Сны Рус-Прозы VII. Путеводитель Снов Белой Гвардии

               
                Иаков же... увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. -- Ветхий З а в е т. Бытиё. Гл.28:10-11

                Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даёшь мне жить в безопасности.-- Псалтырь. Псалмы 3:6;4:9.

                В день скорби моей ищу Господа; рука моя простёрта ночью и не опускается...; Не знают, не разумеют, во тьме ходят (отпавшие от бога); все основания земли колеблются. (П с а л м ы 76:3; 81:5); Живущий под кровом Всевышнего под сенью всемогущего покоится; ...Не убоишься ужасов в ночи, стрелы летящей днём. -- П с а л о м 90: 1, 5.       
              *       *       *
     Г р и г о р и й (Отрепьев)
...Мой покой бесовское мечтанье
Тревожило, и враг меня мутил.
Мне с н и л о с я, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва, что муравейник;
Внизу народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось —
И, падая стремглав, я пробуждался...
И три раза мне снился тот же  с о н.
Не чудно ли?  --   А.С. ПУШКИН. Борис Годунов. 1825 г.
             *       *       *

       ...Не во  с н е  ли это всё? ужели та, за один небесный взгляд которой он готов бы был отдать всю жизнь... ужели та была сейчас так благосклонна... к нему? Он взлетел на лестницу. Он не чувствовал никакой земной мысли... -- Н.В. ГОГОЛЬ. Невский проспект. 1835 г.

             *        *        *
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я...
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня — но спал я мертвым с н о м.

И  с н и л с я  мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне... -- М.Ю. Лермонтов. СОН. 1841 г.
            *       *        *

— Ну да, я и в самом деле, может быть, это видел во  с н е. Впрочем, я всё помню, что я видел во  с н е. Сначала мне приснился какой-то престрашный бык с рогами... А потом Наполеона Бонапарте видел... -- Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ. Дядюшкин с о н. (Слова "дядюшки" - князя К.)
 _______________________________________               
 
                В чем механизм с н а?.. Читал в физиологии... но история темная... не понимаю, что значит с о н... как засыпают мозговые клетки?! Не понимаю, говорю по секрету. Да почему-то уверен, что и сам составитель физиологии тоже не очень твердо уверен... Одна теория стоит другой... -- М.А. БУЛГАКОВ "Морфий" 1927 г.
_______________________________________               


               Переход со строк Псалтыря на светские тексты кажется легкомысленным с первого взгляда. Но ведь подобных "переходов" - тьма в сознании любого человека. Религия жаждет верой лечить - вымащивать пропасти "переходов". И вот, погружаясь в пропасть сна, ветхозаветный человек получает от бога знамение, и  закон. Что же удивительного, что светская литература тоже всемирно использовала с о н в тексте - как возможность какого-то осмысления духовных и общественных явлений, полные причины которых и возможные последствия дневному разуму ещё не ясны? С н о в, кажется, больше всего именно в русской литературе. Ведь молодой русской литературе пришлось перепрыгнуть через пропасть 300-летнего культурного отставания от Европы. Для   подобного "прыжка" приём "было как во  с н е " -- очень подходил.

                "В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною... яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими... художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся..." -- Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание. 1866 г. (Рассуждение от Автора).

 Рассуждая о  с н а х, Достоевский немного лукавит: как и прочие литературные сны, - сны Раскольникова тоже сочинены Автором «Преступления и наказания». Утверждая метод реализма Достоевский хочет отметить: в его романе с н ы служат не занятности сюжета, но, прежде всего, раскрытию тех или иных психологических потенций героев, -- подобно функции снов от природы... Такая позиция не мешает снам в романах Достоевского быть не менее символичными, чем краткие сны пушкинских героев. И всё выше цитированное рассуждение Достоевского вполне в пушкинском стиле:   

               «Мне приснился с о н, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо вероятно знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам. Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях п е р в о с о н и я. Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне...» -- А.С. Пушкин «Капитанская дочка».
 
                А ЧТО В ОБОБЩЁННОМ ВИДЕ наука говорит о  с н а х  в наше время? От природы  с о н  способствует восстановлению нервных клеток, психологической стабилизации, защиты личности от нерешенных конфликтов, отбору и сохранению в памяти значимой информации (из современного учебника). На несколько другом уровне тот же эффект  должен производить и несомый искусством катарсис: очищение психики посредством искусно вызванного сопереживания мнимым, но психологически адекватным истории событиям.

 С о н как художественный приём широко использован -- у Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Гончарова, Достоевского, Льва Толстого. Лермонтов прямо строит стихотворение как  тройной сон. Но это стихи, - в прозе эволюция снов протекала сложнее и длительнее. В русской прозе 19 века сон ещё входит внутрь основного текста - дополняет и оттеняет его. Пушкин в  «Капитанской дочке» оставил непревзойдённый пример использования сна - как символически сжатого предвосхищения действия. Ближе всего к использованию сна как полного "скелета" - опоры сюжета подошёл Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Достоевский эти сны расширил до значительного в романе объёма. Последователю этого "сонного" метода оставалось сделать только последние выводы и применить их на практике.

 К этому надо добавить, что русские революции 1905 и 1917 г. и Гражданская война 1918-1922 гг., несомненно, являются до сих пор ещё не осмысленными до конца "пропастями" русского общественного сознания. Поэтому как литературная поэтическая попытка осмысления этой "пропасти" с о н или некое видение кажутся подходящими.
   
                Сказать, что  в текстах Михаила Булгакова много с н о в -- ничего не сказать. Булгаков последовательно по стопам Гоголя шёл к форме произведения - как имитации с н а. Здесь с опорой на «Записки сумасшедшего» и «Невский проспект» характерны в стиле фельетона булгаковские «Похождения Чичикова. Поэма в десяти пунктах с прологом и эпилогом» (1922 г.)–- откровенный после гоголевский реминисцентный сон Автора:

«ПРОЛОГ. Д и к о в и н н ы й  с о н. Будто бы в царстве теней, над входом которого мерцает неугасимая лампада с надписью “Мёртвые души”, шутник-сатана открыл двери. Зашевелилось мёртвое царство и потянулась из него бесконечная вереница...»

ЭПИЛОГ. Активно к лучшему преобразивший жизнь в Москве – загнавший все «мёртвые души» обратно в ад, Автор:«Конечно п р о с н у л с я. И ничего: ни Чичикова... ни Гоголя. “Э-хе-хе”, –- подумал я... и вновь пошла передо мной по будничному щеголять жизнь».               

                У Достоевского кроме «Сна смешного человека» - в любом произведении не обходится без с н о в и на почве нарушенной морали бредовых видений - "пропастей" сознания. (Вспомним хотя бы со школьной скамьи знакомые нам сны Родиона Раскольникова!) И никогда не забывал Достоевский перед описываемыми Снами упомянуть о болезненном состоянии героя, да ещё и "заставлял" этого героя выпить рюмку водки. Граница сознания и подсознания... Эту границу Достоевскому до конца стирать было не нужно: когда же стереть, -- когда стереть, то вместо художественной, более медицинская история получилось бы...

        Вот как раз по канве  с о н н о г о  метода Гоголя и Достоевского у Булгакова в «Записках на манжетах» (1923 г.) красочно убедителен от первого лица - «Я» - бред автобиографического героя в возвратном тифе. Потом герой уже наяву бредит как бы абсурдной нежизненностью ситуации. И этот якобы бред становится в том числе методом ритмизации текста: «Голодный, поздним вечером иду в темноту... На ногах обрывки носков и рваные ботинки. Отчаянием я пьян. И бормочу:

— Александр Пушкин. Lumen coelli Santa rosa. И как гром его угроза.
Я с ума схожу что-ли?! Тень от фонаря побежала. Знаю: моя тень. Но она в цилиндре. На голове у меня кепка. Цилиндр мой я с голодухи на базар снёс... Сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну. Отчаяние. Над головой портянка, в сердце чёрная мышь...» –- художественное изображение ещё молодым автором состояния собственного аффекта, несомненно помогло ему избавиться от последнего. Не то ли же самое призвано делать искусство в масштабах человечества?
                *      *     * 

                В рассказе Булгакова «Морфий» (1927 г.) доктору Полякову под влиянием наркотика снятся сначала чудные «двойные и стеклянные» сны: «В нормальном с н е  музыка беззвучна... (В нормальном? Ещё вопрос, какой с о н номальнее! Впрочем, шучу...) беззвучна, а в моём она слышна совершенно небесно. И главное, что я по своей воле могу усилить или ослабить музыку. Помнится, в “Войне и мире” описано, как Петя Ростов в полусне переживал такое же состояние. Лев Толстой –- замечательный писатель!».
 
         Впоследствии наркотик вызывает у Полякова уже не напоминающие страницы Толстого приятные сны, но жуткие, приводящие к самоубийству галлюцинации. Знакомый застрелившегося доктор Бомгард печатает его Записки как художественное предостережение: «Морфий» -- олитературенная  история болезни, убедительность которой именно в разделении литературных с н о в  и настоящего бреда как распада сознания в медицинском смысле. Не после ли  «Морфия» оформилась идея - бреда и сна как рамки масштабного произведения: возможно, романа или эпопеи?.. И посыпались пробы "темы"

      «РОДИЛИСЬ эти люди в  с н а х, вышли из  с н о в...» – скажет о своей пьесе герой «Театрального романа». Далее знаменитая пьеса «БЕГ. Восемь с н о в» (1928 г.) -- к ней авторские ремарки: «С о н первый кончается. С н ы  мои становятся все тяжелее...» -- героев или автора с н ы? или читателей? Всех вместе на разных уровнях. Поэму можно писать о снах и бреде в «Мастере и Маргарите»! И все употреблённые позже приёмы с н о в обкатываются в «Белой гвардии»: с н ы
 гоголевские, достоевские, толстовские  и булгаковские вместе в пушкинской рамке. Ведь «Белая гвардия» - новый роман о «бунте бессмысленном и беспощадном».
                *    *    *
   
ДВА ЭПИГРАФА МИХАИЛА БУЛГАКОВА К «БЕЛОЙ ГВАРДИИ»:

               Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
– Ну, барин, -– закричал ямщик, -– беда: буран!  -– А.С. Пушкин. «Капитанская дочка». Гл. 2. Вожатый.
               
