Каждое утро в окна спальни стучится рассвет, чтобы сделать мой день счастливым.
Чтобы рассказать о своём счастье, достаточно нескольких минут. О несчастье я готов говорить долго. Хорошо, что в России много людей, готовых сочувствовать и собственным носовым платком вытирать тебе слёзы. Может, потому и лица у большинства наших сограждан печально унылые. Одни сочувствия ждут, другие, как собственные, переживают страдания ближних.
Вот Америка – страна весёлых, оптимистично настроенных людей. Видимо, понимают американцы, что ни криком, ни отчаянием, ни мольбой о помощи окружающих не удивить. Слова, произнесённые вслух, – сотрясение воздуха. Внутренние монологи – вообще ерунда. Печаль свою американцы никому не навязывают, улыбаются во весь рот, наполненный безукоризненными искусственными зубами.
Нет, я не завидую. В моём понимании, счастливые люди – скучные. А я, умный, интересный, красивый, не могу быть счастливым только потому, что умею отравлять жизнь и себе, и окружающим.
В понедельник алый, категоричный и злой рассвет пытался заполнить пустоту моего существования.
С утра я читал журналы о красивой жизни и при этом чувствовал себя отвратительно. Затем выуживал из памяти прошлое и закрашивал его в светлые тона настоящего.
Вспомнил Кижи. Дул пронизывающий, холодный ветер. Он всегда дует не так, как нам хочется. Посиневший от холода, я в группе экскурсантов слушаю о главном чуде Кижей – двадцати двух главой Преображенской церкви, построенной в 1714 году без единого гвоздя. Картины прошлого, которые рисует экскурсовод, настолько зримы и убедительны, что я готов отправиться на поиски топора, который Мастер, завершив строительство, выбросил в Онежское озеро.
Кто-то осторожно тронул меня за плечо:
- Вы на самом деле верите в эту чушь? – чёрные глаза молодого монаха, одетого в длинную чёрную рясу, блеснули из-под капюшона, небрежно накинутого на голову.
- Всё зависит от цвета глаз, которыми ты смотришь на мир, - пошутил я, стараясь не вступать в дискуссию по поводу того, в чём не сомневался.
Я был беспечен и строил церковь души моей без единого гвоздя, не заботясь о прочности сооружения.
Журналист. Я обслуживал власть. Подлость и продажность – общий грех, явление весьма распространённое в нашей среде. Легко продавался, подтасовывал факты, пытался оправдать насилие, воровство, ложь. За это хорошо платили. Духовные скрепы: милосердие, сострадание, любовь к ближнему, честность - в моих публикациях быстро нашли замену. Они бездуховные, их суть в трёх словах: врать, воевать, воровать.
Во вторник бледно-фиолетовый рассвет обещал научить жить в мире людей.
По заданию редакции я отправился на санкционированный митинг. Безветрие. Перенасыщенный вредными элементами воздух вызывал удушье, тошноту, глаза слезились. Десятка три жителей города с плакатами в руках требовали у властей чистого неба над головой.
Назавтра в свежем выпуске газеты появилась моя информация: «Борьба за экологию необходима. Люди вышли, чтобы заявить свои требования властям, которые готовы были выслушать митингующих. Но организаторы не подготовили митинг: микрофон неожиданно перестал работать, действия не были согласованы с местной церковью, где в это же время началась служба, и колокольный звон заглушал пламенные речи. Стая облезлых ворон долго копошилась в куче мусора, оставленного борцами за экологию».
Я не испытывал угрызения совести. Это нормально. Так делают многие. Но жизнь становилась с каждым днём отвратительнее.
В среду – розовый рассвет обещал настоящую любовь. Поверил. Часто наши судьбы рождает случайность.
- Мне столик с видом на мечту, - улыбаясь, попросил я официанта в ресторане.
Он проводил к столу, где сидела очаровательная девушка.
- Замечательно, очаровательно, волшебно, так держательно, непременно и навсегдательно... - в шутовском полупоклоне изогнулся я.
- Сногсбивательно… - в тон мне ответила она.
- Вы позволите? – спросил я и выдвинул стул, заранее зная, что мне не откажут.
- Кстати, очень полезная вещь... Этот способ образования новых слов Ваш, - я готов был подарить девушке всё.
- Ваши познания в лингвистике потрясают! Подарок бесценен! Принимаю с радостью! Ждите включения в классическую прозу! Это будет настоящий прорыв в литературе! Ещё! Ради Бога ещё! - она изобразила на лице истинное восхищение.
Мы забыли о еде. Вино успокоилось в бутылке, фужеры не надеялись услышать собственный хрустальный звон, рядом с огромными тарелками скучали без дела вилки и ножи, завял салат, застыли капельки жира на каком-то экзотическом блюде.
- Королева, наберитесь терпения, всё не так быстро... – меня понесло.
- Готова ждать всю жизнь! Только прошу учесть, что жизнь коротка, - она принимала правила игры.
- Соскучиться не успеете... И потом… именно с окончания земного пути начинается всё самое увлекательное... – я сказал то, во что искренне верил.
- Зачем же? Я и на Земле "умею ждать, как никто другой", - сказала она почти убедительно.
- Иного ответа и ожидать не мог от приличной девушки... – разразился я комплиментом.
