Середина девяностых годов. Лето. Солнечное утро. Стою на бульваре Строителей около табачного киоска (тогда я еще курил), смотрю, есть ли «БТ» в твердой пачке. Слышу сзади робкий детский голос: дяденька, дяденька…
Оборачиваюсь. Вижу мальчика лет 12. Вопросительно гляжу на него. Он ловит мой взгляд, смотрит мне в самую душу глазами с застывшим в них отчаяньем. И говорит: «Купите мне булку хлеба».
Сердце мое пронзает стальная игла, твердь передо мной разверзается, из бездны на мгновение появляется сатана, похожий одновременно на чубайса и гайдара, показывает язык и исчезает.
Я говорю мальчику, махнув рукой в сторону кафетерия, что метрах в 50: «Пойдем, я тебя накормлю».
«Нет»,- отвечает мальчик, если я через 10 минут не принесу булку хлеба, они могут меня побить».
Выяснилось, что они – это мама и ее сожитель дядя Вова. Они сейчас пьют. Мальчика послали за хлебом. А денег не дали.
«За 10 минут мы управимся, пошли». «Пошли», - согласился мальчик.
В кафетерии было пусто. На прилавке, рядом с кассиршей стоял готовый комплекс из трех блюд. Сели за стол. Мальчишка проглотил этот комплекс за пять минут. Я посмотрел в его глаза: отчаянье продолжало в них жить.
И вдруг он заговорил. Жарким шепотом. Шепотом, чтобы не слышали кассирша и техничка, шныряющая со шваброй между столиками.
«Сдайте меня в детдом!»- шептал мальчик. Схватив своими глазами с застывшим отчаяньем мой взгляд, он ни на секунду не отпускал его. «Сдайте меня! Вы же хороший дяденька, я вижу, вы сможете! Я не хочу туда – к маме, к дяде Вове, я не хочу к ним! Сдайте меня! Пойдемте прямо сейчас! Прямо сейчас пойдемте!»
Боже, что он делал с моей душой! Он выворачивал ее наизнанку. Он вытащил ее из меня. Он держал ее в своих детских руках и кричал в нее. Шепотом. Кричал.
Я прервал его монолог: «Мне проще набить морду твоему дяде Вове, чем сдать тебя в детдом».
«Он не мой дядя Вова, он мамин»,- сказал мальчик и замолк, ушел в себя.
«Давай поступим так. Ведь быстро ничего не делается. Сегодня я попытаюсь узнать, как можно тебе помочь, а завтра позвоню тебе, и мы с тобой…»
«У нас нет телефона», - прервал мальчик. Договорились, что он сам позвонит мне, из автомата или от знакомых.
Я записал ему номера своих телефонов – домашнего и служебного, мобильников тогда еще не было. Для себя записал его имя и фамилию (фамилию здесь несколько изменю, пусть он будет Саша Кондратьев), возраст, домашний адрес. Тут же в кафетерии купил булку хлеба, предложил немного денег. От денег Саша отказался: «Все равно они отберут».
Вечером я позвонил знакомому директору одного из интернатов. И узнал, как все непросто делается, как много документов надо оформить. А летом, когда все интернатские разъезжаются по домам, и в общежитии интерната остаются только те, кому совсем некуда идти, заселение новенького возможно только в порядке исключительного исключения, а без пакета оформленных документов – вообще невозможно.
А мне как раз надо было без пакета: вдруг Саша завтра позвонит и повторит свою жуткую просьбу про детдом…
Уломал я директора, в качестве аргумента выдвинув соображение, что летом система образования, в которую входит его интернат, отдыхает, и никто его проверять не будет, что, впрочем, он знал не хуже меня.
«Приводи его. Поселю. Но знай, что ты толкаешь меня на должностное преступление. В случае чего будешь меня защищать всем авторитетом Союза писателей».
«Буду», - ответил я. На том и порешили.
Саша не позвонил. Ни завтра, ни послезавтра. Ни через неделю. На душе было муторно. Я сходил по записанному адресу и узнал, что никакой Саша Кондратьев по этому адресу не живет и никогда не жил.
Жизнь крутилась колесом, дни мелькали. Я забыл про Сашу. А в середине октября мне позвонил директор интерната: «Твой Саша Кондратьев у нас».
«Как у вас? Почему же он мне не позвонил? Я же к нему домой ходил – он там не живет…»
«Листок с твоими телефонами у него дома отобрали, в карманах рылись в поисках денег, нашли листок – порвали, выкинули… Домашний адрес… ты же обещал дяде Вове морду набить, вот он и дал тебе неправильный адрес… Оформление его к нам соседи инициировали. Он у нас с конца августа. Я вчера с ним разговаривал. Вообще-то я с каждым воспитанником не общаюсь – руки не доходят. А Саша в библиотеке книгу твою увидел, в ней – твоя фотография, он сказал библиотекарше, что знаком с тобой. Она мне сразу же донесла. Ты придешь к нему?».
«Приду».
На следующий день, собрав пакет с фруктами, колбасой, сардельками, поехал в интернат. Саша жил в комнате с тремя такими же 12-летними мальчишками. Поздоровавшись со мной, они деликатно ушли из комнаты. Саша явно обрадовался моему приезду. Но тут же как-то сник. И снова как летом, поймал мой взгляд, и беспощадно посмотрел мне в душу. Изморозь отчаянья в его глазах ничуть не уменьшилась.
«Иосиф Абдурахманович, - с трудом выговорил он мое отчество, - я хочу домой. К маме. И в школу, в которой учился».
Опять стальная игла пронзила сердце, пол интернатской общаги исчез, обнажив бездну, и снова из бездны возникла инфернальная морда чубасо-гайдаро-сатаны и показала язык.
«А как же дядя Вова?»
«Он ушел».
Я тут же помчался к директору, сказав Саше, чтоб он ждал меня. Директор глядел на меня скептически-сочувственно, произнося свой монолог.
«Ты знаешь, они все хотят домой. Сначала они хотят уйти из дома, а потом – домой. И если мы будем выполнять все их прихоти, мы развалим систему поддержки таких вот социально незащищенных детей. А в конкретном случае все еще хуже. Сашину мать скоро лишат родительских прав, дело уже подготовлено и ждет судебного решения. И придется твоему Саше отсюда в детский дом переселяться. Потому что здесь могут жить и учиться только те, у кого хоть какие-то родители есть. А если нет или лишены прав – ребенка в детдом. Ну, год я его, конечно, продержу. А на следующий год – не знаю…».
Вернувшись в Сашину комнату, я не знал, что ему сказать и как глядеть в его глаза. Но он, похоже, все и так понял. И ни о чем меня не спросил. Кроме одного: «Вы будете ко мне приходить»?
«Конечно, буду»,- ответил я.
И не пришел. Ни разу. Никогда.
Вихрь жизни нес меня, колесо дел крутилось. Визит к Саше я откладывал, откладывал, откладывал…
И забыл. Совсем забыл. А сегодня, больше, чем через 20 лет, вспомнил.
В интернете, как всегда случайно (искал одно – нашел другое), пытаясь вычислить всех исполнителей песни о Маленьком принце, наткнулся на цитату: «Люди забыли эту истину, - сказал Лис. - Но ты не должен ее забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили...». Наткнулся – и в сердце вошла старая, из девяностых годов, стальная игла: Саша!..
Я не выполнил завет Лиса.
Не выполнил, не выполнил, не выполнил…