Иван Иванович Иванов – человек прямой, и через эту свою прямоту и принципиальность очень уж неудобный в общении. Он всегда говорит то, что думает, невзирая на чины и лица. Бывало, какой-нибудь из начальников, не знакомый с характером «зарвавшегося» посетителя, возжелав пугнуть, поставить на место, спросит вдруг строго: «Как ваша фамилия!?». Иван Иванович отвечает по-Ефремовски из фильма «Живые и мёртвые»: «На моей фамилии вся Россия держится. Иванов – моя фамилия!». И с таким пафосом, что с лица бюрократа-чиновника вмиг сходит его спесивая уверенность.
Иван Иванович до выхода на пенсию очень долго работал секретарём Сельского Совета. В числе прочих разных обязанностей – и браки регистрировал, когда ещё отдельной должности для этих целей не ввели, и смерти, разумеется. Всех знал в селе, как своих, и его все знали. Многие пары, из тех, которые он регистрировал, спустя годы и годы уже считали Иван Ивановича своим главным свидетелем образования их семьи и чувствовали перед ним ответственность, как перед батюшкой равно. И когда вдруг случалось кому разводиться, к нему не шли - предпочитали где-нибудь в другом ЗАГСе оформить сей постыдный акт. Не хотелось, - стыдно было увидеть укоряющий, гневный даже взгляд через очки из-под густых приподнятых бровей. Тихий и спокойный в собственной семье, где-то даже подкаблучник, он и заистерить мог в такие моменты – искренне, от души, не понимая и недоумевая. Ему прощалось. Нет – посмеивались, конечно, за глаза, как это обычно бывает, когда причислят человека к чудакам, но не зло. Однако и любви, надо сказать, не было. Какая любовь, если в самых, казалось бы, простых житейских ситуациях, ну, разве чуть-чуть нечестных, от него приходилось прятаться и бояться потом, чтобы Иван Иваныч не прослышал?
***
В начале девяностых, когда в стране повсюду бардак начался, Иван Иванович как раз ушёл со службы по причине достижения пенсионного возраста. И вообще несносным стал. Раньше хоть непосредственное начальство как-то сдерживало, а теперь, когда никого над ним. По любому поводу стал писать обличительные письма в районную газету. Потом перешёл на статьи, которые были достаточно читабельны, и их публиковали.
«Ну что бестолку пыль поднимать? Ничего же не изменишь», – судачили меж собой односельчане. Однако в каждом номере «районки» первым делом высматривали: что там и кого ещё зацепил наш Иван Иванович. И – по скамейкам, обсуждать. Многие ведь в одночасье стали безработными. Правда: кто, действительно, потерял место в результате массовых сокращений или ликвидации предприятия, а кто просто уволился, обрадовавшись возможности, не работая, получать пособие на волшебной бирже.
Влезал Иван Иванович везде: обличал, призывал к ответу, требовал «Жалобную книгу»… И вот по поводу этой самой жалобной книги однажды Ивана Ивановича осенила вдруг гениальная идея: так как её ему почти никто никогда не давал, он подумал: «А не завести ли мне собственную?».
***
Будучи в один из хмурых осенних дней в райцентре по текущим семейным делам (продукты хозяйка набирала на неделю), он приобрёл себе тетрадь в крупную клетку за 80 рублей, 96 листов формата «А 4» (артикул 96Т4В3, изготовитель ООО «ХАТБЕР-М», сделано в России). Вечером того же дня, вооружившись привычными по долгим годам секретарской работы канцелярскими принадлежностями, Иван Иванович приступил к делу.
Он пронумеровал страницы – не спеша, проверяя всякий раз, не слиплись ли, чтобы потом, не дай Бог, не пришлось исправлять, а это уже будет не документ. Затем взял шило, то ещё, с деревянной, отшлифованной его рукой рукояткой; достал моток капроновых ниток и сшил тетрадь. Концы шнурка, как положено, Иван Иванович, связал и выложил этаким ласточкиным хвостом на последней странице книги и наклеил на них сверху прямоугольник бумаги клеем ПВА. Когда клей схватился, на ярлыке ровным каллиграфическим почерком написал: «В настоящей книге пронумеровано, прошнуровано и скреплено подписью 96 листов». Поставил дату и расписался. Печатью, к сожалению, он не располагал, поэтому только подпись. Наконец, на лицевой стороне обложки тем же строгим, но красивым почерком, ближе к печатному шрифту, толстым черным маркером Иван Иванович вывел: «Книга жалоб и предложений». Полюбовавшись на свою работу, он отправился спать. Супруга его, Елена Степановна, в прошлом старшая медицинская сестра, набегавшись за день по магазинным отделам, уже давно смотрела сны.
***
Понимал ли Иван Иванович всю нелепость и несерьёзность своей затеи? Понимал, наверное. Больше того – он не представлял даже поначалу, как будет применять свою жалобную книгу. Однако, очень скоро весть о том, что у Ивана Иваныча дома имеется «официальная» «Книга жалоб», куда можно писать претензии, облетела село, а потом и район. И в его дом потянулись. И жалобщики, и ходоки – представители от общественности из других сёл. Прежде чем дать кому-либо возможность оставить запись в тетради, дотошный правдолюб выслушивал суть жалобы или претензии и, если считал их существенными и общественно значимыми, открывал тетрадь.
– Это не забор. 96 листов всего, – замечал он тем, кому отказывал.
О чём только не писали в книге! Иван Иванович записи анализировал, систематизировал. На их основе он писал статьи, которые отправлял теперь в краевые и даже федеральные средства массовой информации. К нему часто стали наезжать корреспонденты различных газет и журналов, была даже съёмочная бригада с какого-то авторского телевидения. Жалобная книга гремела уже не только в родном районе – по всей округе! Поговаривали, что у Ивана Ивановича появились последователи – то ли в соседнем Красноярском крае, то ли даже в Московской области.
***
Но… ничто не вечно под луной.
– Я ведь просил: прекратите. Прекратите, Иван Иванович, это своё незаконное творчество, – очередной раз Глава районной администрации извиняющимся тоном выговаривал Иван Ивановичу, позвонив на сотовый.
– Мне из края дали распоряжение, чтобы прекратить этот балаган. Вот дождались. Да, от губернатора звонили. Ну, правда, Иван Иваныч, ну чего Вы добиваетесь?
– Да, у нас свобода слова. Но вы ведь своими действиями возмущаете население. Это можно к терроризму приравнять, между прочим…
– Я не спорю: Ваши публикации повлияли. Повлияли, как и любой сигнал от населения. В конце концов, у нас есть общественные контролирующие органы. Конечно, конечно, благодаря Вам. Ну и довольно. Вот пусть и контролируют, но зачем эта «жалобная книга»? Смешно ведь, её Богу.
– Иван Иваныч, никто не прекращал дело – следствие идёт. Да как его теперь закроешь после такого шума, что Вы подняли. Никогда я не покрывал этого Завальнова.
– Одним словом, к Вам сегодня выезжает бригада приставов. Да. Отдайте им свою тетрадь и прекратим этот… эту историю.
***
Елена Степановна поначалу была на стороне мужа. Но когда увидела, что Иван Иваныч на грани второго инфаркта, пошла и принесла приставам распухшую общую тетрадь. Собравшиеся соседи, которые довольно яростно спорили с приставами (но на стороне законной власти было ещё трое полицейских), с удивлением отметили, что их «народный адвокат» после этого довольно быстро успокоился. Присев на своём крылечке, он, глядя куда-то поверх голов, негромко произнёс только:
– Ничего… Поглядим… Поглядим.