- Так это не я говорю. Это память подсунула стихи Константина Симонова. Вот и захотелось, знаете ли, быть чуть-чуть дороже... А за девушку "отдельное" спасибо. Давно не слышала. А услышала, многое вспомнила...
- Так выпьем за приятные воспоминания! – воспользовался я моментом для провозглашения тоста.
- Словесная дуэль с Вами восхитительна, - улыбнулся я, перемешивая вилкой составляющие салата. - Вы настолько живы и молоды, что я, пожалуй, не дожидаясь смерти, сдамся в плен. Вы пленных берёте?
- Иногда беру на время. Но перед этим долго думаю. Вдруг пленник состарится раньше меня? – она изобразила сомнение.
- Вряд ли... Скорее, он и сейчас состарившийся… - я подумал, что этим успокоил её.
- Можно рассмотреть и такой вариант. Есть много способов омоложения. Только нужно знать, зачем? – минуту она молча изучала моё лицо. - У пленника, как я вижу, нет ответа на вопрос. А он очень важный. Дуэль закончена. Вы убиты!
- Зачем? Рефлексия сгубила многих. Всё. Пополз умирать на работу… - как-то сразу угас я и отодвинул тарелку на край стола.
- Браво! Тоже интересный вариант! – она захлопала в ладоши.
Аплодисменты? Мне этот спектакль ни к чему. Обычно желающих пойти в театр назначаю сам. Не люблю создавать проекты, а потом страдать от того, что они не завершены. Только мне известно, кто и как должен меня любить.
Ещё один, бездарно прожитый день. Однако пора догонять заходящее солнце. Дождаться рассвета, встать, бросить в мусорное ведро то, что называют памятью и не пропустить настоящее.
В четверг рассвет был серым, и я умирал от жалости к себе: не то, не так, не вовремя, не с той, не с теми…
Я засомневался в правильности собственных действий. Сомнения вылились в протест. Стал писать о всеобщей духовной эпидемии, о том, как плохо жить в России, о том, что всех жалко, а деваться некуда. Вот бы каждому научиться просыпаться в нужное время и вовремя смотреть на себя в зеркало. Но общество делать это не спешило, а я запутался и наделал глупостей.
Теперь жил, постоянно оглядываясь, прислушиваясь к осторожным шагам за спиной, боялся тёмных подъездов и переулков. Жизнь превратилась в сплошной страх: бежать, затеряться, исчезнуть. Иногда появлялось желание обдумать, почувствовать, завершить. Окончательно решил, что в жизни сложно что-либо изменить, а доломать возможно. Теперь кто-то крутил земной шар, а душа моя кружилась рядом, безмолвно спрашивая, куда он катится.
Утро пятницы.
Впереди ещё один ненужный день. Молодые, потухшие глаза на заросшем щетиной лице. Упрямо сжатые губы. В зеркале я, как показалось, странный, необычный. Мне всё равно, каков мир. Не делить бы в нём всё на чёрное и белое, а различать полутона, найти свою нишу и жить в согласии с самим собой.
Вот такие зеркальные откровения. Я искренне любил себя, считая, что это гораздо порядочнее, чем не искренне признаваться в любви другим.
Не скрою, у меня невыносимый характер. Воспитанный на лучших образцах классической литературы, я запрещал себе малейшую слабость и измерял всё и всех не мной придуманной мерой. Чаще всего порицал людей за недостатки, которые имел сам. В своём неудержимом стремлении к идеальному незаслуженно мог обидеть хорошего человека.
В таком случае, подальше от людей, чья душа мертва, хотя тело живо. Подальше от людей с пустыми мыслями и словами, людей, которые не разговаривают, а болтают, не думают, а повторяют чужие, избитые мысли.
Шаги за спиной всё слышнее. Чужое прерывистое дыхание. Бежать. Исчезнуть. Раствориться.
В Ялту я прибыл поздно вечером в тот же день. Тихо умирала осень. Хорошее время года для философских раздумий, глубоких мыслей. Хотелось осмыслить всё, покопаться в себе и попытаться, что возможно, исправить.
Субботний рассвет решил встретить в маленькой кафешке на берегу чёрного, как тушь, моря. Оно живое: волнуется, дремлет, думает, мечтает, наказывает. И только огни далёкой гавани, дружески подмигивая, дают надежду поговорить, как с самим собой, хотя бы с одним человеком.
И он появился. Шумно дыша, опираясь на посох, величественный, седой, устало, как путник после дальней дороги, старик опустился на стул за соседним столиком.
Что может дать один человек другому? Разве что согреть словом? Я попросил разрешения сесть с ним рядом и угостить вином. Мне показалось, что он знает всё.
- Друг мой, - сказал старик после нескольких минут совместного молчания, – молчать хорошо, безопасно, красиво. Ты приезжий? Хорошо, что не выбрал для уединения какой-нибудь остров. Крым - часть суши, и не живёт сам по себе. Догадываюсь, ты приехал сюда и пришёл ко мне, чтобы не быть окончательно оторванным от мира. Собери волю в кулак, попробуй жить по законам справедливости, чести, достоинства. Будь человеком! Вот твои духовные скрепы. И к людям возвращайся! К людям!
Утро воскресения... Уставшая за ночь дежурная тьма сдавала вахту робкому, но почти проснувшемуся рассвету.