Отец Сони, Аркадий Штемпель, был известным в Харькове хирургом. Соню, единственную дочку, баловали и, наверное, зря. Впрочем, кто знает что и как формирует характер. Иной раз кажется, что характер даётся с рождения. Душа влетает в формирующееся тело и они по одним им ведомым правилам соединяются до конца жизни. Рассуждения эти конечно мало что значат и мало что объясняют. Одно можно сказать: Соня Штемпель в начале семидесятых превосходила почти всех своих сверстников и друзей отвязанностью и разгильдяйством. Училась она в университете на филологическом, но это так, чтобы родители отстали. Тусовалась она в разных компаниях, частенько забредала к Феле Грину со товарищи. Кто такой Феля я уже писал прежде. Напоминаю, что Феля тоже учился в универе, где собрал совершенно бесталанную, подстать себе, рок-группу, выступавшую на университетских вечерах и где придётся. По причине полной бездарности, начальство их выступления терпело, несмотря на претензии на британский и американский рок. Поскольку пели они по-русски, ни до кого их потуги не доходили. Соня к ним причаливала не по причине музыки, а по причине весёлого времяпрепровождения, которое частенько происходило в обширной квартире Фелиного дедушки, тоже известного врача. Дедушка жил один и часто уезжал на курорты и по каким-то своим делам, внука нисколько не интересовавшим. Когда дедушка находился в отъезде, в его квартире собирались буйные Фелины друзья. Соседи, бывало, жаловались, но дедушка кое-кого из них лечил, а от кое-кого откупался. Дедушка внука не одобрял, но любил. На его воспитательные речи Феля отвечал блуждающим взглядом и подавляемой зевотой.
Как я уже ранее упоминал в другом рассказе, развесёлая Фелина жизнь закончилась трагически. Наевшись галлюциногенной смеси, он вылетел в окно шестого этажа и назад не вернулся. Сам Феля вряд ли ощутил трагизм своего поступка, ибо находился в компании приятных видений, которые не покидали его до конца, по крайней мере, земного отрезка полёта. Бас-гитарист Чик, известный экспериментатор в области расширения сознания, по просьбе Фели снабдил его этой утешительной смесью. Фелин полёт произошёл в краткий промежуток времени, который Чик отсутствовал в квартире, спустившись к приятелю на первый этаж за сигаретами. Он был первым, кто наблюдал Фелю после приземления и видел его мёртвое лицо, излучавшее счастливое изумление. Не думаю, что Чик врёт, поэтому и ссылаюсь в описании Фелиных ощущений на Чиково свидетельство. Интересно, что Соне свои смеси Чик категорически отказывался давать даже за хорошую цену, несмотря на Сонины настойчивые просьбы.
Соня внешне производила несколько противоречивое впечатление. Она была немного выше среднего роста, хорошо сложена, волосы каштановые, кожа белая с лёгким румянцем на щеках. Лицо довольно миловидное, глаза серо-голубые. То есть могла бы казаться, если не красавицей, то очень даже симпатичной девушкой. Но эта потенциальная возможность почти на сто процентов перечеркивалась угловатыми движениями, растрёпанностью и неухоженностью. Одежда, хотя и по тем временам модная, но небрежно подобранная и небрежно надетая, глаза смотрят в разные стороны, полубезумная улыбка на устах.
Сониной подругой была Кузмина, девушка из Фелиной компании. Кузмину я уже тоже упоминал в другом рассказе. Она-то и являлась хозяйкой квартиры, из которой вылетел Феля в состоянии расширенного сознания. Кузмина, несмотря на развязные манеры, была некрасивой и закомплексованной. Она очень ценила внимание Фели и его друзей, которые без церемоний вваливались к ней домой, особенно когда её мама, проживавшая с дочерью, больше никто там не жил, уезжала к сестре в Киев.
На вопросы об отце Кузмина отвечала уклончиво, что он с матерью развёлся и они не общаются, но что она с ним иногда встречается и они вроде бы даже дружат. Что-то она не договаривала и вообще не любила эту тему.