                ...И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими. – Апокалипсис Св. Ап. Иоанна Богослова. 20:12.
_____________________________________________

        Уж коли тон «Белой гвардии» задаёт эпиграф из «Капитанской дочки», нелепо было бы думать, что умелое использование Пушкиным снов на нескольких уровнях не будет использовано новым автором. Так вся братоубийственная гражданская война в «Белой гвардии» может быть прочитана как развёртывание дорожного с н а  Петруши Гринёва: «Мужик... выхватил топор из-за спины, и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; Комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах...».

       Коли пушкинский эпиграф подкреплён ещё и апокаптическим, -- это серьёзная претензия космического охвата событий. Для такой темы земной логики дневного сознания не достаточно. Весь текст «БГ» и построен по подобию мечущего между двумя полюсами либо бредового, либо вещего сна -- добрый человек и страшный человек – убийца, человек - волк.

«Мне приснился страшный сон. Будто бы лютый мороз и крест на чугунном Владимире в неизмеримой высоте горел над замерзшим Днепром. И видел ещё человека... он стоял на коленях, а изрытый оспой командир петлюровского полка бил его шомполом по голове, и чёрная кровь текла по лицу еврея. Он погибал... И во сне я ясно понял, что ...он ничего не сделал, и во сне я ясно крикнул, заплакав: “Не смей, каналья! “ ...И тут же на меня бросились петлюровцы... Я погиб во сне» – этот из повести «Тайному другу» (1929 г.) прямой сон как начало и рамку «Белой гвардии» около 1926 г. отвергнув, Булгаков теперь просто использует старый материал. А в «Белой гвардии» не предвещающий катарсиса «сон» автора об убитом еврее отодвинется  на конец романа.

            В «Белой гвардии» - в этом большом после пушкинском сне будут отдельно «выскакивать» гоголевские, достоевские, толстовские мотивы – в целом отражающиеся и целое отражающие зеркала. Таким образом умело шевеля в сознании и подсознании читателя уже им знаемое и пережитое - одновременно и реальное, и литературное, Булгаков при крайне сжатом тексте добивается невиданного контакта с аудиторией. Когда Автор переведёт свой первый роман с языка прозы на язык драматургии (другого уровня семиотическое окно, через которое видно и зрителя!), в дни спектаклей «Дней Турбиных» у театра будут дежурить кареты скорой помощи. Так сопереживали зрители.

          КУДА же приводит «лестница крутая»  с н о в «БЕЛОЙ ГВАРДИИ»?. Конечно, дорогой читатель, лучше сесть и прочитать весь роман целиком. Но, и опыт хотя бы беглого обозрения ступенек лестницы интересно произвести. Первая ступенька - пушкинская: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка...» -- Капитанская дочка. Пропущенная глава.
_________________________________________               

 «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ» –- МЕТЕЛЬ СНОВ И БРЕДА. ПУТЕВОДИТЕЛЬ.

             ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. П е р в ы й  день действия - 12 ДЕКАБРЯ 1918 г.: «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская – вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс. Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь». Торжественным стилем речитатива священных библейских текстов Автор вспоминает былые мирные годы. И вот всё это разбилось: «Мать сказала детям: “Живите.” А им придётся мучится и умирать». Советуя не допускать уныния, священник ещё цитирует Апокалипсис: «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь...»

            «Уныния допускать нельзя...» -- как могут Турбины стараются не допускать уныния. Историю в уютной турбинской представляют забавные надписи на изразцовой печке:  «Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства — Мышлаевского, Карася, Шервинского — красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:"Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, — не верь. Союзники — сволочи" - "Елена Васильевна любит нас сильно..." - "Да здравствует Россия! Да здравствует самодержавие!"» - даже в надписи уже нарушают грёзы - сны прошлого.
 
              За окнами квартиры внешне - «настоящая опера "Ночь под рождество" – снег и огонечки»: гоголевский сон. В столовой исполняемый Турбиными из славного прошлого белой гвардии военный марш перерастает в недалёкое уже буханье пушек: «Тревожно в Городе, туманно, плохо...» - бредовая действительность настоящего. Из неё к Турбиным неожиданно является друг: с помороженными на рубеже ногами поручик Мышлаевский:

               «Кабак!» – так он объясняет военное положение... Не тот ли постоялый ли двор, на который господь помог в буране наткнуться саням Гринёва: не продолжение ли пушкинского сна?! Тогда вопрос Петруши: «Где же вожатый?» – просто должен стать центральным в «Белой гвардии» тоже. Все её герои будут активно предлагать варианты ответов на вопросы: «Что происходит?» и «Что делать?»!

                Муж Елены - её братьям очень не симпатичный с двухслойными глазами и будто по волчьи оскаленными зубами капитан Тальберга на вопрос  «Что происходит?» отвечает: «...Пошлая оперетка.  ...Вышла действительно оперетка, но не простая, а с большим кровопролитием».  О Тальберге - Почти копии из «Войны и мира» карьериста Берга (1)- Алексей Турбин про себя думает: «чертова кукла, лишенная малейшего понятия о чести!».

    «ЧТО ДЕЛАТЬ?» - для «чертовой куклы» Тальберга здесь нет вопроса. Бросив жену, Тальберг бежит в командипровку в Берлин: «Чуть ли не с самого дня свадьбы Елены, образовалась какая-то трещина в вазе турбинской жизни, и добрая вода уходила через нее незаметно. Сух сосуд» – слова о семье оказываются пророческими и для Города. Едва живой в состоянии аффекта ввалившийся и ещё выпивший поручик Мышлаевский почём зря ругает штабную сволочь, пославшую его с легко одетыми людьми на лютом морозе защищать от неведомого неприятеля Город:

– Но кто также? Неужели же Петлюра? Не может этого быть.
– А, черт их душу знает. Я думаю, что это местные мужички-богоносцы Достоевские!.. у-у... вашу мать!

       Помянули Достоевского, значит, и его сон «выскочит», – будем ждать.  Пока же несмотря на «жгучую вьюгу» на улицах в квартире Турбиных дружеское сборище: «Знамена синего дыма. ...Водка, водка и туман. Ар-ра-та-там! Гитара». А пьяные разговоры сродни бреду: «”…Вот Петлюру  тогда  поймать  да  повесить!” – ”Своими руками застрелю.” – ”Еще по глотку. Ваше здоровье, господа офицеры!” Раз - и окончательный туман!  Туман, господа».

        У ТУРБИНЫХ пьют за легенду, что государь император (Николай II) жив: «Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а!!» - как бы сон самообмана. Ведь если жив государь - император, все негативные события можно считать сном, который скоро исчерпается. Легенду эту в виде изящного анекдота подносит поручик Шервинский – литературный «потомок» лермонтовских и Печорина, и – Демона. Так Шервинский наведывается за вином в «Погреб – замок Тамары». Обладающий оперным голосом поручик исполняет партию Демона (в опере А. Рубинштейна на сюжет «Демона» Лермонтова): это не может быть не значимо в символике художественного текста.

       У ТУРБИНЫХ легкомысленно поют царский гимн, будящий хозяина уютной квартирки полу подвального этажа: «Суконно шевеля языком, он забормотал: “Нет... они, того, душевнобольные... Ведь они нас под такую беду могут подвести, что не расхлебаешь.”» У ТУРБИНЫХ Мышлаевский вспоминает в театр им слышанную реплику: «На Руси   возможно   только   одно: вера   православная,   власть самодержавная!» - «Я …крикнул: "Верр-но!" …Кругом зааплодировали. И только какая-то сволочь в ярусе крикнула: "Идиот!" ...Туман. Туман. Туман.»  – сон Достоевского в ювелирной форме чеховского разговора. Таким образом перед нами целая компания "потомков" из русской литературы известнейших героев: их "сны" и о них "сны" Автора. Общие сны о культуре.
                *    *    *    

          НОЧЬ С ПЕРВОГО НА ВТОРОЙ ДЕНЬ ДЕЙСТВИЯ: С 12 НА 13 ДЕКАБРЯ.    В «пыльных и полных комнатах» молодых Турбиных культура в действии - в активном влиянии на сознание ещё жива А вот под Турбиными в «нижней квартире» домохозяин Лисович: «В этот ночной час... инженер бодрствовал и находился в своем... занавешенном, набитом книгами и, вследствие этого, чрезвычайно уютном кабинетике... Тайна и двойственность зыбкого времени выражалась прежде всего в том, что был человек в кресле вовсе не Василий Иванович Лисович, а Василиса...  То есть сам-то он называл себя — Лисович... За глаза же... никто не называл инженера иначе как Василиса. Случилось это потому, что домовладелец с января 1918 года... вместо определенного ”В. Лисович”, из страха перед какой-то будущей ответственностью, начал в анкетах... и карточках писать ”Вас. Лис”».

       СКУПОЙ ЛИСОВИЧ ТОЛЬКО-ЧТО ЗАПРЯТАЛ В ТАЙНИК ДРАГОЦЕННОСТИ: «Ночь. Василиса в кресле. В зеленой тени он чистый Тарас Бульба. Усы вниз, пушистые — какая, к черту, Василиса! — это мужчина... Перед Василисой на красном сукне пачки продолговатых бумажек — зеленый игральный крап: “…50 карбованцiв” ...Со стены на бумажки глядел в ужасе чиновник со Станиславом на шее — предок Василисы, писанный маслом. В зеленом свете мягко блестели корешки Гончарова и Достоевского и мощным строем стоял золото-черный конногвардеец Брокгауз-Ефрон. Уют...»

      ПОЗВОЛЬТЕ! РАЗВЕ ГОНЧАРОВ И ДОСТОЕВСКИЙ ПИСАЛИ ДЛЯ УЮТА?! Перед нами мёртвая, используемая как интерьер культура: «Василиса оглянулся, как всегда делал, когда считал деньги, и стал слюнить крап. Лицо его стало боговдохновенным. Потом он неожиданно побледнел. “Фальшування, фальшування, — злобно заворчал он, качая головой, — вот горе-то. А?” Голубые глаза Василисы убойно опечалились... Всего сто тринадцать бумажек, и, извольте видеть, на восьми явные признаки фальшування. — “Извозчику завтра вечером одну, — разговаривал сам с собой Василиса, — все равно ехать, и, конечно, на базар”...» — это идеалы Достоевского?..

