Компанию друзей составляли степенные состоявшиеся люди, которых в обществе принято называть уважаемыми и которые собирались семьями с незапамятных советских времен по старым теперь уже отмененным праздникам. Почти всех сближала учеба в одной школе и былое проживание на одной улице, правда, в семьях разного достатка и домах разной капитальности. Кто-то провел детство и юность в просторной сталинской квартире с высокими лепными потолками, светлыми эркерами и черным лакированным роялем, поставленным в зале на полированный паркет, а кто-то ютился в крошечной комнатушке перенаселенного людьми деревянного дома с клопами под старыми многослойными обоями и соседом-алкоголиком за тонкой фанерной звукопроницаемой перегородкой. С течением времени друзья разъехались по разным улицам, у всех поменялись интересы, увлечения и жизненные ценности, но только жгучее чувство ностальгии оставалось единым объединяющим началом и не зависело от образованности, достатка и занимаемых должностей. Встречи постепенно сделались потребностью, иллюзией короткого возврата в давно ушедшую юность, мимолетным ощущением точки отсчета и даже начала пути. На посиделках прошлое не вспоминали – важно было побыть вместе и послушать до боли знакомые голоса одноклассников. Нехитрые чудачества и бессмысленные истории воспринимались как должное, а подчас и долгожданное. Рассказы друзей играли роль звукового ностальгического фона, чудесной релаксации собравшихся вместе, превращаясь в исключительную необходимость.
Встречались дважды в году у супругов Карповых, Сергея и Марины, в определенные дни и часы, установленные когда-то в полдень, что соответствовало полуденному времени завершения давнишних праздничных демонстраций 1 мая и 7 ноября, проходивших ранее в означенные дни неизменно и независимо от погоды и здоровья участников. С некоторых пор Карповы стали жить в городском центре, куда попасть в советские праздники могли только участники шествий, потому что эту часть города перекрывала милиция. Праздно гулявших людей, передвигавшихся вне колонны демонстрантов, в центр не пропускали, в лучшем случае их отправляли домой, а то и задерживали до выяснения личностей. Некоторые приходили на встречу друзей навеселе – демонстрантов перед началом шествия подпаивали водочкой с целью поднять им настроение, сделать их лица, снимаемые кинооператорами, радостными и довольными. Семья Рябинкиных, Надежда и Виталий, люди простые, рабочие, не сумевшие получить другого образования кроме школьного, после демонстрации приносили с собой флаги или портрет одного из членов политбюро, врученные супругам организаторами колонны. Карповы с благодарностью принимали принесенные праздничные атрибуты, и каждый раз перед началом встречи демонстрировали пополненную коллекцию флагов и портретов, собранную за многие годы и хранившуюся в небольшой отдельной комнатке, называемой «Карповским музеем». Остальные члены компании портретов с собой не приносили, но приходили с едой. Состоятельные несли дефицитное спиртное, баночку красной икры или копченую колбасу, а кто победнее, приходили с грибами и овощами собственной засолки. Стол получался обильным, сытным и разнообразным. Горячие блюда готовила домработница Карповых, розовощекая полногрудая Светлана, ставшая тоже полноправным членом дружной компании. С отменой советских праздников и демонстраций встречи не прекратились, правда, Рябинкины перестали приносить флаги и портреты членов политбюро, заменив их бумажными цветами, напоминавшими кладбищенские букеты, которые также принимались хозяевами квартиры и с шуточными комментариями «когда-нибудь пригодятся» направлялись в «Карповский музей».
