1958 год начался с ломки сталинских устоев. Я учился в первом классе, еще ребёнком был, но понимал, что происходит что-то страшное, непоправимое для деревни. У нас в Заболотье более половины деревень объявили неперспективными. Веками жили люди, а тут разом началось массовое переселение. Люди уезжали, оставляя свои дома и целые деревни. Одновременно с этим шло укрупнение колхозов. На месте нескольких колхозов создали наш «Строитель коммунизма» 20 километров в длину и 10 в ширину, и большая часть населения переехала в центральную усадьбу Глушково, и, наверное, не меньше уехали в Череповец. Брошенные дома в соседних деревнях в лучшем случае за бесценок можно было продать на дрова в школу. Дальние деревни просто сгнивали. Тогда ещё не было электричества, телефон был только на почте, а радио обрезали у всех неперспективных деревень.
Наша деревня оказалась в списке перспективных, и к нам переехали из деревни Бабино две семьи: Андреевы и Григорьевы. У Григорьевых было десять детей, Гошка, мой друг, на год старше меня, и Валя училась со мной в одном классе. Дядя Коля Григорьев работал в колхозе, весной и осенью пахал, летом сенокос и уборочная. За ним было закреплено четыре лошади, с утра пара, после обеда другая. Мы с Гошкой должны были привязывать и поить лошадей и помогали дяде Коле точить косы для косилки и жнейки. Гошка мне показывал орден «Мать-героиня», Золотую звезду и грамоту с подписью Ворошилова.
На нашем маслозаводе перестали делать сливочное масло, а из обрата делали сыр, а сливки каждый день увозили в Белозерск на молокозавод. У нас около маслозавода был большой ледник. Там лёд хранился всё лето до зимы, а в марте его снова наполняли льдом из пруда. Пруд был старый, с бревенчатыми стенами, но вот однажды из Белозерска за день доехал до нас экскаватор. Такой техники мы ещё не видели, и два дня, пока он копал новый пруд, мы сидели на берегу и смотрели.
Старый пруд и бревенчатые стены выкопал, и на второй день, когда уже пруд был готов, он никак не мог вытащить из пруда большой камень, он не влезал в ковш и всё падал обратно в воду. Вся ребятня да и мужики, как на стадионе, на противоположном берегу кричали: поднимет или нет? У экскаваторщика сдали нервы, и он как размахнулся ковшом под наш берег в грязную воду! Всех окатил с ног до головы грязью и оставил камень в пруду. В 10 метрах был родник, и ледяная вода ручейком стекала в пруд. Мы там иногда часами по колено в холодной воде строили плотины из глины. Вода быстро накапливалась и прорывала наши запруды.
На игры и баловство времени было немного, в деревне без работы не прожить. Меня на сенокос не привлекали, а лён дёргать хватало «по самое некуда». Сначала бригадир всем отмерял, по несколько соток выдёргивали, вязали снопы и ставили в бабки по десять штук. Бригадир всё пересчитывал и платил деньгами. Все другие работы в колхозе оплачивались палочками-трудоднями. В конце года на эти палочки давали зерно и немного денег.