Юность закончилась внезапно

Лидиия Смирнова
Памяти моей мамы,
посвящается
       

     Город Воронеж, шёл 1942 год.
     Стояло жаркое лето. Война, казалось, была где-то далеко и ещё почти не коснулась этих мест. Но горожане знали, что немец наступал быстро. Он шел к Дону, к их родному городу.
И город готовился к встрече с врагом. Начались необходимые работы по эвакуации и уничтожению крупных предприятий и учреждений. Шла усиленная мобилизация бойцов на фронт. Медленно, но неуклонно заканчивалась спокойная мирная жизнь. Росло напряжение среди гражданского населения. Некоторые семьи покидали родные места, более практичные горожане скупали продукты, соль, мыло, спички, делая долговременные запасы.
Но в основном люди не верили, что война будет долгой и что враг придет в город, наивно предполагая далекое расположение фронта, и говорили между собой: «Немец далеко…, немец еще далеко…».
В то же время по городу тихо полз слух о знамении, предвещавшем, как в древние времена, тяжелые народные испытания.
      Как будто, какой-то человек около села, среди полей, встретил странно одетую женщину. Она медленно шла по тропинке ему навстречу, печально было ее иконописное лицо и пророчески звучали слова, которые она произнесла затем. Женщина протянула к человеку крепко сжатые в кулаки руки и спросила его: «Ты знаешь, что у меня здесь?», – а когда услышала его отрицательный ответ, раскрыла правую руку. На ладони лежали крупные зерна зрелой золотой пшеницы. Человек удивился величине злаков – так они были велики. Тогда женщина разжала свой левый кулак. В руке была кровь, она все прибывала и прибывала, стекая с ладони на землю. Изумленный человек молча смотрел на женщину, а она сказала: «Так вот, скоро здесь будет богатый урожай зерна и будет большая битва». Он не успел ничего спросить, но женщина обошла его и исчезла, как и не было ее. Только на земле остались капли оброненной с ее ладони крови.
Слух передавался от семьи к семье, и старые люди говорили, что это знамение предвещало длинную кровавую войну. Все слушали фронтовые сводки, ждали весточек от своих отцов, братьев, соседей, защищающих их там, на полях сражений…
 В то же время город еще старался вести мирную жизнь, по заведенному ранее порядку. Взрослые, как обычно, каждый день отправлялись на работу и были заняты будничными делами, школьники, отдыхая на каникулах, ходили в кино, в цирк, гуляли в парках. Люди ели мороженое, смеялись, назначали свидания, влюблялись.
А беда была уже рядом. Скоро горожане увидели военный цвет ночного неба на западе – зарево от пожаров, но все еще считали, что немец далеко…. Но беда пришла раньше, чем предполагали, ночью, и все привычное рухнуло сразу.

     На танцплощадке в Центральном парке культуры и отдыха гремел духовой оркестр, молодежь танцевала. Здесь не сразу был услышан гул немецких самолетов, разрушающих родные дома. Но среди первых в городе танцплощадка увидела стрелы прожекторов, полосующих темень неба, и попавшую в их свет стаю вражеских бомбардировщиков под разрывами наших зениток.
И все смешалось в парке. Люди, подняв к небу лица, бросились к своим домам, к родным и близким, ища защиты, спасения. Но чужая разрушительная сила не щадила ни возраста, ни заслуг, оставляя метки смерти от бомб на домах, улицах, садах, на всем живом…
Паша выбежала в толпе испуганной молодежи через главные ворота парка. Ее дом был недалеко: на улице Кирова, через площадь Обкома, второй от угла, во дворе. Она бежала вдоль трамвайной линии, не разбирая дороги, желая только одного – быстрее попасть домой. Белокурые, тщательно уложенные накануне, волосы растрепались, рассыпались на пряди, красивое лицо было залито слезами. А город уже горел. Отсветы пожаров колыхали небо зловещими всполохами.
Наконец, девушка увидела свой дом, двор, куда стекались соседи, родственники, еще не привыкшие скрываться в бомбоубежищах. Паша кинулась к матери, отцу, сестрам, братьям – все были здесь, все радовались, что живы.