После обязательного ритуала объятий, пожиманий рук, крепких поцелуев и долгих дружеских похлопываний по спинам, гости проходили в гостиную, где рассаживались за длинным столом, занимая свои излюбленные места, выпивали дефицитный коньяк, закусывали принесенной снедью и вели неторопливый разговор, который, как повелось и как это было ни странно, начинал рабочий человек Виталий Рябинкин. Он рассказывал одну и ту же историю, случавшуюся ежегодно и регулярно. Историю о том, как перед началом демонстрации его вместе с Надеждой манил к себе пальцем и отводил в сторону секретарь цехового партбюро товарищ Дудкин. Как партийный работник, воровато поглядывая по сторонам, вытаскивал из-за пазухи бутылку водки, согретую теплом своего тела, извлекал из боковых карманов пиджака два небольших граненных стаканчика и предлагал супругам выпить хмельное. Отказывать секретарю партбюро было не принято, водка выпивалась, настроение улучшалось, после чего чете вручали флаг и портрет одного из членов политбюро, закрепленный на длинном древке. С отменой демонстраций и роспуском политбюро излюбленный рассказ, излагаемый с небольшими интерпретациями, некоторое время еще звучал в качестве ностальгирующих воспоминаний, но потом, окончательно потеряв свою актуальность, он перестал волновать друзей, вводя их в уныние. Рябинкины, Надежда и Виталий, ощутив потерю внимания к собственным персонам, сконфузились и смолкли. В последующие встречи беседы не клеились, разговоры сделались вялыми, неинтересными и незапоминающимися. Некоторое время мусолили избитые дежурные темы о погоде и о болезнях, которые не получали никакого развития, отчего за столом зависали затяжные паузы, заполняемые невыносимым стуком вилок и ножей о тонкий тарелочный фарфор карповского сервиза.
Нависла реальная угроза прекращения многолетних встреч, но, к радости друзей, положение изменил случай. На очередных посиделках домработница Карповых, розовощекая Светлана, пытаясь хоть как-то заполнить затянувшуюся паузу, заглушить стук вилок и ножей, свершила запретное - включила телевизор. Как раз в тот момент по каналу НТВ показывали расследование преступления, в котором роль бывалого детектива исполнял известный актер Леонид Каневский, ставший популярным в советские времена благодаря перевоплощению в излюбленный им образ советского милиционера. Телевизор на встрече друзей никогда не включали - на самой первой сходке сговорились его не смотреть, но домработница о договоренности этой не знала, потому как появилась в семье Карповых позже. Народ перестал стучать вилками и ножами, все устремили взоры на большой плоский экран и замерли в ожидании развязки.
- Вспомнил! - вскричал радостно самый уважаемый и самый молчаливый участник компании профессор Юрий, возглавлявший кафедру иностранных языков и потому прозванный студентами и друзьями «Юргеном», - братцы, я вспомнил!!!
- Ты что-то где-то потерял? - мягко по-интеллигентному поинтересовался у профессора хозяин квартиры Сергей Карпов.
- Я вспомнил свою встречу с Каневским!
- Вживую? - не сдержалась домработница.
- Ну не на похоронах же! Артист Каневский, как мне известно, ещё жив-здоров, пребывает в отличной форме и служит в израильском театре, чего я и вам желаю, друзья мои...
- Служить в израильском театре? - пошутил Сергей.
Участники встречи засмеялись и радостно переглянулись в предвкушении нового рассказа, который сможет стать достойной заменой истории о парторге Дудкине и получить продолжение и развитие.
- Ну, не томи, - взмолилась Альбина, член компании, сохранившая остатки былой красоты, никогда не выходившая замуж и, быть может потому выглядевшая самой моложавой и свежей участницей посиделок.
- Рассказываю… Давненько это было. Помнится, отмечали в московском университете защиту моей первой диссертации. Как положено на таких мероприятиях, гости хорошо и плотно поели…
- Неужели не пили? – поинтересовался Рябинкин.
- Как же? Пили, конечно… Даже старые профессора пили, как сапожники, и говорили тосты … За мой счет, конечно…
- Дорогая была вечеринка? – не сдержался Сергей Карпов.
- Такие мероприятия дешевыми не бывают, к тому же мы отмечали в «Софии» на Маяковке, а ресторан этот не из дешевых, друзья мои. Рядом с «Софией», во дворах, находились тогда хорошие бани, помнится, назывались они «Оружейными». О банях вспомнил старый профессор, который жил неподалёку. Короче, профессор предложил нам попариться. Тотчас же сговорились переместиться в баньку, где и продолжить вечеринку.
- Там что, женщины и мужчины мылись вместе? - поинтересовался Рябинкин, чем вызвал оживление членов компании и новый взрыв смеха.
