Был в Московском зоопарке недалеко от слоновника вольер для низко летающих или совсем не летающих птиц. Слоновник вообще был одним из самым посещаемых аттракционов зоопарка, кроме обезьянника. Обезьянника в прямом смысле, но о нем позже. Слоновник поражал! Толстенные прутья решетки, сработанные еще рабами Рима, бетонный ров с лужами застоявшейся влаги на дне. Ров был глубок и широк, он казался совершенно непреодолимым и все же на другом — слоновьем — его берегу ров окаймлялся бордюром из вмазанных в бетон стальных шипов, за которыми был еще один слой толстой решетки. Короче, вид слоновника не оставлял сомнений в том, что в нем содержится страшно опасное животное. Близость опасности приятно кипятила кровь москвичам и гостям столицы, и именно поэтому слоновник был всегда окружен плотной толпой суровых, не боявшихся опасностей мужиков. Обмениваясь впечатлениями они смотрели на видневшуюся за решетками слониху Дусю, которая была росточком чуть пониже популярного баскетболиста Александра Белова. Редкие в толпе дети были зажаты где-то внизу на уровне животов и изредка подавали вопросительные возгласы. Лично я, один раз проходя мимо этой сплоченной группы охотников на слонов, услышал направленный куда-то вниз ответ: «Стой тихо! Очень страшно!» Охотников можно было понять, ведь речь идет временах, когда любой зверь, крупнее коровы, казался смертоносным.
Так вот рядом с этим бриллиантом в короне и располагался вольер низко летающих и просто не летающих. Впрочем, почему располагался? И сейчас располагается. Да и куда ему деться, если существуют на свете низко летающие и совсем не летающие. Правда рядом со слоновником этот вольер выглядел глухими задворками, но и там кипела жизнь. Он был окружен проволочной сеткой и был так велик, что противоположный его конец почти не просматривался. Вокруг него можно было ходить хоть по часовой стрелке, хоть против нее же и поэтому ко всем его обитателям можно было подобраться поближе и разглядеть как у них все устроено. Были здесь дрофы, некрупные эму, еще какие-то низко летающие, а еще были ребята из отряда индюшачьих, ну, и украшение вольера — павлины. Здесь же на дожитии находился пожилой и потому ни для кого уже не опасный казуар. Вся эта семья народов бродила по вольеру и сосредоточенно клевала утоптанную землю — паслась короче. Этот идиотизм сельской жизни своей яркостью оживляли павлины, ради которых посетители зоопарка и заглядывали в вольер низко летающих — остальные его обитатели были невзрачны и скучны. Павлин — настоящий павлин — был, как и положено, один. Он гордо ходил, грозно поглядывая вокруг. При этом он по-куриному дергал головой, поскольку — это надо знать — павлин в сущности, просто большая курица. Довольно часто он распускал свой хвост, описать который я не могу, поскольку тут нужен талант особого рода. Хвост привлекал внимание. Даже от словника люди порой сбегали посмотреть. Правда это, в основном были люди из задних рядов, которым у слоновника и так ничего не светило. Но хвост распускался не для них, а для многочисленных павлиних, которые увидев его должны были вспоминать, кто в доме хозяин. Это было нелишнее напоминание, так как долговременная память у павлинов, примерно такая же, как у золотых рыбок, то есть секунды три, а дальше ничего не помню. Просемафорив им своим хвостом павлин успокаивался и продолжал поклевывать, то, чему надлежало быть поклеванным. Такую восточную идиллию нарушала группа молодых павлинов, которые тусовались вместе, поскольку интерес у них был общий — спихнуть с поста главного и завладеть его гаремом. Однако последний за власть держался крепко, молодежь гонял нещадно, стараясь клюнуть посильнее, а то и вовсе выдрать что-нибудь из хвоста. Поэтому пацаны вид имели вид испуганный и помятый, а главный, напротив, был роскошен и горд.