     В эту ночь немец больше не появлялся, но прилетел на следующую ночь и последовавшие за ней. Теперь он бомбил город в одно и то же время, осуществляя свой смертоносный план с немецкой пунктуальностью. Уже казалось, что эти налёты были бесконечны. Жители защищали свои дома, дежурили на крышах: научились тушить пожары и обезвреживать зажигательные бомбы. С ними дежурила и Паша.
     Некоторое время спустя, город стали заполнять отступающие части Красной Армии, двигаясь глубже в тыл, на восток. Пройдя через мост, войска дислоцировались  по населенным пунктам на левом берегу реки Воронеж, и южнее – на западном берегу Дона.
     Сюда же шло днем и ночью и гражданское население из занятых немцами западных земель, а затем, смешиваясь с городскими беженцами, растекалось по дорогам левобережья. Люди, потерявшие все: дом, документы, вещи, а часто и родных, шли группами и поодиночке. Не имея никаких запасов денег и провианта, они вынужденно покидали свои места, спешно оставляя их. Многоводные реки – сначала Воронеж, затем Дон – казались спасительной преградой от врага.
      Также бегом, едва успев захватить из дома во время очередной бомбежки единственную свою ценность – туфельки – подарок отца на пятнадцатилетие, Паша в толпе испуганных людей спешила из города, в сторону Чернавского моста. Вся ее большая семья распалась, потеряв друг друга в этом страшном хаосе отступления. Все знали только одно: встретиться нужно на хуторе Коммунар (где сейчас находится Нововоронежская АЭС), у живущих там родственников.
       Вражеские артиллерийские обстрелы и бомбежки до неузнаваемости изменили известные Паше с детства районы города. Они горели все новыми пожарами. Завалы кирпича, осколки стекла, не догоревшие и брошенные крупные и мелкие вещи заполняли улицы и тротуары. Иногда дорога прерывалась, и тогда беженцам приходилось пробираться по одному, ступая по обломкам зданий и растянувшись скорбной цепью.  Оригинальный «Утюжок» – архитектурное украшение города, был разрушен прямым попаданием в центр здания, и сейчас остов знаменитого универмага могуче возвышался над местом взрыва, только напоминая о своей былой величине.
       Еще не осознавая беды до конца, душой Паша почувствовала неотвратимые изменения всей своей жизни и близких и незнакомых ей людей. Но думать об этом было не время – беззащитность перед гибелью окружающего её привычного мира сковывала все мысли, оставляя одно единственное желание: «Быстрей, быстрей уйти из этого ужаса…»
       Но так думали не все. Паша замечала, что на старых и новых пожарищах появлялись фигуры, они безбоязненно двигались по разрушениям, осматривая найденные вещи и собирая их в узлы и мешки. Вот двое мужчин тащат, надрываясь, старинный рояль. Мародеры. «Кому – война, кому – мать родна», – пришла ей на ум когда-то услышанная от отца пословица.
       Перед мостом людской поток расширился, вливая в сплошную массу иногородних все новые группы городских обездоленных, которые стекались «ручейками» из разных частей большого города и неминуемо попадали к месту переправы через реку. Попала в это общее движение и Паша. Ей повезло, она довольно быстро преодолела людской водоворот, едва не смявший ее в начале моста.
И вот, наконец, под ногами мост! Паша в числе других оказалась в плотной колонне беженцев, держащих путь так же, как она, на спасительный левый берег Дона. Справа и слева от нее молча шли люди, неся сумки или узлы с чем-то. Многие из них вели и держали на руках маленьких детей. Паша вглядывалась в их лица, пытаясь найти родных, друзей, однокурсников, и не находила. Рядом были незнакомые, озабоченные одной целью люди – быстрее уйти от опасности.
Вскоре мост закончился, и город остался позади. Широкая дорога пошла по посёлку авиастроителей, увлекая вереницы беженцев за собой в сельскую местность. Ещё некоторое время Паше были видны высокие крыши заводских корпусов, но  и они также исчезли из вида, уступив место зелёным холмам и низинам.   
Было заметно, что людской поток постепенно редеет, растворяясь в путанице тропинок к левобережным хуторам и деревням. Увеличилось количество военных и гражданских машин.
      Паша, уставая, старалась держаться около двух женщин, видимо, сестер, которые заботливо отнеслись к ней, одиноко шагающей в толпе. Вскоре им, пропуская автомашины, пришлось сбиться на обочину дороги и двигаться по пыльному густому бурьяну, обдирая до крови ноги.
Кажется, что силы совершенно покидали Пашу, когда женщинам удалось остановить попутную грузовую машину, куда они с трудом втиснулись втроем, и от этого были рады безмерно. На ней и доехала Паша до дальнего хутора, утонувшего в лесах и песках Придонья. Все трое сердечно распрощались, и женщины двинулись дальше, до станции Колодезная. Больше Паша с ними никогда не встречалась, но помнила всю жизнь.
 