- Если бы… Раздельно, конечно. Так бы тебя в советские времена пустили бы в баню вместе с женщинами… Дудки! Помниться, в гостиницу с собственной женой не поселяли - требовали справки из профсоюза и другие неопровержимые доказательства брачных уз! Успокою - в тот день в нашей компании были только мужики. Слушайте дальше, друзья мои. Официанты из «Софии» завернули недоеденную еду, закупорили недопитые бутылки, разложили все по сумкам, я рассчитался за ужин, и мы с нашей поклажей неторопливо переместились во двор Оружейного переулка. В вестибюле бань я купил березовые веники и билеты в общее мужское отделение. Мы сдали пальто в гардероб, прошли в мужскую раздевалку, где разделись на широком и длинном деревянном диване, который к нашей общей радости только что освободился.
- Дорогие были билеты? – спросил Рябинкин.
- В те времена нет, копеечные, дорого было попасть в Сандуны, куда билет стоил рубль двадцать с носа.
- Солидная была сумма, - вставил Рябинкин, - помню, обед в заводской столовой стоил тогда 25 копеек…
- Короче, попарились мы в парилке, нахлестались березовыми веничками и выползли допивать недопитую водочку.
- А где же Каневский? – спросила Альбина.
- А Каневский оказался в раздевалке, конкретно на нашем диване, где мы по оплошности или спьяну не заняли два крайних крючка, куда Леонид взял и повесил свою одежду.
- Милицейскую? – спросил Рябинкин и все засмеялись.
- Ты видел его голым? - не терпелось узнать Альбине.
- А где ты видела в бане одетых людей? – ответил Юрий, - был он в чем мать родила.
- И что там у него? – спросила Альбина.
- Все в полном порядке: коренастый, плечистый, спортивный и очень волосатый… Татуировок и каких-либо особых знаков я на нем не увидел…
- И это все, что ты рассмотрел? – не унималась Альбина.
- Знаешь, прошло слишком много времени и потому Каневского я вспоминаю, как в тумане…
- Ясное дело, откуда туман: наверное, это банный пар, - высказал догадку Карпов.
- И знаете, что интересно, друзья мои? В памяти сфотографировалась странная картина: до пояса я четко помню Каневского, а ниже пояса – густой туман…
- Очень жаль! Лучше бы ты запомнил наоборот: выше пояса густой туман, а все, что ниже, то видно, - посетовала Альбина.
- Это тяжелый пар, - подвел научную базу рабочий Рябинкин, - пар, который опускается вниз и не позволяет рассмотреть нижние части посетителей бань…
История, рассказанная профессором, пришлась явно ко двору - друзья еще долго смаковали услышанное, шутили, допивая спиртное и доедая соленья, подтрунивали над Юргеном и над Альбиной, фантазировали, придумывая продолжение встречи с известным актером. Расходились в приподнятом настроении, пробыв у Карповых дольше обычного, в ожидании, что к следующей встрече профессор припомнит-таки актера во всей его красе. Альбина, надевая пальто и новую шляпку, прилюдно дала обещание достать и доставить профессору действенное средство для восстановления памяти. И только у четы Рябинкиных оставались хмурыми лица - супруги теряли репутацию бессменных рассказчиков. Они покидали квартиру тихо и незаметно.
В тот вечер Рябинкины, придя домой, продолжали тягостно молчать. Виталий, бросивший курить много лет тому, раскопал спрятанную «на черный день» папироску и, выйдя на балкон, затянулся. Надежда вышла вслед за Виталием и прервала молчание:
- Столько лет мы доказывали им, что простые люди ничем не уступают переучкам и вот на тебе… Здравствуйте Вам, Юрген Батькович, заговорил на радость старым друзьям… Зачирикал воробышек… Захрюкал кабанчик… Но молчать нельзя… Надо что-то делать, Виталий…
- Да, надо… Может, походить в бани?
- Еще чего не хватало, - рассуждала Надежда, - во-первых, баня это уже не новая тема, а во-вторых, бани нынче не те. Нет теперь больших общественных помывочных, где можно было черта увидеть.
