Во всё воронье горло
Да, вот вспомнил тут одну ворону, во двор из окна глядючи, как там наши местные летающие крыски чего-то клевали и ссорились из-за их вороньего «хлеба». А перед этим я кашу пшенную варил, на молоке, и когда ею начал завтракать всю пасть обжег. До чего же теплоемкая эта каша. Чтобы её остудить по-быстрому, так с голоду помрёшь , так и не дождавшись завтрака, но зато масло в ней в шесть секунд расплавляется, даже из холодильника.
Давно та ворона жила, наверное, уже померла. Сколько время то прошло уже с тех пор?! Столько не живут даже вороны. Было мне тогда лет двенадцать, а вся семья на моих плечах осталась. Мать, бабушка и пять сестренок моих младшеньких. Младшим девчонкам, двойни, по два годика всего было. Лёля и Лида. Одна черненькая, а другая беленькая, чистая блондинка. Чудные девчушки были. Отец тогда от нас уже ушел, и остался я один с ними. А прожил с нами после возвращения с гражданской войны всего два года, и ушел к Татьяне жить, в нашей же деревне.
Как сейчас помню, какой он вернулся с войны. В шинели, у которой все полы были сожжены. Говорил, только так и спасался от волков, когда шел домой и днем и ночью, от костра до костра. Подожжешь, рассказывал, полы от костра и идешь, и дымишь ими, а тлеют они медленно, и волки близко не лезут, стороной бегут, ждут, когда их добыча дымить перестанет. А волков после гражданки развелось видимо-невидимо. Отец весь во вшах тогда домой пришел, и всю его одежу я тогда сам сжег, всё кроме сапог, как он велел, чтобы тифом детей и мать с бабушкой не заразить. Сам то, он уже тифом переболел, еще на фронте. Я так думаю, что и ушел то он к Татьяне, что этим тифом болел. Он и на голову сильно действует.
Так вот, я тогда и тянул отцовскую лямку по прокорму семьи, а время голодное было. Да и при отце еще в дом деньжата приносил. Мы с пацанами лягушек ловить наладились, и продавали их китайцам целыми ведрами. Они рядом с нашей деревней лагерь свой устроили. Днем в город уходили спекулировать, а вечером наших лягушек на костре варили. Я тогда с одним их парнишкой сдружился, Миша Чим Зо Лин его звали. Мать у него русская была, а отец китаец, и он холёсё по-русски говорил. Вот, через него мы лягушек то им и сбывали. Всё по-честному у нас с китайцами было. Один раз я даже этих вареных лягушек с ними ел у костра. Как курица по вкусу, только переваренная.
Потом эти наши китайцы разом пропали, их куда-то всех, говорили, отправили работать, а не спекулировать и торговать бумажными фонариками и веерами, которые их китайские женщины делали по ночам, и мы остались без заработка, да и лягушек, вообще то, очень мало стало. Наверное, мы всех переловили, или они от нас попрятались с испугу.
Когда отец то ушел, мне пришлось искать другой заработок для семьи. Хорошо, что научил меня тогда дед Алексей, сосед наш, своим делом рыболовным заняться по-взрослому. Я и занялся. И хорошо получалось. По два-три пуда отборного язя на рынок в Казань почти каждый день отправлял. Рыбы тогда в Волге было – только лови, если умеешь, а дед Алексей научил язя брать в проводку, с длинных мостков, да с прикормом пшенной кашей.
Показал он мне места ходовые рыбы, помог мостки сделать, достающие до бровки, где глубина метра два уже, кошель для прикорма мелкоячеистый связал и подарил, а удочку длинную я сам сделал, и ведро было у меня, с которым я на лягушек охотился. Ведро нужно было, чтобы прикормку для рыбы варить из пшена, с секретными добавками, о которых дед Лёша, мне тоже рассказал. А кашу эту пшенную надо варить до резинового состояния, чтобы её быстро течение не вымывало из кошеля, и чтобы она ни в коем разе не пригорала в ведре.
Спустишь кошель с этой кашей с мостков на веревке, да с камнем, и ждешь, когда язь всю остальную рыбу от кошеля отгонит, потому что сначала густера и плотва по кошелю начинает долбить, потом лещ крупный мелкоту отгоняет, а леща уж язь. Тогда то, ловля и начинается. Одного за другим только и выволакивай на заплесок, снимай и в садок его красавца, чтобы свежим на рынок отправить. Язь был от двух кило и выше. А ловился он на ту же резиновую пшенную кашу, нарезанную маленькими кусочками. Но всегда торопиться надо было, а то язя голавль прогонять от кошеля начинает, а его на кашу не возьмешь, хитрая и умная рыба.
Так вот о той вороне, которую я вспомнил, когда в окно смотрел.
Сварил я кашу в ведре на костре, прямо на берегу, недалеко от мостков, поставил её остужаться до резинового состояния, а сам прилег на солнышке отдохнуть от трудов праведных, и уже задремал даже, как вдруг слышу страшный вороний крик, во всё воронье горло. Это оказалась моя знакомая ворона, которая уже не раз залезала ко мне в ведро с кашей, но когда она была холодная, а тут она решила не дожидаться, когда каша остынет.
Больше я её у ведра не видел, она только сидела на ветке и наблюдала, как я мастерски рыбачу.
.