      Маленький деревянный домик тети Жени шумел многими голосами: родные наконец-то встретились в пока безопасном месте. Здесь только не было двух младших сестричек Паши – пятнадцатилетней Аси и четырнадцатилетней Раечки. Никто не знал, что с ними, со всеми, будет дальше. Сейчас же хотелось только спать, казалось, что, лишь выспавшись, можно будет осознать масштабы происходящего.
Хутор находился на низменном берегу Дона, и был совсем небольшой, в десяток домов, вольно расположившихся, по усмотрению хозяев на открытом месте. В центре, на зеленой лужайке, поросшей мелкой бархатистой травой украшенной голубеющей мятой, находился колодезь-журавль, питающийся родником. Его длинная жердь была видна издали, как опознавательный знак.
Следующее утро встало солнечным и ясным, обещая жаркий день. Такая погода в мирное время обрадовала бы горожан, приезжавших сюда отдыхать. Но сейчас здесь все воспринималось по-другому, как менялся и весь сельский уклад жизни: по реке, включая берег, проходила фронтовая полоса противостояния.
На хуторян потянуло незнакомым им запахом армейской каши. Местность наполнилась новыми звуками. Стало известно, что ниже по течению реки ночью разместилась наша воинская часть.
      Вдруг, внезапно для всех, раздался взрыв артиллерийского снаряда, затем другой. Стреляли с другого берега Дона… Всему населению хутора стало ясно, что Правобережье уже оккупировано немцами и, возможно,  уже и город тоже был в их руках. Но город не сдался, как узнали позже, за него шла кровопролитная борьба, в которой участвовал средний брат Паши, Василий, только что добровольцем ушедший на фронт.
      Немцы вели прицельный огонь по колодцу, не давая никому набрать воды. Через некоторое время на плохом русском через громкоговорители из-за реки зазвучало: «Рус, Иван, сдавайся!». Потом раздались русские песни и снова: «Рус, Иван, сдавайся!». Так продолжалось весь день.
      Ночью с немецкой стороны запускались осветительные ракеты, которые, зависая над водой реки и отражаясь в ней, усиливали эффект освещенности. Было светло, как днем. Кто-то из сельчан попытался пробраться с ведром к колодцу и был убит осколком разорвавшегося рядом снаряда. Немец пристрелялся, и больше никто не выходил на поляну, а воду стали набирать из дальних родников в лесу за хутором.
      Так прошло несколько дней неопределенного ожидания. Обстановка не менялась. Начались тихие, моросящие дожди.