Так вот именно сей альфа-самец, назовем его Петр, и является героем этого повествования. Герой, он ведь не то же самое, что все прочие. Должно быть в нем что-то особенное. Ну, или, по крайней мере, должен отмочить, что-нибудь несвойственное всем остальным персонажам. Петр сочетал в себе оба признака героя. Было в нем странное для низко летающего стремление к полету. Оно укромно сидело в нем где-то в районе печенки-селезенки и до поры никак не проявлялось. Но однажды под вечер, когда зоопарк опустел, что-то в Петре проснулось, и он отмочил...
Вообще летящий павлин — зрелище весьма редко, и как жаль, что никто из научных сотрудников не увидел, как взлетал Петр. Наверное при этом, было и бестолковое хлопанье крыльями, и смешные подпрыгивания, и подходящие ветровые условия... Пустая безмозглая голова тоже взлету не помешала. Короче, говоря обыденным языком, Петр воспарил. С поверхности Земного шара за ним восхищенно следили курочки из его гарема. Старый казуар, проследив за ним взглядом, воскликнул: «Ох, ё!», а молоденькой эму подумалось: «Ах, почему нелетающие не летают так, как низко летающие!» А, может быть, никто не смотрел и не думал, а все продолжали клевать свои камешки. В любом случае — Петр улетел. Ну, как улетел? Подлетел над сеткой и грузным мешком рухнул по ту сторону. А потом... Собственно, никто не знает, что было потом. Просто наутро обнаружилось, что Петра в вольере нет. Куда, он устремился своей куриной рысью и в каких каменных джунглях он растворился, того никто не ведал. Возможно, только столетний попугай — старожил Московского зоопарка — что-то знал, но никому не сказал. Петр ушел в загул. Ну, а загул, как известно, дело темное. Что, где, когда и главное, зачем — поди разберись.
Вернулся Петр через неделю, когда его уже не искали и не ждали. Просто как-то утречком он обнаружился бредущим по аллее зоопарка нетвердой походкой дизентерийного. У него был вид человека, не понимающего, где он и кто он. Мгновенно он был отловлен и водворен. На том бы истории и закончиться, ан нет, она еще была в самом разгаре.
Дело в том, что хвост павлина — это вещь статусная. А хвоста-то как раз у Петра теперь не было. Видимо, кому-то тоже понадобился статус, вот он и выдрал Петру все его перья. И стал наш Петр вроде как и не павлин, хотя и не до конца павлиниха. Он, конечно, попытался занять приличествующие ему положение, но, дудки! За время его отсутствия пацаны быстренько поделили его гарем по справедливости и зажили себе в разных уголках вальтера царями. Ну, царьками. Петр было начал с ними локальные войны, но они по очереди настучали ему по тыкве, в результате чего Петр еще и облысел, и загнали его на самые выселки, не знаю, что там у них считается парашей. Самое замечательное, что Петр был физически сильнее каждого из них, но отсутствие хвоста лишило его уверенности в себе, а так же и права на возбухание. Так что после нескольких стычек он переместился на положением омега-самца. Но история еще не закончилась.
Лишенный общества себе подобных Петр примкнул было к группе дроф. Но дрофа — птица не куриная, и Петру было среди этих интеллектуалов неуютно. Тогда он присоседился к эму, среди длинных ног которых он и путался с полгода. Другие павлины на него внимания не обращали, сочтя его страусом, а сам он усиленно питался и тренировал мускулатуру, которая управляла отсутствующими хвостовыми перьями. Перьев не было, но они росли! И они выросли! И вот когда он вышел в центр вольера и с треском развернул свой хвост, все сразу вспомнили, кто в тут главный. Теперь Петру даже не пришлось вступать в конфликт с молодыми царьками. Павлинихи разобрались сами, скоренько начистив им холки и задницы. После чего устремились под крыло Петрово.
Так восстановилась былая гармония. Петр царствовал. Павлинихи были счастливы. А пацаны, как им и положено, мрачно курили по темным углам. Вы думаете, что история на этом закончилась? Нет, не закончилась, ибо никакая история никогда не заканчивается. Каким-то одному ей известным манером она обязательно продолжается. Всегда. Но это уже зачастую бывает другая история.