как здоровье ваше и супруги?
- Нормально.
- Может, зайти к вам в увольнение по старой памяти?
- Давай без заходов твоих к нам - только лучше будет!
- Как скажете, Иван Петрович.
- Если что передать или на словах что-нибудь - через главного редактора.
- Можно и через него.
- До свидания или вернее - прощай!
И Подберёзкин старческой походкой засеменил к КПП.
***
А Вадим Николаевич тем временем шёл к забронированному номеру в гостинице.
Ноябрь - декабрь 2017 г.
Витебск- Москва
Белоруссия - Россия