- Да уж…
- Я вот что думаю: нам надо сходить на какое-нибудь представление. В цирк, например, - там можно попроситься в подсадные утки или вызваться помочь фокуснику… Моя сменщица недавно была в цирке - впечатлений не оберешься, потом рассказывала мне целую неделю, как ей на голову падал кирпич, как ее поливали кипятком, вытаскивали из ушей яйца…
Идея похода в цирк понравилась Виталию, он несколько успокоился, докурил папиросу и погрузился в поиски цирковых программ, но, как оказалось, местный цирк был закрыт на карантин по случаю болезни лошади. В ходе поисков на глаза Виталию попалось объявление о скором концерте заезжей дивы Любови Казарновской. Выступление намечалось в селе Вятском, получившем известность благодаря местному меценату, построившему в селе небольшой концертный зал, где и должна была выступать певица, и где можно было бы вблизи понаблюдать за артисткой и высмотреть что-нибудь интересное, что могло бы стать предметом новой истории на предстоящих посиделках.
Рябинкины, будучи людьми организованными, прибыли в село загодя. Вместе с другими парочками, такими же дисциплинированными, ожидавшими начало концерта, они побродили по мощеным узеньким улочкам села, любуясь остроконечным шатром старой церкви, поставленной на высоком пригорке и сказочным антуражем купеческих домиков, украшенных затейливой эклектичной лепниной – видами, напоминавшими изображения на старых открытках. На главной площади стояли машины. У одного из домов с вывеской «Ресторация» было людно и оживленно.
- Это она, я узнала ее! – шепнула Надежда Виталию и потянула его за собой, - пошли скорее туда!
В небольшом вестибюле ресторации было тесно – галдели, курили, смеялись люди, одетые в темные платья и фраки.
- Музыканты, - догадался Виталий.
На прикрытых дверях обеденного зала висело объявление: «Спецослуживание». Гардеробщица, пристально наблюдавшая за нашей парой, свесилась через барьер, прокричала Рябинкиным, пребывающим в раздумьях и нерешительности:
- Молодые люди, зал временно закрыт. Но на втором этаже у нас выставка иностранного авангардиста. Билеты можно купить у меня, рекомендую сходить!
- Нет, нет, мы только в туалет, - находчиво ответила Надежда и обратилась к Виталию, - сходи первый, а я за тобой.
Виталий прошел в туалет, разделенный на два помещения, – тамбур с умывальником и собственно кабину, заперся в кабине на защелку. Через несколько минут дверную ручку энергично задергали.
- Занято!
Но в дверь настойчиво продолжали ломиться и Виталий, решив, что это рвется его жена, отпер замок, сам оставаясь со спущенными штанами. За дверьми стояла Любовь Казарновская… Дама заметно смутилась, но мило улыбнулась, и, извиняясь, что-то сказала. Виталий ничего не понял – он был шокирован явлением дивы, виденной только на экранах. Продолжая пребывать в состоянии аффекта, Виталий пропустил певицу к унитазу, а сам, забыв о спущенных штанах, вышел в вестибюль к толпе музыкантов.
Позже, придя в себя, Виталий услышал рассказ жены о том, как все случилось. После его ухода приоткрылась дверь обеденного зала, оттуда вышла певица, она пошутила с музыкантами, посмотрелась в зеркало, поправила прическу, потом подошла к Наталье и спросила у нее, свободен ли туалет, на что Наталья, тоже шокированная близостью дивы, почему-то ответила: «Да!»...
На билетах не были указаны места и наши супруги, пройдя в зал, заняли два лучших места в первом ряду, проигнорировав бумажки, приколотые к креслам с надписями: «Для vip-персон». Сцена была украшена роскошной корзиной алых роз, количество цветков в которой, как предположила Наталья, могло бы составить недельный объем торговли большого цветочного магазина. Зал быстро заполнился, вскоре на сцене появились музыканты, знакомые по вестибюлю ресторации, и расселись по своим местам. Зрители зааплодировали, под аплодисменты вышла певица в черном платье, поддерживаемая под руку седовласым мужчиной в светло-сером костюме и длинном вязаном шарфе, переброшенным через плечо.
- Муж, - послышалось в зале.
- Муж, - шепнула Наталья в ухо Виталию, коснувшись его мочки влажными губами.