      В доме тети Жени было тесно, чаще лежали, кто, где пристроится. Неизвестность тягостно отражалась на каждом. Выходили на улицу осторожно и только по необходимости, создавая видимость необитаемого дома со стороны реки. Говорили мало.
     Неожиданно в сумерках третьего дня в проеме открытой двери дома возникла фигура пригнувшегося солдата. Как оказалось, он пришел к Паше познакомиться, каким-то образом узнав о ее местонахождении.
Этот молоденький светловолосый, недавно призванный по мобилизации в действующую часть солдатик, устроившись на полу, оказался разговорчивым. Он выложил все последние новости, которые знал. Необычно для этих мест «окая», рассказал, что его воинская часть, которая расположилась ниже хутора, готовится дать отпор немцам, и для этого завтра сюда подтянется артиллерия.
     И, поглядывая на Пашу, произнес: «А ведь немцы не останутся в долгу. Весь хутор они хорошо просматривают и разнесут все ваши дома в щепки… Завтра вас придут переписывать наши, так надо – фронтовая полоса». Он собрался уходить и со словами прощания, сунув Паше в руку бумажку, попросил: «Напиши мне письмо, здесь номер части». И исчез в лесу.
     Его приход поразил и встревожил всех. Немного обсудив то, что поняли, решили спасать молодую и красивую Пашу, а для этого, прежде всего, ее необходимо было спрятать. Прятать, кроме леса, было негде.
Поздней ночью, когда немцы освещали своими ракетами всю окрестность, мама Паши, собрав узелок с вареной картошкой и огурцом, вывела дочь в лес, подальше от дома. Они нашли ствол поваленного дерева, и Паша присела, накрывшись маминой кофтой и зонтиком. Мама должна была уйти, и Паша осталась одна. На рассвете к ней прибежал десятилетний брат Миша, принес хлеб, сказал, что мама куда-то ушла, и убежал.
    Дождь нудно сеял, в лесу все набухло от влаги. Зонт уже почти не спасал, и Паша вся промокла. К полудню пришла мама. Она сказала, что Паше надо быстро уходить с хутора: готовится к отходу последний эшелон с оборудованием авиационного завода, надо попробовать в него попасть.Паша переоделась в старую бабушкину одежду, мама измазала ее лицо сажей, повязала голову по-старушечьи выцветшим платком, превращая в дурнушку, и они стали пробираться в сторону завода.
    Мама быстро вела дочь какими-то перелесками, а выйдя на дорогу, ей удалось остановить проходящую машину. Через некоторое время беспрерывного хода они оказались на окраине поселка авиастроителей. Мама двигалась, чуть сбавив шаг, в нужном направлении, своим поведением добавляя дочери уверенности и сил. Вскоре они подошли к заводу, где формировался железнодорожный состав.
    Длинный хвост готового к отправке "товарняка" торчал из ворот, не войдя на заводскую территорию, вокруг суетились люди. Тревога витала в воздухе, все спешили. Состав должен был отправиться с минуты на минуту.
Мама подошла с Пашей к пожилому солдату у последнего вагона и попросила его взять в вагон свою больную старшую сестру. Солдат искоса взглянул на них и отрицательно помотал головой. Она ещё некоторое время находила какие-то слова убеждения, потом достала из-за пазухи завернутые в носовой платочек деньги и протянула ему. Он без раздумий взял их и кивнул Паше.
     Мама сквозь слезы быстро прощалась с дочерью, и, оторвав ее от себя, вложила ей в руки узелок – что-то на первый случай из еды и адресом своей двоюродной сестры. Паша с трудом протиснулась в слегка приоткрытую для нее дверь вагона, в его темную и теплую, пахнущую скотом, внутренность.
Поезд, как бы дождавшись этого, тронулся с места и пошел медленно, тяжело. Его путь лежал в Куйбышев, куда и направлялось технологическое оборудование для организации предприятия по производству самолетов для фронта.
Это был последний железнодорожный состав из Воронежа. Как только он прошел мост, красноармейцами были уничтожены сначала недавно действующие корпуса авиационного завода, а затем и сам мост. Стратегические объекты не должны были достаться врагу.
     Поезд шел почти без остановок. Паша, как мышка, тихо сидела в вагоне. Рядом мирно жевали с одной стороны коровы, с другой хрустели, привязанные к стойлам, лошади. Завод, эвакуируясь, спасал не только свое основное производство, но и вспомогательное, увозя в безопасное место и поголовье ценного племенного стада.
Неизвестно, о чем думала Паша и что испытала там, в последнем заводском "товарняке". Возможно, она плакала. Ведь так тяжело в ее возрасте, лишившись поддержки родителей, своего дома и привычных друзей, без документов, личных вещей,  остаться одной, сразу став взрослой. Наверное, вспоминала свой строительный техникум, и даже ненавистная ей раньше геодезия сейчас казалась интересной и нужной наукой, вспомнился, наверное, и ее непростой коллектив «Ансамбля народных инструментов», где Паша играла на домре и гитаре. Наверное, за эту дорогу она мысленно прощалась со своими друзьями, с техникумом, со своей тайной мечтой стать актрисой, певицей – ведь она обладала музыкальным слухом и голосом – природными данными, которые ей передались от мамы и отца. И, конечно, она боялась. Но, несмотря на это, Паша четко поняла, что ей обязательно надо выжить.

     Впереди, на всё время войны, Пашу ждала работа на Куйбышевском Авиазаводе, учёба на курсах бухгалтеров и взрослая самостоятельная жизнь. Здесь она встретит свою любовь, в молодой семье уже после войны появится дочь. А чуть позже семья Паши переедет на Дальний Восток строить город Комсомольск-на-Амуре.