     «Через десять минут полная тьма была в квартире. Василиса спал рядом с женой в сырой спальне. Пахло мышами, плесенью, ворчливой сонной скукой. И вот, во сне, приехал Лебiдь-Юрчик верхом на коне и какие-то Тушинские Воры с отмычками вскрыли тайник. Червонный валет влез на стул, плюнул Василисе в усы и выстрелил в упор...» - по заслугам и сон.
                *    *    *   
 
          У ТУРБИНЫХ все спят после застолья кроме Алексея Турбина и его сестры Елены Тальберг. Муж её, капитан Тальберг кроме аналогии с Бергом ещё и – измельчавший литературный потомок пушкинского Германна, отсюда на супругу его, сестру братьев Турбиных – Елену Васильевну ложится пушкинский отсвет. Собственно, не повесть Пушкина, но опера Чайковского «Пиковая дама» служит в романе культурным символом лучшего прошлого: в опере, уверившись в помешательстве Германна, любящая его княжна Лиза утопилась. Совсем иначе окрашено продолжение пушкинских снов в романе:

    «НА ЛАМПОЧКУ, СТОЯЩУЮ НА ТУМБЕ У КРОВАТИ, НАДЕЛА ОНА (ЕЛЕНА) ТЕМНО-КРАСНЫЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ КАПОР.  Когда-то в этом капоре Елена ездила в театр вечером, когда от рук и меха и губ пахло духами, а лицо было тонко и нежно напудрено и из коробки капора глядела Елена, как Лиза глядит из "Пиковой Дамы".  Но капор обветшал, быстро и странно, в один последний год... 

     КАК ЛИЗА "ПИКОВОЙ ДАМЫ", РЫЖЕВАТАЯ ЕЛЕНА, свесив руки на колени сидела... Громадная печаль одевала Еленину голову, как капор... Елена была одна и поэтому… беседовала… с капором, налитым светом, и с черными двумя пятнами окон… “Уехал…” <…> – Капор с интересом слушал… Спрашивал: “А что за человек твой муж?” – “Мерзавец он. Больше ничего!” – сам себе сказал Турбин...» - неладно в семье, где братья ненавидят мужа сестры. Не ладно и во всей России.
    
      «КВАРТИРА МОЛЧАЛА... Полоска, выпадавшая из спальни Елены, потухла. Она заснула, и мысли ее потухли, но Турбин еще долго мучился у себя в маленькой комнате... Водка и германское вино удружили ему плохо. Он сидел и воспаленными глазами глядел в страницу первой попавшейся ему книги (которой «нечаянно» оказываются «Братья Карамазовы»!) и вычитывал, бессмысленно возвращаясь к одному и тому же: "...Русскому человеку честь – одно только лишнее бремя..."  Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар (всё маленькое, по сравнению с Достоеевским!) в брюках в крупную клетку (Для знакомых с текстами Достоевского кошмар Ивана Карамазова легко узнаваем!) и глумливо сказал:

– Голым профилем на ежа не сядешь?.. Святая Русь – страна деревянная, нищая и... опасная, а русскому человеку честь – только лишнее бремя.
 – Ах ты! – вскричал во сне Турбин, – г-гадина, да я тебя. – Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал.

     Часа два тек мутный, черный, без сновидений сон, а когда уже начало светать бледно и нежно за окнами комнаты, выходящей на застекленную веранду, Турбину стал сниться Город...» - не только прямо не поименованный Киев, но как в гоголевском «Ревизоре» Город - символ России.

    ОБРАТИМ ВНИМАНИЕ! КАК МАСТЕРСКИ АВТОР - ВРАЧ ПО ПЕРВОЙ ПРОФЕССИИ ИСПОЛЬЗУЕТ, несомненно, известное ему деление сна человека на фазы замедленную и быструю или парадоксальную, во время которой и ткутся наши сновидения. Медленные и быстрая фазы длительностью около часа повторяются за ночь несколько раз. И после чёрной без сновидений фазы сон Турбина незаметно подменяется авторским снов в гоголевской рамке.
                *    *    *
 
       ВО МНИМОМ СНЕ АЛЕКСЕЯ С АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ ПРОЛИСТЫВАЮТСЯ ВСЕ СОБЫТИЯ В ГОРОДЕ ПРИМЕРНО ЗА 8 МЕСЯЦЕВ ДО НАЧАЛА ДЕЙСТВИЯ РОМАНА: «Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром. Целыми днями винтами шел из бесчисленных труб дым к небу. Улицы курились дымкой... И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира...» – с топографическими признаками  Киева на Днепре символ России.

        Страшные события в сатирической части их описания перекликаются с «Невским проспектом. Лирическое описание Города перекликается со «Страшной местью»: «Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие луга, на зеленые леса! Горы те – не горы: подошвы у них нет, внизу их как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо» (Гоголь). – «Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами поднимаясь, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен... Старые сгнившие черные балки парапета не преграждали пути прямо к обрывам на страшной высоте» (Булгаков).

             «СТРАШНАЯ МЕСТЬ»: «Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына. Наехало много людей к есаулу в гости. В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться. Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином. Приехал и названный брат есаула…»
 
            «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ». В ГОРОДЕ 1818 года «всю весну, начиная с избрания гетмана» (в романе уже конец года: канун Рождества): «Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, …промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели.  Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, алчные, трусливые.  Кокотки...»

          «ГОРОД разбухал, ширился, лез, как опара из горшка. …И над всем царствует гетман (избранный в помещении цирка).  Но, ей-богу, я до сих пор не знаю, …что собой представляет этот невиданный   властитель   с наименованием, свойственным более веку семнадцатому...» – как раз около действия гоголевской повести.
 
          «Но страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту!» (Гоголь). В смысле власти равно оказавшиеся мифами Гетман, и выпущенный из камеры с апокалиптическим числом №666 противник его Петлюра попеременно играют роль злого колдуна из «Страшной мести», встреча с которым «ничего не предвещает доброго».

           Как прозаически выразится Василиса: «”Живём мы весьма непрочно.” … Турбин выслушал, мрачно дёрнул щекой и ушёл». В смысле постановки разных сюжетных ответвлений в близких кусках текста в сон доктора попадает и ему неведомое, «видение» Василисой красивой казачки с базара: «Оно (видение) было бесподобно в сиянии своих тридцати лет, в блеске монист на царственной екатерининской шее... От ресниц на щёки ложилась лиловая тень...»  И здесь налицо сходство описания с гоголевским: «Дивилися гости белому лицу пани Катерины, черным, как немецкий бархат, бровям» - «Страшная месть».

         «Сладкий холод... проходил каждый раз по животу Василисы, как только появлялось перед ним прекрасное видение в солнечном луче... Про все забыл, почему-то представил себе поляну в лесу, хвойный дух. Эх, эх...

— Смотри, Явдоха, — сказал Василиса, облизывая губы и кося глазами (не вышла бы жена), — уж очень вы распустились с этой революцией. Смотри, выучат вас немцы...
— Чи воны нас выучуть, чи мы их разучимо, — вдруг ответило знамение, сверкнуло, сверкнуло, прогремело бидоном, качнуло коромыслом и, как луч в луче, стало подниматься из подземелья в солнечный дворик...

         Неясно, туманно, ах, как туманно и страшно кругом. …Идут, идут мимо окровавленные тени, бегут видения, …тюрьмы, стрельба, и мороз… Засекают шомполами насмерть людей… Вещий сон гремит, катится к постели Алексея Турбина. Спит Турбин, бледный… Муть... ночь... Валяется на полу у постели Алексея недочитанный Достоевский, и глумятся "Бесы" отчаянными словами...» 

              ПРИЧИНА БЕСОВЩИНЫ - НЕНАВИСТЬ: «И когда доходили смутные вести… о том, что немцы грабят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулеметов, не только ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинских мужиков, но не раз, под шелковыми абажурами в гостиных, скалились по-волчьи зубы и слышно было бормотание:

– Так им и надо! Так и надо; мало еще! …Вот будут они помнить революцию. Выучат их немцы – своих не хотели, попробуют чужих!
– Ох, как неразумны ваши речи, ох, как неразумны.
– Да что вы, Алексей Васильевич!.. (Подразумевается: Турбин) Ведь это такие мерзавцы.  Это же совершенно дикие звери. Ладно. Немцы им покажут...».

     Оброненные слова реализовываются: и немцы, ни «за далеким кордоном… большевики», ни третья сила – Петлюра – все оказывается не главным только следствием. Что же главное – в чём причина? Причина во встречной мужиковой к «шёлковым абажуром» ненависти.
 
 
           В ФИЗИЧЕСКОМ СНЕ НЕ ДОСТУПЕН ДЕТАЛЬНО СЛОВЕСНЫЙ В РАЗВЁРНУТЫХ ДИАЛОГАХ УРОВЕНЬ ОСМЫСЛЕНИЯ: ВЕДЬ СОН ВООБЩЕ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЯЗЫКА. Пересказ сновидений, неизбежно придаёт им дневную сюжетную логичность. Обратная проекция – изложение реальных событий якобы в манере сна, – даёт возможность сжатого образно символичного изложения. Иначе говоря: газетная сводка забудется, а над газетой чье-то отчаянное лицо засядет в памяти.

             Ни один физический - не романный сон не смолг бы вместить метафористичную сводку событий европейских: «Весь мир, ошеломленный и потрясенный, узнал, что тот человек, имя которого и штопорные усы, как шестидюймовые гвозди (Германский император Вильгельма II), были известны всему миру и который был-то уж наверняка сплошь металлический, без малейших признаков дерева, он был повержен.  Повержен в прах – он перестал быть императором...»

