Жизнь у реки Когда-то очень давно наши предки, выбирая подходящее место для своего обитания, остановились на берегу речки Бызовки, которая петляя между довольно высокими берегами, создавала впечатление надежности и уюта. По правому берегу протянулись осиновые рощи, наполненные гомоном птиц и лесного зверья. А в верховьях реки, в южной стороне выбранного места, берега становились пологими, а ширина водной глади увеличивалась, примыкая к луговой пойме, переходящей в бескрайнее поле. По краю поля – и с севера, и с запада - начинался настоящий березовый лес, границ которого трудно было разглядеть. Лучшего места для проживания поблизости трудно было тогда отыскать и пришельцы основали деревню Байгачи, названную так в честь главы многочисленного семейства сородичей. Я в этих местах прожил двенадцать лет, здесь прошло моё босоногое детство, наполненное первозданной красотой природы и удивительным чувством огромности и притягательности окружающего мира.
Ребятню, особенно мальчишек, начиная с трех – четырех лет, всегда необъяснимо тянуло к воде. Речка, на первый взгляд была вроде не большой, но в отдельных местах ширина между берегами достигала 25 метров, и сердчишко порой тревожно екало, когда, сидя в лодке рядом с дедом Степаном, ставили в укромных местах мордушки или самодельные сети на карася. У деда была своя долбленая лодка – бат, и он ловко пользуясь одним веслом умело вел её к намеченному месту. На дедовскую рыбалку мы, как правило, выдвигались ближе к вечеру, чтобы поставить свои снасти незаметно, без привлечения внимания. Мордушки дед плел из ивовых прутьев, они получались у него массивные и довольно тяжелые. Однако нехитрая тележка позволяла мне перевозить два - три ивовых агрегата без особых усилий до самого берега. Дед в мешке нес сети и весло, и всю дорогу веселил меня байками из жизни рыбаков и охотников. Проверка снастей, не смотря на любую погоду, проводилась ранним утром, когда вся деревня ещё спит и лишь отдельные нетерпеливые петухи иногда пробуют на звучность свои голосовые связки. Утренний туман скрывал нас от любопытных глаз, когда мы уставшие, но довольные приличным уловом возвращались домой. Не знаю, по какой причине, но всякий раз если карась набивался в мордушку, то были полупустыми сети, и наоборот. Однако в любом случае мы всегда праздновали победу. Дед Степан объяснял сей феномен причудами погоды, которая заставляла рыбу либо играться вдоль речки и попадать в сети, либо кучковаться возле вкусно пахнущей жмыхом нашей ивовой снасти и лезть вовнутрь.
Постепенно я освоил технику управления батом и дед позволял мне пользоваться им в дневное время. Это были лучшие мгновения мальчишеской жизни. Моментально появлялись многочисленные друзья, и мы всей ватагой исследовали все изгибы небольшой речки, забираясь поглубже в камыши и подручными средствами (самодельными шестами) старались выяснить пугающую нас глубину омута. Потом отправлялись в плавание к мосту, по которому лежал путь в Ямино, и, проходя под ним, попадали в Серебрянку. Здесь из старых тюлевых штор мастерили небольшие невода и бороздили речку вдоль и поперек, благо глубина воды позволяла в этом месте переходить речку вброд. Кстати именно здесь впервые мы получали уроки плавания, так как с головой нас не скрывало, а чтобы загнать рыбу в наши самодельные снасти мы отчаянно били по воде руками и ногами, порой неожиданно для себя самостоятельно проплывая «по-собачьи» несколько метров. Эффекта от нашей рыбалки, как правило, было маловато, но зато эмоции переполняли нас через край.
Используя дедовскую лодку мы знакомились с правым берегом реки, покрытым густым осинником и внушавшим мелюзге непонятный страх. Но на отдельных полянках мы быстро обнаружили чудо–ягоду землянику, которая по форме, вкусу и запаху сильно отличалась от клубники и являлась для всех деревенских жителей желанным деликатесом. Там же, в районе старого кладбища, рядом с вросшими глубоко в землю каменными плитами, мы нашли черемшу, которой было довольно много и мы повторяли свои набеги в это место уже пешим порядком. Постепенно окружающий мир становился дружелюбнее, а Байгачи все роднее и желаннее.