Отец Кузминой ещё всплывёт в моём рассказе, точнее, сделается неожиданным и важным действующим лицом, хотя и бегло упомянутым. Интересно, что зачастую смысл повествования упирается в персонажей, которых автор по непонятной причине ленится подробно описать, хотя без них действие или немаловажное событие вовсе невозможно. Тут бы задержаться и пофилософствовать, мол, и в жизни так – незаметный и малоинтересный человек становится незаменимой или, скорее, неотменимой шестерёнкой вращения судьбы. Но я уже заврался.
Откуда взялся Андрюша Заречный хоть убей не помню. Вроде бы Кузмина его знала, и я сейчас подозреваю, что её отец их познакомил. Во всяком случае, впервые я увидел Соню с ним, когда Кузмина была рядом. Я из любопытства тоже с ним познакомился. Он был нашего возраста, то есть двадцати с небольшим, и более отмороженной личности я не встречал ни до ни после. Андрюша был хрупкого сложения блондин с голубыми глазами, растрёпанными волосами и аккуратно, но немыслимо, одет. На нём всегда болтались брюки какого-то довоенного фасона, синяя рубашка аналогичной древности и мятый пиджак, никогда не подходивший по цвету к брюкам. Обувь советского производства тоже соответствовала. Зимой Андрюша ходил с голой шеей в старом пальтишке и часто вообще без головного убора. Казалось, холода он не чувствовал. Голубые Андрюшины глаза всегда были устремлены, если не совсем в другую реальность, мне недоступную, то как бы по касательной к этой, в которой я пребывал. Андрюша оказался верующим баптистом и любил вставлять в речь совершенно, прошу прощения, идиотские слова из церковного лексикона. Звучало это несколько странно. Видимо раньше Андрюша являлся прихожанином православной церкви. Что-нибудь сделать в плане ремонта развалюхи, в которой Андрюша жил (где пребывали его родители и существовали ли они вообще - понятия не имею), называлось «послушаньице», всё хорошее, что происходило в его жизни совершалось «по благодати». Очень любил он в осуждающем смысле слово «самость». Признаюсь, что я это слово терпеть не могу. Как говорил профессор Преображенский в «Собачьем сердце» про слово «контрреволюция»: «Абсолютно неизвестно – что под ним скрывается? Чёрт его знает!».
На меня Андрюша произвёл впечатление даже несколько пугающее. Я никогда не могу понять: люди, погружённые в фантастическую реальность и теряющие совершенно здравый смысл и чувство юмора, сумасшедшие или просто сами себя заморочили по скудоумию? Сумасшедших я боюсь и этих замороченных тоже. При этом, если кому интересно, я человек верующий. Просто я полагаю, во-первых, что разум человеку, в отличие от животных, Богом дан не для того, чтобы он любую умственную деятельность обзывал «самостью», а во-вторых, что Бог не глупее нас и наше чувство юмора его обидеть или ввести в заблуждение никак не может. К тому же, по моему разумению, Бог именно и ждёт от нас умственной деятельности, а не лозунгов и слепого поклонения с открытым ртом, висящими слюнями и глазами в разные стороны.
На Соню Андрюша, к моему великому изумлению, произвёл впечатление совершенно обратное. Вот уж чего не ожидал. Она подружилась с ним и слушала его полубредовые речи с большим интересом. Я не ходил за ними, то есть за всей этой компанией, по пятам и через некотрое время был ошеломлён известием, что Соня крестилась в церкви евангельских христиан-баптистов и теперь посещает их собрания, скромно одевается и заматывает свои патлы в серенький платок. Следующим открытием явилось то, что папа Кузминой оказывается тоже баптист и ходит туда же. Чтобы не тянуть резину, Соня с ним там познакомилась и через пару месяцев вышла за него замуж. В Фелиной компании это известие встретило дружное недоумение, а Кузмина на некоторое время исчезла, надо думать, сгорая от стыда. Довольно скоро она впрочем снова вынырнула, только избегала любых разговоров на данную тему. Никто их с ней и не затевал.
Забегая вперёд, а что остаётся, всё уже сказано, сообщаю, что Соня с Кузминским папашей прижила пятерых детей и так и осталась верной баптистской прихожанкой. Никогда не допытывался: как же реагировали родители Сони на её обращение? Но по правде сказать, я не настолько любопытен, чтобы лезть носом в чужие проблемы.