       «КОНЧЕНО. Немцы (союзники белых) оставляют Украину. Значит, значит – одним бежать, а другим встречать новых, удивительных, незваных гостей в Городе.  И, стало быть, кому-то придется умирать. Те, кто бегут, те умирать не будут, КТО ЖЕ БУДЕТ УМИРАТЬ?» Ответ на этот вопрос искренен только в стадии полного приложения к себе. Такая стадия аффекта весьма часто выражается ненормативной лексикой, что и делает вначале романа поручик Мышлаевский: «Ожил помороженный поручик… Грозные матерные слова запрыгали в комнате, как град по подоконнику. Скосив глаза к носу, ругал похабными словами штаб… мороз, Петлюру, и немцев, и метель и кончил тем, что самого гетмана всея Украины обложил гнуснейшими площадными словами».
 
          «КТО ЖЕ БУДЕТ УМИРАТЬ?» – без аффекта и лицемерия ответ на этот вопрос правомочен только с божественной высоты. (Недаром императоры свою власть стремились обосновать божественной волею!)  Может ли человек подняться во сне до божественно ясной оценки событий «свыше»?  Ни отрицать, ни утверждать это логически в категориях «бедного земного ума» нельзя. Поэтому глазами простодушного человека высказанное мнение правомочного судить Бога во всех отношениях очень удобно.
 
         ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ПОДСТАВНАЯ АВТОРСКАЯ ЧАСТЬ СНА ЯКОБЫ ДОКТОРА ТУРБИНА. И начинается собственно для доктора автором романа мастерски сделанный сон, по фактуре употреблённого в нём сновидческого материала. «Кто же будет умирать?» – вопрос актуальный для «под шёлковым абажуром» живущего, а, значит, мужиками тоже заочно ненавидимого Турбина. Его сон настолько «переламывает» угол видения на события, что в какой-то мере равносилен смерти личности.

     Сон Турбина - разговор уже убитого вахмистра Жилина с Господом – в романе выполняет оздоровительную функцию реального сновидения: способствует защите личности как героя, так и читателя от нерешенных конфликтов (исторических в художественно эмоциональном изображении), и сохранению в памяти значимой информации.
                *    *    * 
 
     ИТАК: «КТО ЖЕ БУДЕТ УМИРАТЬ?»  Увы! В первую очередь носители лучших идей – честь, совесть, родина, присяга – и «маленькие», под руку попавшиеся люди:

– Умигать – не в помигушки иг'ать, – вдруг картавя, сказал неизвестно откуда-то появившийся перед спящим Алексеем Турбиным полковник Най-Турс. Он был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге, и опирался он на меч, длинный, каких уже нет ни в одной армии со времен крестовых походов. Райское сияние ходило за Наем облаком.

– Вы в раю, полковник? – спросил Турбин, чувствуя сладостный трепет, которого никогда не испытывает человек наяву.
– В гаю, – ответил Най-Турс голосом чистым и совершенно прозрачным, как ручей в городских лесах.
– Как странно, как странно, – заговорил Турбин, - я думал, что рай это так... мечтание человеческое... Вы, позвольте узнать, полковник, остаетесь и в раю офицером?
– Они в бригаде крестоносцев теперича, господин доктор, – ответил вахмистр Жилин, заведомо срезанный огнем вместе с эскадроном белградских гусар в 1916 году на Виленском направлении.

     Как огромный витязь возвышался вахмистр, и кольчуга его распространяла свет.   Грубые   его   черты, прекрасно   памятные   доктору    Турбину, собственноручно перевязавшему смертельную   рану   Жилина, ныне   были неузнаваемы, а глаза вахмистра совершенно сходны с глазами Най-Турса – чисты, бездонны, освещены изнутри...

– Как же вы? – спрашивал с любопытством и безотчетной радостью доктор Турбин, – как же это так, в рай с сапогами, со шпорами? Ведь у вас лошади, в конце концов, обоз, пики?
 – Верите слову, господин доктор, – загудел виолончельным   басом Жилин-вахмистр, глядя прямо в глаза взором голубым, от которого теплело в сердце, – прямо-таки всем эскадроном, в конном строю и подошли.  Гармоника опять же. Оно верно, неудобно... Там, сами изволите знать, чистота, полы церковные... Тут, стало быть, апостол Петр.  Штатский старичок, а   важный, обходительный...  <...> "Ну, теперича, грит, все!" – и сейчас дверь настежь, и пожалте, говорит, справа по три.

  Господи боже мой, господин доктор.  Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо... …Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: "А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?"  Потому оригинально: звезды красные, облака красные... "А это, – говорит апостол Петр, – для большевиков, с Перекопу которые".

– Какого Перекопу?  – тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.
– А это, ваше высокоблагородие, у них-то (автору это, конечно, уже известно!) ведь заранее все известно.  В двадцатом году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.
 – Большевиков? – смутилась душа Турбина, – путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.

 – Господин доктор, сам так думал. Сам.  Смутился и спрашиваю господа бога...
 – Бога? Ой, Жилин!
 – Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.
 – Какой же он такой? <...>

 – Убейте – объяснить не могу. Лик осиянный, а какой – не поймешь... Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой...  Верст на тысячу и сквозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое?  Они в тебя не верят, а ты им, вишь, какие казармы взбодрил.

"Ну, не верят?"  – спрашивает. -- "Истинный бог", – говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. ...И говорит: "Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко, ни холодно... Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут как надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые – в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет…".

    Кругло объяснил, господин доктор? а? "Попы-то", – я говорю... Тут он и рукой махнул: "Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. ...Срам, а не попы". -- "Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую!  Чем дармоедов-то тебе кормить?" -- "Жалко, Жилин, вот в чем штука-то", – говорит.

      Сияние вокруг Жилина стало голубым, и необъяснимая радость наполнила сердце спящего. Протягивая руки к сверкающему вахмистру, он застонал во сне:
 – Жилин, Жилин, нельзя ли мне как-нибудь устроиться врачом у вас в бригаде вашей?

        Жилин приветно махнул рукой и ласково и утвердительно закачал головой. Потом стал отодвигаться и покинул Алексея Васильевича.  Тот проснулся, и перед ним, вместо Жилина, был уже понемногу бледнеющий квадрат рассветного окна. Доктор отер рукой лицо и почувствовал, что оно в слезах.  Он долго вздыхал в утренних сумерках, но вскоре опять заснул, и сон потек теперь ровный, без сновидений...»

                *    *    *   
               
       СУПЕР ОБЪЕМНЫЙ СОН ТУРБИНА ВБИРАЕТ В СЕБЯ УЖЕ ТРЕТЬ РОМАНА. Выходит, что и дальнейшие события тоже происходят как бы в этом без сновидений сне Турбина: «Да-с, смерть не замедлила.  Она пошла по осенним, а потом зимним украинским дорогам вместе с сухим веющим снегом.  Явственно видный предшествовал ей некий корявый мужичонков гнев.  …В руках он нес великую дубину, без которой не обходится никакое начинание на Руси. Запорхали легонькие красные петушки. Затем… Затем… …Затем   началась   просто   форменная чертовщина, вспучилась и запрыгала пузырями. Попы звонили в колокола…  а рядом… пели революционные песни.  Нет, задохнешься в такой стране и в такое время. Ну ее к дьяволу!  Миф».

           ВТОРОЙ ДЕНЬ ДЕЙСТВИЯ. ДНЁМ 13 ДЕКАБРЯ: «Турбин, Мышлаевский и Карась встали почти одновременно после пьяной ночи и, к своему удивлению, с совершенно ясными головами, но довольно поздно, около полудня...» После божественного сна ещё не помудревший Турбин записывается в мортирный дивизон, чтобы защищать Город и Гетмана от Петлюры: «Ну, да хранит вас господь, – сказала Елена строго и перекрестила Турбина» – и её благие слова реализуются после некоторых болезненных уроков.
   
             По пути к Александровской гимназии, где собирается дивизион, доктору тоже случается "знамение" - процессия «жёлтых гробов»: под Городом  мужики с петлюровцами «порезали» молоденьких офицеров. «...Порезали. Ну, начисто... Глаза повыкалывали, на плечах погоны повырезали. Форменно изуродовали… “Так им и треба…” –   вдруг свистнул в толпе за спиной Турбина черный голосок, и перед глазами у него позеленело». Не поймав «чёрный голосок», в бешеной ярости Турбин бьёт мальчишку газетчика: «Чувствуя стыд и нелепую чепуху, Турбин вобрал голову в плечи и... выбежал на знакомый громадный плац – сад Александровской гимназии». Дальше следует авторское – до подсознания блестящее психоаналитическое докапывание: за что на самом деле идёт сражаться Турбин?!


            «РОВНО ВОСЕМЬ ЖЕ ЛЕТ НАЗАД В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДЕЛ ТУРБИН САД ГИМНАЗИИ. Его сердце защемило почему-то от страха. Ему показалось вдруг, что черная туча заслонила небо, что налетел какой-то вихрь и смыл всю жизнь, как страшный вал смывает пристань. О, восемь лет учения! …Серый день, серый день, серый день, …кол по космографии… Но зато и весна, весна… и, главное, вечный маяк впереди – университет, значит, жизнь свободная, – понимаете ли вы, что значит университет? Закаты на Днепре, воля, деньги, сила, слава. И вот он всё это прошёл. ...До сих пор еще снящиеся, бассейны, из которых вечно выливается и никак не может вылиться вода, и… когда …высадился Помпеи, и еще кто-то высадился, и высадился и высаживался в течение двух тысяч лет...

              Мало этого. За восемью годами гимназии, уже вне всяких бассейнов, трупы анатомического театра, белые палаты, стеклянное молчание операционных, а затем три года метания в седле, чужие раны, унижения и страдания, – о, проклятый бассейн войны... И вот высадился все там же, на этом плацу, в том же саду. И бежал по плацу достаточно больной и издерганный, сжимал браунинг в кармане, бежал черт знает куда и зачем. Вероятно, защищать ту самую жизнь – будущее, из-за которого мучился над бассейнами... Черные окна являли полнейший и угрюмейший покой.  С первого взгляда становилось понятно, что это покой мертвый... Куда же всё делось?» – защищать нечего. О том догадываясь, полковник Малышев распускает дивизион по домам до 7 часов следующего утра: «без погон, чтобы не привлекать внимание своим великолепием». Турбину велит явиться в два часа дня.
               