Начался концерт. Первые номера, арии из классических опер, исполнялись на иностранных языках. Пение, как показалось Рябинкиным, было натяжным и нудным, с ужимками и вытаращенными глазами. Потом репертуар стал легче, была спета «Блоха» Мусоргского, изобилующая забавными жестами, изображавшими крошечное насекомое, затем классика сменилась мелодичной зарубежной эстрадой, воспринимаемой вздохами одобрения зала. Казарновская грациозно перемещалась по сцене, сопровождала пение собственноручным постукиванием на кастаньетах, демонстрируя стройную оголенную спину, длинные ноги и гладко выбритые подмышки. Виталий смотрел сосредоточенно, не отрывая взгляда от дивы, забыв о зале, о концерте, о времени, о жене и о туалетном конфузе, воспринимая все движения и ужимки певицы посвященными только ему одному – простому человеку Виталию Рябинкину. Казарновская объявила композицию Фрэнка Синатры «Strangers in the night», сделала паузу, пристально посмотрела на Виталия и сказала, обращаясь к нему:
- Вы гипнотизируете меня или вам не нравится Фрэнк Синатра?
- Мне нравитесь Вы, - ответил Виталий, почему-то добавив при этом, - мадемуазель....
- Ну, не смотрите же на меня так…
- Не могу ничего подделась с собой, фрау…
Под завороженный, почти немигающий взгляд Виталия, насквозь просверливающий певицу, была исполнена известная композиция, после чего Любовь Казарновская, склонившись у корзины роз, вытащила оттуда алый цветок, вдохнула его запах, изобразив на лице удовольствие, подошла к краю сцены, приподняла пышную юбку, опустилась на оголенное колено и протянула розу совершенно обалдевшему Виталию. Зал разразился шквалом аплодисментов. Виталий поднялся с места, взял протянутую ему розу, влез с колена на сцену и, оставаясь стоять на коленях, прижал руку певицы к своим губам, целуя ее пальцы, внюхиваясь в божественный запах примадонны, гладя ее ладонь жесткой щетиной своих щек. Зал неистовствовал, все встали, бисируя. Виталий, потеряв от избытка нахлынувших чувств силу в ногах, прополз на коленях вдоль сцены к ступеням, сполз по ступеням в партер и, оставаясь на четвереньках, ползком добрался до своего места, где ему помогла подняться обливающаяся слезами умиления Наталья. Виталий глянул на сцену, увидел музыкантов, поднявшихся с мест, певицу и ее мужа, аплодирующих ему. Окончания концерта Виталий не запомнил – его глаза застилал пот, градом покатившийся по лицу, а в ушах долго продолжали звучать бесконечные аплодисменты в его адрес. Когда выходили из зала, зрители расступались, почтительно пропуская чету Рябинкиных вперед, дети указывали на них пальцами и говорили: «Вот он, тот самый, который выступал вместе с певицей!». Несколько фанатов пробились к Виталию и взяли у него автографы на входных билетах. На главной площади села к Рябинкиным подошел мужчина, представившийся помощником главы районной администрации, и предложил служебную машину, от которой семья не отказалась и которая быстро доставила нашу пару в город.
- Эврика! – воскликнула Наталья, оказавшись дома.
- Эврика, - согласился Виталий и попросил налить ему водки.
К следующим посиделкам Рябинкины начали готовиться загодя. Они кропотливо долгими вечерами продумывали рассказ о походе на концерт и знакомстве с певицей. Воспоминания аккуратно записывались в тетрадку, записи разбивались на отдельные части так, чтобы повествования хватило на несколько встреч, а завершения каждой части, как в детективном кино, прерывались бы на самых интересных местах.
На встречу друзей, назначенную на 7 ноября, Рябинкины явились с торжествующими лицами, при этом храня интригующее молчание. Виталий и Наталья преподнесли в дар «карповскому музею» билеты с того самого концерта с цветными портретами Казарновской, изображенными на обороте, и самое дорогое - подарок певицы - засушенную розу, аккуратно упакованную в прозрачную пластиковую коробку из-под съеденных пирожных, перевязанную алой лентой. Осмотр редких подарков членами компании вызвал нескрываемый восторг друзей, вылившийся в слезы радости, долгие объятия и затяжные поцелуи сначала Карповых с Рябинкиными, а потом и между всеми остальными собравшимися. Гости настроились на увлекательный вечер. Предложение, высказанное Альбиной, вернуться к воспоминаниям об актере Каневском не вызвало энтузиазма и не получило одобрения. К тому же профессор Юрген был необычайно строг, не проявляя никакого желания разговориться и вспомнить что-то новое.