Жизнь возле реки нередко приносила и сюрпризы. В те времена, в середине 50-х, по весне, ежегодно разливался Иртыш, не имевший еще в ту пору гидростанций в своих верховьях и его большая весенняя вода поднимала уровень и в Бызовке. Всякий раз половодье обозначало многочисленные низменные места возле реки и порой вода даже подтапливала огороды в северной части деревни. Это приводило к тому, что колодцы, расположенные возле реки на какое то время скрывались под водой, и их местоположение определить на глаз уже было невозможно. Как раз в такое время ватага малышей, среди которых был и я, увлечённо пускали кораблики по ручьям, бегущим в сторону речки, а потом сопровождали их, двигаясь за ними по мелководью. Увлекшись этим интересным занятием, я не заметил границы бывшего здесь колодца, и неожиданно провалился в пустоту, скрывшись с головой под воду. Все мои друзья перепугались и бросились врассыпную, я же одетый в фуфайку и сапоги стал тонуть, отчаянно стараясь выбраться из ловушки. Однако самостоятельно этого сделать было невозможно. На моё счастье, один из дружков - Вовка Вагин, первым оправился от испуга, остановился и, держа в руках палку, осторожно и медленно стал приближаться к месту катастрофы. Позже пацаны рассказывали, что сверху оставалась лишь моя рука, которая отчаянно ухватилась за протянутый шест и подоспевшие спасатели кое-как сумели вытащить меня из водяной ямы. Мокрого с ног до головы, замершего до дрожи в голосе, меня приютили Вовкины родители и часа два сушили одежонку, переодев во все сухое. После того как я пришел в себя и полностью обсох меня отпустили домой. Однако слухи о моем утоплении уже поползли по деревне и я, едва выйдя на улицу, увидел маму, которая бежала в мою сторону. Какие выводы делали со мной родители, я рассказывать вам не буду, но дня три из дома на всякий случай не выходил. Однако уже наступившим летом приложил немало усилий, чтобы переплывать Бызовку туда и обратно без отдыха, и страха перед водной стихией не приобрел.
Не меньше радости деревенской ребятне приносила речка и в зимнюю пору. Как только приходили первые заморозки, и тонкий лед соединял два берега реки, самые смелые пробовали его на прочность. У каждого мальчишки всегда на заднем дворе хранилась пара самодельных клюшек, с помощью которых можно было гонять по скользкому льду аккуратно выпиленную деревянную шайбу. Коньки «снегурки» пока были редкостью, но мы бесстрашно сражались друг с другом, бегая и скользя как настоящие хоккеисты, обутые в валенки, подшитые в два слоя войлоком и кожей. А когда выпадал снег и толстым слоем покрывал все кругом, главной забавой становилось катание на санках с крутых берегов на замерзшую реку. Санки у всех были самодельными и отличались друг от друга формой, размером и прочностью.
На деревне были мастера, специализирующиеся на изготовлении больших саней – розвальней, порой они брались за изготовление детских санок. Но таких было немного, и когда такой транспорт появлялся на горке, все с удовольствием пользовались возможностью прокатиться с ветерком на настоящих санках. Главная санная трасса была проложена на спуске к воде из проулка, ведущего к реке в середине деревни. Она отличалась крутизной и длинным путем скольжения до противоположного берега. Как правило, вся детвора собиралась именно сюда, и до самых сумерек над речкой раздавался детский гомон и громкий смех. Надышавшись свежего морозного воздуха, получив хороший эмоциональный заряд бодрости по возвращению домой все имели великолепный аппетит и крепкий ночной сон, что все вместе в итоге давало здоровье на долгие годы и радость жизненного бытия.