              ТУРБИН ТОСКУЕТ ПО ПРОШЛОМУ: «Плюнуть надо на все это. Довольно сентиментальничать. Просентиментальничали свою жизнь. Довольно. И все-таки... Турбин... оказался в пустом сумеречном классе. ...Вон из окна тот самый вид на Город.  Вон черная умершая громада университета... А в окнах настоящая опера "Ночь под рождество", снег и огонечки, дрожат и мерцают...  “Довольно.” Прохожих на улице было мало, и шел крупный снег...» – дома военный доктор ложится спать. И выходит, что последующие события опять происходят как бы во сне Турбина!

               КОНЕЦ ВТОРОГО ДНЯ -  «НОЧЬ ВАЖНАЯ, ВОЕННАЯ» - с 13 на 14 декабря. Автор романа продолжает тщательно отмечать, когда его герои ложились спать или просыпались. В эту ночь ложась в казармах спать в два ночи с полковник полковник Най-Турс (во сне Турбина уже погибший)велит себя разбудить через три часа. Разбуженный около 5 утра Турс ведёт отряд защищать Город от войск Петлюры, выпущенного из камеры с апокалиптическим числом 666: «Ни один человек не знал, что, собственно, хочет устроить этот Пэтурра на Украине, но решительно все уже знали, что он, таинственный и безликий...»

               В «НОЧЬ ВАЖНУЮ, ВОЕННУЮ»  с 13 на 14 декабря бросив Город и призванных его защищать офицеров «как последняя каналья и трус» бежит человек «с лисьим лицом» – Гетман. Узнав об этом в семь утра 14 декабря полковник Малышев распускает дивизион: «"Не позже чем через несколько часов мы будем свидетелями катастрофы, когда обманутые и втянутые в авантюру люди вроде вас будут перебиты, как собаки. Слушайте, дети мои! – вдруг сорвавшимся голосом крикнул полковник Малышев... – Я, кадровый офицер... на свою совесть беру и ответственность все!.. все! вас предупреждаю! Вас посылаю домой!!" В окнах было сине, а на дворе уже беловато, и вставал и расходился туман...»

              КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ РОМАНА, в которой Малышев не успевает предупредить о роспуске дивизиона проспавшего положенное время сбора Алексея Турбина.   
                *     *     *     *     *

        Б Е Л А Я  Г В А Р Д И Я.  ЧАСТЬ ВТОРАЯ.(ТРЕТИЙ ДЕНЬ - 14 ДЕКАБРЯ) «Да, был виден туман... Полковник Козырь-Лешко проснулся в пятнадцати верстах от ГОРОДА именно на рассвете, когда кисленький парный светик пролез в подслеповатое оконце хаты в деревне Попелюхе. Пробуждение Козыря совпало со словом: “Диспозиция.” Первоначально ему показалось, что он увидел его в очень теплом сне и даже хотел отстранить рукой, как холодное слово. Но слово распухло, влезло в хату...

         Всю свою жизнь до 1914 года Козырь был сельским учителем. А рассвет четырнадцатого декабря восемнадцатого года под оконцем застал Козыря полковником петлюровской армии... А произошло это потому, что война для него, Козыря, была призванием, а учительство лишь долгой и крупной ошибкой.  Так, впрочем, чаще всего и бывает в нашей жизни... Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни. Козырь попал к сорока пяти годам. А до тех пор был плохим учителем, жестоким и скучным...

           ГОРОД вставал в тумане, обложенный со всех сторон. На севере от городского леса и пахотных земель... повсюду по тропам и путям и безудержно просто по снежным равнинам чернела и ползла и позвякивала конница, скрипели тягостные пушки... петлюриной армии...» - которая аттестуется возникшим из тумана мифом.

             Но зачем читателю рассуждать о перескоках профессий какого-то Козыря-Лешко, когда даже его атака на Город почти не описана? Зато такое рассуждение вполне в стиле психологизма Достоевского! После нам ещё опишут тоже явно не своём месте начальника белого штаба полковника Щёткина, как и Гетман бросившего Город на произвол судьбы. Что об этом не знали юнкера, сожалеет автор «Белой гвардии»: если б знали, вместо того, чтобы самим погибать, повесили бы полковника на первом фонаре!               
 
                «НЕТ, НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ГОРОДЕ ДНЁМ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО ДЕКАБРЯ!» Пока Козырь и полковник Болботун именем Петлюры берут Город, автор в забавном фельетонном стиле ещё зачем-то расскажет нам о похождениях «чёрного, бритого, с бархатными баками, чрезвычайно похожего на Евгения Онегина» прапорщика Шполянского, прославленного как поэт, чтец, оратор и т.п. Шполянский одинаково блестяще и щедро давал в займы деньги взаймы, пил вино, играл в железку, на рассвете писал научный труд "Интуитивное у Гоголя"… Наконец, заявил: «Все мерзавцы. И гетман, и Петлюра.  …Самое главное впрочем, не в этом. Мне стало скучно, потому что я давно не бросал бомб».

               Поступив к Гетману в броневой дивизион, Шполянский из четырёх броневиков вывел из строя три, благодаря чему Петлюра на три часа раньше взял Город… Но ведь всё равно и без предательства Шполянского взял бы?! Зачем же тогда и что такое Шполянский?! (Нас не интересует теперь возможный реальный прототип Ш.) Совсем без собственного места, перепутавший старые роли с жизнью талантливый человек - пародия на изыски Серебряного века?!

              Будучи председателем поэтического клуба «Фонтомистов – Футуристов» в подобной Мефистофелю «роли» Шполянский сооблазняет некоего студента Русакова писать богоборческие стихи: «В берлоге бейте Бога. Звук алый Боговой битвы Встречаю матерной молитвой». Город, где хотя бы в бреду пишут подобные стихи, неизбежно должен пасть. А больной сифилисом и опомнившийся горе - поэт истерично молится:«Господи, прости меня и помилуй за то, что я написал эти гнусные слова... Я верю в тебя! ...Я человек и силен только потому, что ты существуешь, и во всякую минуту я могу обратиться к тебе с мольбой о помощи... Укрепи мои силы,  …избавь от слабости духа и избавь меня от Михаила Семеновича Шполянского!»

                ВОПРОС: ЧЕГО ДОБИВАЕТСЯ АВТОР ВСЕМИ ЭТИМИ СОННО МИФИЧЕСКИМИ, ПАРОДИЙНЫМИ И МОЛИТВЕННЫМИ ПОДМЕНАМИ РЕАЛЬНОСТИ? Как бы подставив читателя на место не на своём месте Козыря-Лешко (нечистая сила!)Автор по методу Достоевского сдёргивает с нас "маску" привычных оценочных мнений. И оставив различение снов и яви на суд читателя, повествование переключается на положительного героя: с траурными глазами (предвестие предсказанной ещё во сне Турбина гибели) кавалериста полковника Най-Турса.

                Для своей юнкерской дружины картавый и контуженный Най-Турс с применением силы (угрожал старшему по званию генералу снабженцу пистолетом) «добыл» в отделе снабжения валенки, потому что обмороженные не могут сражаться. И вот, когда с траурными глазами полковник занял боевые позиции (единственный в Городе!), под стать ему тоже вдохновенный решимостью исполнить патриотический долг унтер-офицер Николка Турбин вывел на подкрепление полковнику 28 юнкеров.
 
                ТЕМ ВРЕМЕНЕМ СТАРШИЙ БРАТ НИКОЛКИ: «До двух часов дня (14 декабря)Алексей Васильевич  спал мёртвым сном. Проснулся он словно облитый водой...» Проспавший и ничего не знающий о роспуске дивизиона Турбин уже по частично захваченному Городу устремляется в гимназию.

                ПОСЛЕ ТРЁХ ЧАСОВ ДНЯ 14 декабря замеченный петлюровцами, от них с перестрелкой убегающий Алексей Турбин будет ранен: «...Тревога крикнула внутри... "Беги!" Турбин...  В упор на него... поднимались, рассыпавшись во  всю  ширину  улицы, серенькие люди в солдатских шинелях... "По-пал", - отчетливо сказал под ложечкой голос... Затем несколько секунд вывалились из жизни Турбина, и, что во время  их происходило, он не знал. Ощутил он себя лишь  за  углом,  на  Владимирской улице, с головой втянутой в плечи, на ногах, которые его несли  быстро  от рокового угла...  "Ну-ка, ну-ка, ну-ка, еще... еще..." - застучала в висках кровь... Превратиться  бы  в  лезвие  ножа  или влипнуть бы в стену...

   - Стой! Ст... Тримай! - Хлопнуло. -  Тримай  офицера!!  - ...Еще  два  раза  весело  трахнуло,  разорвав воздух.

            Достаточно погнать человека под выстрелами, и он превращается в мудрого волка; на смену очень слабому и в действительно трудных случаях  ненужномууму вырастает мудрый звериный инстинкт. По-волчьи обернувшись на угонке на углу... Турбин увидал, как черная дырка сзади  оделась совершенно  круглым  и  бледным  огнем,  и,  наддав  ходу,  он  свернул  в Мало-Провальную...

             Инстинкт: гонятся  настойчиво  и  упорно... настигнув совершенно неизбежно,  -  убьют... Все непреложно, а раз так - страх прямо через все  тело  и  через ноги выскочил в землю. Но через ноги  ледяной  водой  вернулась  ярость  и кипятком вышла изо рта на бегу. Уже совершенно  по-волчьи  косил  на  бегу
Турбин  глазами.  Два  серых,  за  ними  третий,  выскочили   из-за   угла
Владимирской, и все трое вперебой сверкнули. Турбин, замедлив  бег,  скаля
зубы, три раза выстрелил в них,  не  целясь...» - ему чудом удалось спастись.

               ОБРАТИМ ВНИМАНИЕ КАК ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО Булгаков в образах на весь свой роман "растягивает" из «Капитанской дочки» символическую ситуацию: добрый человек - человек; убийца - зверь и волк; на войне - все убивают...

              «КТО ЖЕ БУДЕТ УМИРАТЬ?» – настало время реализации. «БЕРЕГИ ЧЕСТЬ СМОЛОДУ. (Пословица)» – первый эпиграф Пушкина к «Капитанской Дочке». А если, запутавшись, не уберегли? А Честь - понятие совершенно неизменное, или всё-таки в деталях должно учитывать временные изменения?.. Что-то после пушкинского Гринёва пошло не так...

