С бала на корабль. Матросская сага-11

Садовский
                С бала на корабль. Матросская сага - 11


Продолжение. Начало:http://www.proza.ru/2017/11/11/2245

    Итак,  их пятеро  в бомбовом погребе  противолодочного корабля, идущего на полном ходу в открытом море.  Волна разгулялась до пятибалльной силы. Гул  ходовых двигателей почти не слышен, зато борта корабля гремят, как турецкий  барабан, испытывая на себе    глухие удары балтийской волны. Громовое барабанное соло сопровождается  хаотичным змеиным шипением   волны, рассекаемой  острым форштевнем корабля.   Их то опускает  вниз, то поднимает вверх, бортовая качка  добавляет к тому ещё добрую порцию  «морской романтики».   А по соседству, с той же хаотичной траекторией  мечется уйма  металла, начинённого  взрывчаткой.  И как бы ни  было это соседство    невыносимым, деться от него некуда. Это, как тебя закрыли в клетке со спящим тигром и  говорят,  мол, не дрейфь, он не проснётся, ему снотворного тройную дозу всадили, можешь его даже за усы подёргать. А у тебя в голове пульсирует:  «А  вдруг!..»

     Юрка завороженно взирает на эти металлические тушки. Они, как оловянные солдаты,  несмотря на качку и удары о борт  многотонных водяных валов, безмятежно и стойко соблюдают боевой порядок в ожидании приказа некоего оловянного генерала. Много - много лет спустя, когда Садовскому попадутся снимки раскопок удивительной терракотовой армии китайского императора Цинь Шихуанди, безмолвные глиняные рыцари, не утратившие за тысячи лет боевой порядок, воскресят в  памяти   строй глубинных бомб  в трюме  его корабля.

     Напарником по загрузке бомб в элеватор у Юрки будет молдаванин Пастика. Как и подобает матросу второго года службы,  Пастика не упускает любого удобного момента в нескончаемой череде матросских хлопот впасть  в сладкую дрёму. Вот и сейчас,  примостившись за трапом, спиной упёршись в переборку, ногами –  в нижнюю ступеньку трапа, он мастерски  зафиксировал паузу и смежил веки.   Пребывает, быть может, сию минуту под безоблачным  молдавским  небом и наслаждается  милой его сердцу картиной  сбора   винограда пышногрудыми молдаванками, по которым он ох как истосковался на  холодной, сырой  Балтике.  Только мгновение, в котором ты живёшь, принадлежит тебе.

      Другой тандем, само собой,  составляют Вишнёвый и трюмный машинист Галузов.  Приветливая улыбка, не сходящая с лица Вишнёвого, приводит к мысли, что ему доставляет большое удовольствие  пребывать  в бомбовом погребе в ожидании, казалось бы,  чего-то очень приятного.  Трюмный же Галузов, с восковой маской на лице и чёрными  тенями глазниц  в тусклой подсветке светильников, полный антипод   Вишнёвого,  более  соответствует своим видом потусторонней обстановке погреба. Ни дать ни взять, грешник в ожидании суда господня.
     Что до минёра Яцева, то он здесь хозяин и командир, а посему  ему управлять подъёмником и поддерживать связь с ГКП. 

     ЛОздовский  в ожидании  начала шоу силачей, в котором ему уготовано стать действующим  лицом,  пристроился рядом с трюмным  на  стрингере. Галузов, видимо, почувствовав  возле себя  что-то живёхонькое, как гоголевский  Вий, приоткрыл веки и, с ненавистью глядя на минёра, вдруг спросил у Юрки:
    – Ты знаешь что такое  братоубийство?
   «Уж не рехнулся ли головой трюмный на почве «морской болезни» и от беспросветности жизни», – подумал Юрка, опешив от таких слов, и даже инстинктивно чуть-чуть отодвинулся от Галузова. – Кто не знает, что такое братоубийство, но при чём        тут  это  и сейчас?»
    – Не знаешь?   Галузов хищно осклабился  подобием улыбки  и, заговорщически кивнув в сторону Яцева,  язвительно выдал:
    – Это когда  минёр  режет барана  на плов!
 Его раздражала тараканья бодрость минёра.

     Включился  «Каштан», система   корабельной громкоговорящей связи. Минёр поспешно схватил  микрофон, связанный с пультом  свёрнутым в пружину проводом, и  щёлкнул тумблером. Командир корабля Ильясов включил связь на бомбовый погреб, но, видимо, обстановка на мостике отвлекла его. «Каштан» донёс  в бомбовый погреб  звуки  с  ходового мостика.  Среди шума ветра, волн едва различался  монотонный гул ходовых двигателей.  Штурман  младший лейтенант Леднёв что-то докладывал командиру. Выслушав штурмана, Ильясов скомандовал рулевому корректировку курса. Доносились звуки  ещё каких-то команд и рапортов.

      Юрка жадно вслушивался в волшебные звуки с корабельного Олимпа. И  на него нахлынула тихая светлая зависть к тем, кто сейчас на мостике задыхается от   напоённого морской влагой  ветра, чувствует на лице брызги  солоноватой морской воды,   летящие отовсюду, любуется штормящим морем, осязает под собой   надёжную твердь сильного корабля, не уступающего козням и проказам разыгравшегося моря.  Вот она где, настоящая морская романтика!