Рябинкины, сидя за столом, полагаясь на свой прежний опыт рассказчиков, театрально держали паузу. Сначала они долго и загадочно молчали, потом не торопясь стали рассказывать об отдаленных вещах – о стоимости билетов на концерт и трудностях с их приобретением, красоте села Вятского и о том, как добираться туда.
К непосредственному рассказу чета перешла только после настойчивого окрика Альбины, проявившей, как и в прошлый раз, нетерпение: «Друзья, не тяните резину, ближе к телу!».
Первый рассказ, как надо полагать и последующие, изобиловал вымыслами, домыслами и гиперболами, в которые нормальный человек, пребывающий в трезвом состоянии и ясном уме, навряд ли поверил бы. Виталий, к изумлению присутствующих, описал несчастную примадонну, как сексуально озабоченную мадам, положившую свой зоркий карий глаз на него самого, ничем не примечательного скромного труженика, ударника и многостаночника. Со слов Виталия, дама возжелала его, стала преследовать, пыталась вышибить дверь туалетной кабины, довела его до конфуза, вынуждая несчастного человека спасаться бегством без штанов…
Публика, приняв коньяку и закусив маринованными грибками, впала в оцепенение и долго молчала – то ли переваривая сказанное и съеденное, то ли завидуя чете Рябинкиных. Первой пришла в себя Альбина, впечатлившаяся пробегом Виталия в неглиже:
- Успел оголиться до пояса… Старый проказник….
На Альбину зашикали, обращая внимание на всю серьезность рассказа и неуместность пошлых высказываний.
Вторым оживился профессор:
- Давненько я слежу за творчеством Любови Юрьевны и являюсь ее давним поклонником. Вы наверняка слышали, что она приедет давать мастер классы пения в то же село Вятское…
- Да, да, и мы уже записались! – соврала Надежда, хотя ни она, ни Виталий нигде и никогда не были уличены в любви к оперному пению.
- Если вам нужен репетитор, то я договорюсь с нужным человеком, - предложил свою посильную помощь Сергей Карпов и пояснил: - жена моего сотрудника заведует столовой в музучилище…
Потом заговорили все остальные. Кто-то припомнил свои давнишние занятия в вокальном кружке дворца пионеров, кто-то рассказал о дяде, игравшем в духовом оркестре на похоронах, а Сергей Карпов пообещал принести из гаража старую студенческую гитару, настроить ее и на следующей встрече исполнить одну из забытых песен.
Расходились довольные и вдохновленные. В прихожей не торопились одеваться - продолжали горячо обсуждать похождения Виталия, не скрывая общей зависти чете Рябинкиных. Сергей Карпов, подхватив под локоть Виталия, отвел его в сторонку и тихо сказал:
- Я уж было подумал, что наша компашка разваливается, а ты взял и вернул все на круги своя. Вчера мы с Маришкой вспоминали тебя и знаешь, что мне сказала супруга? Она сказала: «Я чувствую, что завтрашняя встреча будет переломной. Увидишь: Виталик сотворит чудо!». Видишь, Маришку не подвело женское предчувствие. Скажи мне по секрету, продолжение будет таким же интересным? Да?
Виталий обнадеживающе кивнул, а у Сергея от приятного предчувствия по спине поползли мурашки.
Когда выбрались на улицу, к Виталию подошел профессор, он внимательно сквозь дымчатые очки всмотрелся в глаза другу и, крепко пожав ему руку, заговорил второй раз за вечер:
- Ты одаренный литератор, Витек. Тебе бы нужно писать, невзирая на среднюю школу и твое ПТУ. Не комплексуй - Пушкин, брат, тоже не кончал литинститутов и был, как и ты, самородком…
Виталий не стал слушать странную похвалу. Дымчатые профессорские очки и свежий ноябрьский ветерок отрезвили его лысеющую голову и вернули ему память. Он вспомнил, как соврала Надежда, вспомнил, что ни в какие мастер классы он не записался… А потом вспомнил самое страшное… Вспомнил, что слуха у него отродясь не бывало, и как очень давно школьный учитель пения Владимир Павлович Белокопытов, аккомпанируя на баяне поющим одноклассникам, умолял ученика Виталия помолчать или попробовать беззвучно открывать рот.
Виталий содрогнулся от воспоминаний, съёжился и быстро зашагал в надвигавшиеся сумерки.