          И ПОСЛЕ ТРЁХ ЧАСОВ ДНЯ, успев спасти своих юнкеров, погибнет с отблеском лучших толстовских героев - Васьки Денисова, капитана Тушина и Андрея Болконского «потомок» Петра Гринёва - самый безукоризненный носитель незапятнанной старинной дворянской чести Феликс Най-Турс.
                *      *      *

           14 ДЕКАБРЯ ПОСЛЕ ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ ДНЯ после гибели Ная на краю жизни окажется Николка Турбин. В состоянии сильнейшего аффекта Николкино бегство от петлюровцев подобно кошмарному сну:  «Самый страх наступает... Вот сейчас попадут в  ногу,  и  тогда  не  уползешь,наедут петлюровцы и изрубят шашками. Ужасно, когда лежишь, а тебя рубят... Я буду стрелять, если в кольте есть патроны... "Удивительно, страшно удивительно, что не попали... Это  уж чудо господа бога, - думал Николка, поднимаясь, - вот так чудо. Теперь сам видал - чудо. Собор Парижской богоматери. Виктор  Гюго..."

               Николка вскочил... и полетел по переулку... Выбежал  на  мрачный,  скверный  двор... и напоролся на  человека в тулупе... Рыжая  борода  и  маленькие  глазки,  из которых сочится ненависть. Курносый, в бараньей шапке, Нерон. Человек... обхватил Николку левой рукой, а  правой  уцепился за его левую  руку  и  стал  выкручивать  ее  за  спину.  Николка  впал  в ошеломление на несколько мгновений. "Боже. Он меня  схватил,  ненавидит!.. Петлюровец..."
   - Ах ты, сволочь! - сипло закричал  рыжебородый... Держи, держи, юнкерей держи. Погон  скинул,думаешь, сволота, не узнают? Держи!
   
             Бешенство овладело всем Николкой, с головы до ног... Ярость пролетела мимо Николкиных глаз совершенно красным  одеялом и сменилась чрезвычайной уверенностью. Ветер и  мороз  залетел  Николке  в жаркий рот, потому что он оскалился, как волчонок. Николка выбросил руку с кольтом из кармана, подумав: "Убью, гадину, лишь бы были патроны".  Голоса своего он не узнал, до того голос был чужд и страшен. "- Убью, гад!" Желто-рыжий дворник, увидавший, что Николка вооружен, в отчаянии и ужасе пал на колени и взвыл, чудесным образом превратившись из Нерона в змею: "- А, ваше благородие! Ваше..."

           Все  равно  Николка  непременно  бы  выстрелил,  но  кольт  не  пожелал выстрелить... Николка в отчаянии... как боевой петух, наскочил на дворника и тяжело ударил его, рискуя  застрелить самого себя, ручкой в зубы. Николкина злоба вылетела мгновенно...» - он спасся и к сумеркам добрался до своего дома.

              Из-за чего всё это? Из-за того, что большая часть страны как Козырь-Лешко настолько была не на своём месте? Из-за того, что в штабах расплодилась "штабная сволочь", предавшая в тяжёлый час? что шполянские эту систему легко подтолкнули к гибели? Из-за того что в квартирах турбиных велись бездейственные туманные разговоры? Из-за того что в морально низших квартирах-норках заботились только о сохранении достатка? Вот что бы задать этот вопрос прямо никого не судя и не вынося приговора Автору и понадобились и СНЫ, и Бред, и Мифы, и Слухи.
 
            ВЕЧЕР 14 ДЕКАБРЯ. «  Темно. Темно во всей квартире. В кухне только лампа... Густейший снег шел четырнадцатого декабря 1918 года и застилал Город... В глубоких снегах, верстах в восьми от предместья Города, на севере, в сторожке... заваленной наглухо белым снегом, сидел штабс-капитан... "Я не могу открыть огня, - сказал капитан в трубку... - На батарее я один..."

                Еще час просидел штабс-капитан... Затем ушел в тьму... Часа два он шел, утопая в снегу, совершенно невидимый и темный, и дошел до шоссе, ведущего в Город. На шоссе тускло горели редкие фонари. Под первым из этих фонарей его убили конные с хвостами на головах шашками...

                Голос возник в трубке телефона в шести верстах  от  сторожки на запад, в землянке. - "Откройте... огонь по урочищу немедленно. У  меня  такое  впечатление,что неприятель прошел между вами и нами на Город"... Из землянки с фонарями вылезли три офицера  и  три  юнкера  в  тулупах... Через пять минут пушки стали прыгать и страшно бить  в темноту... Господи, дай... Конная сотня, вертясь в метели, выскочила из темноты сзади на фонари  и перебила всех... Командир, оставшийся в землянке у телефона, выстрелил себе в рот. Последними словами командира были: - "Штабная сволочь. Отлично понимаю большевиков".».
                *     *     *

          НОЧЬ С 14 НА 15 ДЕКАБРЯ.  «Ночью Николка... Хотел не спать, чтобы не пропустить звонка, Елене в стену постучал и сказал: "- Ты спи, - я не буду спать." И сейчас же после этого заснул как мертвый, одетым, на кровати.  Елена же не спала до рассвета и все слушала и слушала, не раздастся ли звонок. Но не было никакого звонка, и старший брат Алексей пропал.

        Уставшему, разбитому человеку спать нужно, и уж одиннадцать часов, а все спится и спится... Оригинально спится, я вам доложу!  Сапоги мешают, пояс впился под ребра, ворот душит, и кошмар уселся лапками на груди. Николка завалился головой навзничь... из горла свист... Свист!.. Снег и паутина какая-то... И тут, вообразите, поймалась в эту паутину какая-то бойкая птица и застучала... Ти-ки-тики, тики, тики. Фью. Фи-у! …Фу ты, черт!  Ее самое не видно, но свистит где-то близко, и еще кто-то плачется на свою судьбу...
 
- Эх! - крякнул Николка, разодрал паутину и разом сел, всклокоченный... Николка в ужасе прижался к стене и уставился на видение. Видение было в коричневом френче... В руках у видения находилась большая клетка с накинутым на нее черным платком и распечатанное голубое письмо..."Это я еще не проснулся", - сообразил Николка и сделал движение рукой, стараясь разодрать видение, как паутину, и пребольно ткнулся пальцами в прутья...
 
       "Господи Иисусе, - подумал Николка, - нет, я проснулся, но сразу же сошел с ума, и знаю отчего - от военного переутомления. Боже мой!  И вижу уже чепуху... а пальцы? Боже! Алексей не вернулся... ах, да...  он не вернулся... убили... ой, ой, ой!"

- Впрочем, извиняюсь, - сказало видение, все более и более выходя из зыбкого, сонного тумана и превращаясь в настоящее живое тело, - вам, вероятно, не совсем ясно? Так не угодно ли, вот письмо, -  оно вам все объяснит...» - к Турбиным прибыл отдохнуть "от семейной драмы" нелепый кузен Лариосик - совершенно не от мира сего идеалист, тоже чуть не расстрелянный петлюровцами по дороге.

        Одновременно с Лариосиком  привезли домой раненного и в тифозном жару Алексея. Случающиеся с Лариосиком забавные комедийные недоразумения будут, одновременно и оттенять, и смягчать трагичность бреда умирающего Алексея.      
                *     *     *     *     *

        Б Е Л А Я  Г В А Р Д И Я.  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ЗАНИМАЕТ БРЕД ТУРБИНА. - «В жилище вместе с сумерками надвигалась все более и более печаль. Пятнадцатого декабря солнце по календарю угасает в три с половиной часа дня. Сумерки поэтому побежали по квартире уже с трех  часов.   Виною траура... был  тонкий  ртутный столбик. В ТРИ ЧАСА (дня 15 декабря) в спальне Турбина он показал 39,6.

             ...Расползался по телу сухой, колючий жар. Порой он наполнял всю грудь и туманил голову, но ноги неприятно леденели. К вечеру... ртутный столб... колдовским образом... дотянулся до деления 40,2.. Тоска пришла, как серый ком, рассевшийся на одеяле, а теперь она превратилась в желтые струны, которые потянулись, как водоросли в воде... Жар сменялся холодом.  Жгучая свечка в груди порою превращалась в ледяной ножичек, сверлящий где-то в легком... Когда же ножичек исчезал и уступал опять свое место палящей свече, жар тогда наливал тело, простыни, всю тесную пещеру под одеялом...

              ...Тяжелая, нелепая и толстая мортира в начале одиннадцатого поместилась в узкую спаленку. Черт знает, что! Совершенно немыслимо будет жить. …Нужно будет лазить между тяжелыми спицами... Мортиру убрать невозможно, вся квартира стала мортирной...  Самая квартира стала, благодаря проклятой, тяжелой и холодной штуке, как постоялый двор. Колокольчик на двери звонит часто...  бррынь... и стали являться с визитами...» - постоялый двор, куда бог из бурана вывел Петрушу Гринёва. И в виде бреда поэма о символично представляющем страну разрушенном жилище.

              НОЧЬ С 15 НА 16 ДЕКАБРЯ: «Полночь… слушай… полночь… слушай... <...> Часовые ходили и охраняли, ибо башни, тревоги и оружие человек воздвиг, сам того не зная, для одной лишь цели - охранять человеческий покой и очаг.  Из-за него он воюет, и, в сущности говоря, ни из-за чего другого воевать ни в коем случае не следует... БЫЛО ТРИ ЧАСА НОЧИ... В полном тумане лежал Турбин. Лицо его после укола было совершенно спокойно, черты лица обострились и утончились. В крови ходил и сторожил успокоительный яд...»  - в это время, в очередной раз обругав "штабную сволочь", друзья Турбиных садятся играть в винт.

             С 11 ВЕЧЕРА ДО ТРЁХ НОЧИ в нижней квартире соткавшиеся из морозной тьмы люди с волчьим оскалом грабят домохозяина Лисовича: «"С обыском, - ответил первый вошедший волчьим голосом." - Волк вынул из кармана черный... браунинг..." - "Хто в квартире? - сипловато спросил волк..." - "Радость  сверкнула  в  волчьих глазах..." - "Волк обернулся к нему..."»