     «Всё-таки несправедливая штука  эта жизнь  ... Там, на мостике,  матросы  – рулевые, сигнальщики рядом с командиром и  офицерами ведут корабль, –  с грустью подумал он. –А мы в трюме,  на самом дне корабля, в жутком – сыром, холодном и низком  –помещении, напичканном  смертоносным  грузом»

     Все, прислушиваясь  к  звукам  из другого мира, так непохожего на эту преисподнюю, уставились на минёра, который сам, словно позабыв обо всём,   впился  взглядом в  горящий сигнальный глазок на пульте «Каштана».  Под глазком на  шильдике ясно различались буквы «ГКП» - главный командный пост. Казалось бы, они забыли о  сотне безмолвных железных истуканов, которые, лоснясь пушечной смазкой, следуют за ними неотступно. Душою они наверху,  на мостике, летят навстречу кипящей   балтийской волне. Но нет, ощущение этой железной крутой сотни ни на секунду не покидает их, она рядом, и  все сто болванов тупо, а может быть, с железным ехидством прикидывают возможности своих партнёров.    


     Ильясов, наконец-то, вспомнив о погребе, затребовал доклад о готовности  команды бомбового погреба к  зарядке реактивных установок. Минёр доложил о готовности  оборудования и людей.  Доклад ничего в погребе не изменил, никто даже не пошевелился, хотя чувствовалось, что напряглись. Впрочем, Садовский  покинул свой стрингер и, ухватившись за  поручень трапа, перебрался ближе к минёру. Не прошло и минуты, как командир  дал команду  приготовиться к загрузке установки №2.   Тут Пастику как током ударило.   На удивление, он резво  вылез из-за  трапа  и направился к ближайшему по правому борту ряду сигар. По ходу  бросил Садовскому: – Пошли.
     Боцманёнок Вишнёвый  и трюмный Галузов   также выбрали себе  ближайшую к подъёмнику жертву,   но  по левому борту. 

    – Ну-ка, держи её, – взял бразды в свои руки Пастика и начал отвинчивать верхний упор.      «Но ведь команды для начала загрузки   не было», – подумал Юрка и оглянулся  на  вторую пару.  Вишнёвый  проделывал то же самое. Значит так надо.
     И вдруг бомба, которую Лоздовский по указанию Пастики обхватил руками,  ожила. Юрка сразу вспомнил из инструктажа минёра, что бомба  весит ни много ни мало,   а больше центнера, и высота её 183 сантиметра. «Так это же мой рост,- почему-то пронеслось у Юрки в голове, - но у меня  всего-то семьдесят пять кило»

      Бомба же, обретши свободу, дарованную  Пастикой, как пьяная баба, пошла в сторону крена корабля, прямо на Юрку, мол, возьми меня – я твоя.   Он же, испугавшись, что  если не удержит, бомба рухнет и рванёт, присел чуть-чуть и упёрся.  А ей того и надо! Эта киса  с наглой доверчивостью всем  своим тактико-техническим центнером с гаком бесцеремонно улеглась на  далеко не богатырскую Юркину грудь.  Он заскрипел зубами от натуги, но страх потерять контроль  над этой дурацкой болванкой, начинённой  под завязку взрывчаткой, придал ему силы. Он устоял,    а  крен корабля так кстати сменился на противоположный. Теперь Лоздовский уже не мог подставить себя под бомбу, но моторист Пастика, закончив возню с верхним упором,  не дал  ей завалиться в противоположную сторону. При этом он крякнул  и что-то прохрипел по-молдавски, наверное, выругался. Роста он  среднего, телосложения плотного, но не крепкого, и даже  не по возрасту ранний животик предательски проглядывался под застиранной  голландкой.  Поэтому удержать бомбу ему, похоже, стоило также немалых усилий.

  Так они и  застыли в этаком динамическом равновесии: Лоздовский обнимал  жирное тело  бомбы слева,  Пастика  ухватился за неё  справа, и вся неразлучная троица  – Юрка, моторист и предмет их объятий – поднималась и опускалась в ритме  килевой качки.  Юрка повернул голову назад,  боцманёнок Вишнёвый и трюмный Галузов   находились в таком же незавидном положении, преданно обнимая бомбу с двух сторон. Картинка была комична тем,  что они, будто бы  старались отобрать  бомбу друг у друга, и эта борьба нанайских мальчиков шла с переменным успехом в зависимости от крена корабля.

     Минёр с микрофоном в руках  по-прежнему пребывал у пульта «Каштана» и, как Юрке показалось, с усмешкой  смотрел на этот бесплатный цирк.  Наверное,  их пустые хлопоты со стороны, ибо приказа на загрузку с мостика так и не последовало, выглядели живописно.
    «Тебе-то хорошо, – подумал Юрка о минёре, – Будешь сейчас кнопки нажимать, штуки считать, да на мостик рапортовать, а нам… А как же мы дотащим  эту дуру  бесчувственную до подъёмника, если мы на месте  едва удерживаем?» – внезапно родился панический вопрос в его голове».   
       Ильясов вновь  пропал, да и  трансляции с мостика уже не  было, отключился командир от погреба. «Каштан» притих, но по известным причинам все с нетерпением ждали его включения.


    



Продолжение следует.