           «Волк не посмел ударить представительного  Василису и только ткнул его кулаком в грудь. Бледный Василиса пошатнулся,  чувствуя острую боль и тоску... "Вот так революция, - подумал он в своей розовой и аккуратной голове... - Вешать их надо было всех, а теперь поздно..."» - ограбление нижнего несколько комедийно зеркально копирует кризис в верхнем турбинском жилище.

         В СОСТОЯНИИ АФФЕКТА ВАСИЛИСА ЖАЛУЕТСЯ ПОЧТИ ПЬЯНОМУ И ЗАСЫПАЮЩЕМУ ПОРУЧИКУ СТЕПАНОВУ ПО ПРОЗВИЩУ "КАРАСЬ": «Все, что нажито упорным трудом,  в  один вечер перешло в карманы каких-то негодяев... путем насилия. Вы не думайте, чтобы я  отрицал  революцию,  о  нет,  я  прекрасно  понимаю  исторические причины, вызвавшие все это... У нас в России, в стране, несомненно,  наиболее отсталой, революция уже выродилась  в  пугачевщину...» - почти прямое указание Автора на исход ситуации от забвения преподанных в «Капитанской дочке» уроков.  «Капитанскую дочку сожгут в печи...» - не нашли новые гринёвы и пугачёвы общего языка.

          «Мы лишились... всякой  опоры  в законе, минимальной защиты наших прав  человека... Вы  не  остановите  того  развала  и разложения, которые свили теперь гнездо в душах  человеческих... Спасти нас может только одно... - Откуда-то из мягкой пелены,  окутывающей Карася, донесся шепот... - Злейшая диктатура,  какую можно только себе представить... Самодержавие...  "Эк разнесло его, - думал блаженный  Карась...» - убийства кровь, трупы на снегу

   - Ах, ду-ду-ду-ду - хабеас корпус,  ах,  ду-ду-ду-ду.  Ай,  ду-ду...  -
бубнил голос через вату, - ай, ду-ду-ду, напрасно они  думают,  что  такое
положение вещей может существовать долго, ай ду-ду-ду, и восклицают многие
лета. Нет-с! Многие лета это не продолжится, да и смешно было  бы  думать,
что... "- Многая лета!!" - радостно спели голоса в Карасевой голове...»

                БУБНЁЖ ВАСИЛИСЫ И СОН КАРАСЯ  перерастает в общественный дурной Сон следующего дня: Крестный ход во славу Петлюры:  «Дон... дон...  дон...  Дон-дон-дон...  Тирли-бомбом.  Дон-бом-бом,  - бесились колокола...» - крёстный ход среди убийства и трупов на снегу. И в возможной только во апокалиптическом видении или во сне форме уже не люди или толпа, но небо выносит приговор:

               Лопнул  в  прорезе  между  куполами  серый  фон,  и показалось в мутной мгле  внезапное  солнце.  Было  оно  так  велико... и  совершенно  красно,  как  чистая кровь. От шара... мерно  и  далеко протянулись полосы запекшейся крови и сукровицы. Солнце окрасило  в  кровь главный купол Софии, а на площадь от него легла  странная  тень,  так  что стал в этой тени Богдан фиолетовым (памятник Богдану Хмельницкому), а толпа мятущегося народа еще  чернее...

            По  скале (на которой стоял памятник) поднимались  на лестницу серые,  опоясанные  лихими  ремнями  и  штыками... Но бесполезно скользили и срывались с гранита штыки... Скачущий же Богдан яростно  рвал  коня  со  скалы,  пытаясь
улететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное  прямо
в красный шар, было яростно...» - текстуально всё это тоже как бы помещается в сон Карася и бред Турбина. Трагизм безумной - в забвении элементарных жизненных основ - ситуации должны  ещё увеличивать память о попытке влезть на царскую лестницу величия во сне Гришки Отрепьева и скрытая отсылка к «Медному всаднику»:

                ...Над огражденною скалою
                Кумир с простертою рукою
                Сидел на бронзовом коне.

              Пушкинский Евгений «Безумец бедный...взоры дикие навел На лик державца полумира... Как обуянный силой черной, "Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, — Ужо тебе!.."». У пушкинского Петра I два лица:«строителя чудотворного» и равнодушного к нуждам "маленьких людей" тирана. Но Богдан-то Хмельницкий только освободитель Запоржской Сечи и Киева от деспотической власти Речи Посполитой (Польши) в 1949 г. Так, значит, ныне Киев хочет снова в рабство?..

              И вот на этом фоне не являются ли выше представленные "мудрые" речи Василисы трагической пародией: «Твёрдо уповал я на Господа, и он преклонился ко мне и услышал вопль мой; Извлёк меня из страшного рва, из тинистого болота, и поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои...» - Псалом 39:2-3. Конечно, не на Псалом пародией, - но на методы обывательского мышления.
                *     *      * 

               «ТУРБИН СТАЛ УМИРАТЬ ДНЁМ ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ДЕКАБРЯ. День  этот был
мутноват, бел и  насквозь  пронизан  отблеском  грядущего  через  два  дня
рождества... Елена... зажгла  огонек  в тяжелой цепной лампаде, висящей перед  старой  иконой  в  тяжелом  окладе. Когда огонек созрел,  затеплился,  венчик  над  смуглым  лицом  богоматери превратился в золотой, глаза ее стали  приветливыми...  Елена... сбросила с плеч платок и опустилась на колени... положила первый земной поклон.
         
 - Слишком много горя сразу посылаешь, мать-заступница. Так в один год и
кончаешь семью. За что?.. <...> Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то? На тебя одна надежда, пречистая дева. На  тебя.  Умели  сына  своего,
умоли господа бога, чтоб послал чудо...

               Шепот Елены стал страстным, она сбивалась в словах,  но  речь  ее  была непрерывна, шла  потоком.  Она  все  чаще  припадала  к  полу... День
исчез в квадратах окон... и совершенно неслышным  пришел  тот,  к  кому  через
заступничество  смуглой  девы  взывала  Елена.   Он   появился   рядом   у
развороченной гробницы, совершенно  воскресший,  и  благостный,  и  босой...

 - Мать-заступница, - бормотала в огне Елена, - упроси его. Вон он.  Что
же тебе стоит. Пожалей нас. Пожалей. Идут твои дни, твой праздник... Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно,  длинно  к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что  губы  на  лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные...»

 
                ЭТОЙ МОЛИТВОЙ ЕЛЕНЫ В ПОСЛЕДНЕЙ 3 ЧАСТИ РОМАНА УРАВНОВЕШЕН В ПЕРВОЙ ЧАСТИ РАЙСКИЙ СОН ТУРБИНА. Круг как бы замыкается, - и происходит чудо: безнадёжный больной - «Алексей Турбин, восковой, как  ломаная,  мятая  в  потных  руках свеча... приоткрыл глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях черного глянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал (врачу у постели): "Кризис? Бродович. Что... выживу?.. А-га." ...Мелкие капельки  выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен».
                *     *     *

                «ПЭТУРРА. Было  его  жития  в  ГОРОДЕ  сорок  семь  дней.  Пролетел  над Турбиными закованный  в  лед... январь  1919  года, подлетел февраль и завертелся в метели. Второго февраля по турбинской квартире прошла черная фигура, с  обритой головой, прикрытой  черной  Шелковой  шапочкой.  Это  был  сам  воскресший Турбин...» Когда продолжается жизнь, - продолжаются и сны - всякие сны в масштабах жилища - всей страны: «День дню передаёт речь, и ночь ночи открывает знание» (Псалом 18:3)- нет у Булгакова, но можно без нарушения общего тона и смысла романа добавить.

                «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918,  но  1919  был его страшней. В ночь со второго на третье февраля у входа на Цепной Мост через  Днепр человека в разорванном и черном пальто с лицом синим и красным  в  потеках крови волокли по снегу два хлопца, а пан куренной... бил его шомполом по голове. Голова моталась при каждом ударе...» - таких бесчеловечных Снов Небо уже не стерпело.
 
                «И в ту минуту, когда лежащий испустил дух, звезда  Марс  над  Слободкой под  Городом  вдруг  разорвалась  в  замерзшей  выси,  брызнула  огнем   и оглушительно ударила. Вслед звезде черная даль за Днепром, даль, ведущая  к  Москве,  ударила громом тяжко и длинно. И тотчас синяя гайдамацкая дивизия... побежала... через Город и навеки вон... Волчьей побежкой прошел на померзших  лошадях курень Козыря-Лешко... Потом исчезло  все,  как будто никогда и не было».


                «Дом на Алексеевском спуске, дом, накрытый шапкой белого генерала,  спал давно и спал тепло. Сонная дрема ходила за шторами, колыхалась в тенях. За окнами расцветала все победоноснее студеная ночь и  беззвучно  плыла
над землей. Играли звезды, сжимаясь и расширяясь, и особенно высоко в небе
была звезда красная и пятиконечная - Марс. В теплых комнатах поселились сны».
                *     *      *

                СЕМЬ ФИНАЛЬНЫХ СНОВ (СЕМЬ ДНЕЙ ТВОРЕНИЯ!) «БЕЛОЙ ГВАРДИИ». 1. СОН ТУРБИНА: «Турбин спал в своей  спаленке,  и  сон  висел  над  ним,  как  размытая картина... Проскакали  тени, кричали: "Тримай! Тримай!" Беззвучно стреляли, и пытался бежать от них Турбин... И погибал во сне Турбин. Проснулся со стоном, услышал храп Мышлаевского из гостиной... Вытер пот со лба, опомнился... потянулся к часам. Было на часиках три. "Наверно, ушли... Пэтурра... Больше не будет никогда." И вновь уснул.
                _________________________________


              2. СОН ВАСИЛИСЫ: «Ночь расцветала. Тянуло уже к утру, и погребенный под  мохнатым  снегом спал дом. Истерзанный Василиса почивал в холодных простынях... Видел Василиса сон нелепый  и  круглый.  Будто  бы никакой революции не было, все была чепуха и вздор. Во сне.

                Сомнительное,зыбкое счастье наплывало на Василису. Будто бы лето и вот Василиса  купил огород. Моментально  выросли  на  нем  овощи...  Василиса  в парусиновых брюках стоял и глядел на милое, заходящее солнышко,  почесывая живот... Тут  Василисе  приснились  взятые (грабителями)  круглые,  глобусом,  часы.  Василисе хотелось, чтобы ему стало жалко часов, но солнышко так приятно сияло, что жалости не получалось.

                И вот в этот хороший миг какие-то розовые, круглые поросята  влетели  в огород и  тотчас  пятачковыми  своими  мордами  взрыли  грядки... Василиса  подхватил  с  земли  палку  и  собирался  гнать поросят, но тут же выяснилось, что поросята страшные - у них острые клыки... Василиса  взвыл  во  сне... и  перед Василисой всплыла черная, сыроватая его спальня...»
                _____________________________________


                3. СОН КРАСНОАРМЕЙЦА - ЧАСОВОГО БРОНЕПОЕЗДА «ПРОЛЕТАРИЙ» - есть отражение - продолжение райского сна Турбина в начале романа: «Ночь расцветала. Сонная дрема прошла над городом, мутной  белой  птицей пронеслась...  и  поплыла  вдоль  железной  дуги.  Доплыла  до  станции... и задержалась над ней. На третьем пути стоял бронепоезд...  А у бронепоезда, рядом с паровозом... ходил, как  маятник,   Ч е л о в е к  в  длинной  шинели,  в  рваных  валенках... Из окаймленной белой накипью и бахромой неровной  пасти  башлыка,открывавшей мохнатый, обмороженный рот, глядели  глаза... голубые, страдальческие, сонные, томные.

                Ч е л о в е к  ходил методически, свесив штык, и думал только об одном,  когда же истечет, наконец, морозный час пытки и  он  уйдет  с  озверевшей  земли вовнутрь, где божественным жаром  пышут  трубы... где  в тесной конуре он сможет свалиться на узкую койку, прильнуть к ней и на ней распластаться...»  -- очень характерное для гуманизма русской литературы переключение с безликого провидения на  ч е л о в е к а. «Ибо ОН (гневливый ветхозаветный Бог Сиона)... даёт снег, как волну; сыплет иней как пепел. Бросает град свой кусками; перед морозом Его кто устоит?» (Псалом 147:2-6) - ч е л о в е к - часовой у бронепоезда устоял.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СНА КРАСНОАРМЕЙЦА: «Изредка, истомившись, ч е л о в е к  опускал винтовку  прикладом  в  снег,  остановившись, мгновенно и прозрачно засыпал... Вырастал во сне небосвод невиданный.  Весь  красный, сверкающий и весь одетый Марсами  в  их  живом  сверкании.  Душа  ч е л о в е к а мгновенно наполнялась счастьем.

                Выходил неизвестный, непонятный всадник  в кольчуге (Най-Турс из сна Турбина)  и  братски  наплывал  на  ч е л о в е к а.  Кажется,  совсем  собирался провалиться во сне черный бронепоезд, и вместо  него  вырастала  в  снегах зарытая деревня... Он, ч е л о в е к, у околицы... а  навстречу ему идет сосед и земляк. (Всё-таки больше ч е л о в е к чем часовой)

   - Жилин? (погибший вахмистр из сна Турбина)- говорил беззвучно, без губ, мозг ч е л о в е к а, и тотчас  грозный сторожевой голос в груди выстукивал три слова: "Пост... часовой... замерзнешь..." Ч е л о в е к уже  совершенно  нечеловеческим  усилием   отрывал   винтовку... шатнувшись, отдирал ноги и шел опять. Вперед - назад. Вперед - назад. Исчезал сонный небосвод... Играла  Венера  красноватая,  а  от  голубой  луны  фонаря временами  поблескивала  на  груди  ч е л о в е к а ответная  звезда.  Она  была маленькая и тоже пятиконечная».
                _________________________________________


                4. СОН БЫВШЕГО СОЧИНИТЕЛЯ БОГОБОРЧЕСКИХ СТИХОВ: «Металась и металась потревоженная дрема... Все спали. Только... в  узенькой... комнате, сидел голубоглазый Русаков у лампы... Перед Русаковым лежала тяжелая книга... (Библия) Глаза шли по строкам (Апокалипсиса) медленно и торжественно.

                "И увидал я мертвых и великих, стоящих перед  богом...  и  судимы  были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими... И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и  прежняя  земля миновали...".

                По мере того как он читал потрясающую  книгу,  ум  его  становился  как сверкающий меч, углубляющийся в тьму. Болезни и страдания  казались  ему  неважными...  Он  видел  синюю,бездонную мглу веков, коридор тысячелетий... Мир становился в душе, и в  мире  он  дошел  до Слов: "...слезу с очей, и смерти не будет, уже  ни  плача,  ни  вопля,  ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло"». Студент Русаков как бы оказывается в роли пушкинского летописца Пимена из «Бориса Годунова»:

    Г р и г о р и й (Отрепьев)

              ...Все перед лампадой
Старик сидит да пишет — и дремотой,
Знать, во всю ночь он не смыкал очей.
Как я люблю его спокойный вид,
Когда, душой в минувшем погруженный,
Он летопись свою ведет; и часто
Я угадать хотел, о чем он пишет?
...О казнях ли свирепых Иоанна?
...О славе ли отечества? напрасно.
...Все тот же вид смиренный, величавый.
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.
                _________________________________________


                5. СОН ЕЛЕНЫ:  «Смутная мгла расступилась и пропустила к  Елене  поручика  Шервинского. Выпуклые глаза его развязно улыбались. "Я демон, -  сказал  он,  щелкнув  каблуками,  -  а  он  не  вернется, Тальберг, - и я пою вам..." <...> Он пел пронзительно, не так, как наяву: "Жить, будем жить!!" - "А смерть придет, помирать будем..." - пропел Николка и вошел.

                В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый  венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и  горько  зарыдала  и проснулась с криком в ночи: "Николка. О, Николка?" И долго, всхлипывая, слушала бормотание ночи. И ночь все плыла».
                __________________________________________


                6. ИЗ «ВОЙНЫ И МИРА» ПОЧТИ СОН ПЬЕРА БЕЗУХОВА ВИДИТ МАЛЬЧИК: «И, наконец, Петька Щеглов во флигеле видел сон. Петька был маленький, поэтому он не интересовался ни  большевиками,  ни Петлюрой, ни Демоном. И  сон  привиделся  ему  простой  и  радостный:  как солнечный шар.

               Будто бы шел Петька по зеленому большому лугу, а  на  этом  лугу  лежал сверкающий алмазный шар, больше Петьки. Во сне взрослые,  когда  им  нужно
бежать, прилипают к земле, стонут и  мечутся,  пытаясь  оторвать  ноги  от
трясины. Детские же ноги резвы и свободны.  Петька  добежал  до  алмазного
шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его  руками.  Шар  обдал
Петьку сверкающими брызгами.

                Вот  весь  сон  Петьки.  От  удовольствия  он расхохотался в ночи... Петька стал видеть иные, легкие и радостные сны, а сверчок... где-то в щели... оживляя сонную, бормочущую  ночь  в семье».
                _____________________________________


                7. САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ  В  «БЕЛОЙ ГВАРДИИ»  АВТОРСКИЙ СОН: «Последняя ночь расцвела. Во второй  половине  ее  вся  тяжелая  синева, занавес бога, облекающий мир,  покрылась  звездами.  Похоже  было,  что  в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную.

                В алтаре зажигали огоньки, и они проступали  на  завесе  целыми  крестами, кустами и квадратами.Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор... А вот звезды  останутся,  когда  и  тени  наших  тел  и  дел  не
останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал.  Так
почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?» -1923-1924, Москва. (2)

                В этом последнем Авторском СНЕ слышится если не нечто вроде полемики с Ветхим Заветом, то от него переключение - обращение к человеку свободному в выборе. Сравним: «ТЫ- Бог. Ты возвращаешь человека в тление... Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошёл...

                ТЫ  как наводнением уносишь их; они (сыны человеческие) - как сон, как трава, которая утром вырастает... вечером подсекается и засыхает. Ибо мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении...» - Псалом 89:4-7.
               

                КОНЕЦ РОМАНА... НУ, НЕ СОВСЕМ! Автору очень хотелось бы ещё, чтобы мы подробнее припомнили сон тоже на войне - сон пленённого французами Пьера Безухова: «Пленные, и обоз маршала остановились... Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к огню и тотчас же заснул...

                Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто-то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли... "Жизнь есть всё. Жизнь есть Бог. Все перемещается и движется, и это движение есть Бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить Бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий..."

                И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию... И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие.

              Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
— Вот жизнь, — сказал старичок учитель. "Как это просто и ясно, — подумал Пьер. — Как я мог не знать этого прежде".
— В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает...» (Конец пятого тома «Войны и мира») Сон Пьера - уж, точно противоречит грозному тону Ветхого Завета.

                    
 

1. Много позже создания «Белой гвардии» - в 1934 г. Булгаков лечился у московского доктора С.М. Берга. Что, не имея никакого отношения к прототипизму, указывает на  тогда довольно частотную встречаемость у нас немецкой фамилии - "Берг". Тальберг - уже более выделяющаяся фамилия.

2. Поскольку сны в романе плавно перетекают один в другой, - точную цифру снов во всём посчитать едва ли возможно. НО финальных - последних снов «Белой гвардии» - ровно семь, - как семь дней библейского сотворения нашей земли. А случайности в текстах Булгакова встречаются только от небрежности изданий. Учитывая же общее весьма большое количество библейской символики и явных и скрытых из Библии цитат...

         Впрочем, это на усмотрение читателя: не знакомому с Библией Автор символику не разъясняет и не навязывает. Странно, что обильную библейскую совсем не ради смеха символику упорно не видят в булгаковских текстах ни специалисты - литературоведы (о коих строго не сужу, затем что к ним принадлежу), ни скрипящие зубами на, якобы, вредное для читателя безбожие Булгакова лица в священном церковном сане православной церкви.