Поход

Утром было свежо, пасмурно. Папа пришел разбудить меня, но я уже проснулся сам. Вытащил руки из-под одеяла, улыбнулся ему.

Папа раззанавесил окно. Тюль мама стирала, и мне хорошо было видно, что там, на улице.

Я смотрел какое-то время на деревья, почти совсем голые, и на небо, серое, ровное. День начинался, и я подумал, что он весь таким будет – тускловатым, спокойным, хорошим.

На папе были надеты шлепанцы, почти новые, темно-синие, голубые тренировочные штаны, старая футболка с едва различимым рисунком футбольного мяча на белом фоне. Все это называлось домашней одеждой.

Папа только что побрился, от него пахло лосьоном, почему-то напоминавшем мне про то, что мы скоро пойдем гулять.

Я выскочил из-под одеяла, обнял папу, побежал в ванную комнату. Там я почистил зубы – с недавних пор я сам стал дотягиваться до стаканчика с зубными щетками и до раковины. Выдавил пасту, как всегда уронив половину в раковину, белое на белом, быстро поводил щеткой во всех углах рта, вверх и вниз, из стороны в сторону и даже по кругу, прополоскал рот водой. Намылил руки желтым «Тик-таком», на обертке которого нарисованы Хрюша и Степашка, и, кажется, Каркуша. Умыл ладони, лицо, пригладил волосы мокрыми пальцами, вытерся махровым полотенцем с вышитыми мячиком и собачкой, пошел в кухню.

Завтрак был еще не готов, но мама почти заканчивала. Мама нагнулась, поцеловала меня в щеку, и я ее тоже. Я решил немного порисовать, пока есть время до завтрака, и вернулся в комнату. Сел на стул, раскрыл альбом, взял зеленый карандаш. Подумал, подумал, посмотрел в окно на девятиэтажные дома, деревья и небо, и нарисовал зеленую траву и на ней зеленую машину, «Жигули», как у дедушки.

Мама позвала кушать, так что рисунок пришлось пока отложить. Мы втроем поели манную кашу со смородиновым вареньем, попили чай с хлебом и сыром.
Папа достал красную электрическую кофемолку, насыпал туда зерен из железной квадратной банки с синими цветами на крышке, включил кофемолку в розетку. Кофемолка зажужжала, потом на всю кухню вкусно запахло молотым кофе. Мне нравился и звук, и запах, и как папа все это делает, а потом насыпает кофе в турку, ставит ее на газ, ждет, наливает кофе в большую белую чашку с немного сколотым краем ручки, и пьет маленькими глотками густой ароматный кофе.
После кофе папа пошел одеваться, и я с мамой тоже. Мы надели коричневые колготки, штаны такого же цвета, но светлее, свитер, хорошо, что не колючий, потом в прихожей ботинки со шнурками, клетчатое пальто, длинный шарф и шапку на завязках. На шапке был пришит значок с якорем. Очень красивый. Шерстяные перчатки мама положила мне в карманы, одну в левый, другую в правый. Папа надел джинсы, серую куртку и новые замшевые ботинки.
Я дал папе руку, и мы пошли.

На улице оказалось теплее, чем я думал, очень приятно и совсем безветренно. Хотя было чувство, что может пойти снег.

Папа сказал, что скоро будет зима, но может быть еще потепление, даже надолго. А может быть, уже на днях ляжет снег, все станет белым, чистым, и можно будет кататься на санках и лепить крепости и горки. Я не очень понял, что значит на днях, но переспрашивать не хотелось.

Мама помахала нам в окно, мы тоже помахали ей в ответ, и пошли в парк.
В парке никого не было, только старая бабушка с палочкой и две мамы, обе с колясками. В колясках были маленькие дети, хотя я их и не видел. В некоторых местах парка пахло колбасным сыром, а в некоторых – дедушкиным гаражом.
На одном высоком дереве висела кормушка, сделанная из молочного бело-голубого пакета. К кормушке подлетали птицы, клевали семечки и улетали.

Я увидел большую желтую карусель, хотел на ней покататься, но папа сказал, что карусель сломана. Тогда я стал забираться на деревянную скамейку со спинкой и прыгать с нее в опавшие листья.

Когда мне это надоело, я опять дал папе руку, и мы отправились дальше в глубину парка. Мы шли, шли, и папа рассказывал мне про поход. Что в поход можно пойти на речку, в лес, собрать рюкзаки, идти, идти, потом выбрать хорошее место для стоянки, поставить палатки, вбить колышки в землю, чтобы было надежнее, особенно если ночью поднимется сильный ветер, сходить набрать дров, веток, сучьев, развести костер, набрать воду в реке, воткнуть по двум сторонам от костра палки, сверху на них положить третью, повесить на нее котелок с водой, насыпать туда гречневой крупы и варить кашу, потом кушать эту кашу ложками из железных мисок, в походе так всегда, и потом заварить чай и пить его из железных кружек, ведь это настоящий поход, еще сидеть у костра, греться, смотреть на деревья, на воду, на звезды и луну, а потом забраться в спальные мешки и спать до утра в палатках, и пусть дует даже очень сильный ветер, и даже идет дождь, сейчас закончится осень, придет зима, будет холодно, снег, потом весной снег растает, появится новая зеленая травка, солнышко будет греть все сильнее, светить все ярче, день будет становиться дольше, и наступит лето, будет тепло, хорошо, и можно будет пойти в поход.

Я смотрел под ноги, как мои ботинки проваливаются в сухие листья. Листья шуршали, папа закурил, выпуская добрый, уютный дым в прохладный воздух утреннего парка. Я очень внимательно слушал и мечтал поскорее пойти в поход, такой, как рассказывал папа.

Потом мы какое-то время шли молча, но скоро я снова начал говорить, расспрашивать папу про всякие вещи, про поход и не только. А еще я думал почему-то про свой велосипед, мне его подарили на день рождения, три года, в апреле, а сейчас уже конец октября, мне три года с половиной, но на велосипеде кататься уже холодно, хотя на улице и сухо. Велосипед ярко-голубого цвета, с приставными колесами, блестящим рулем, колесами со спицами, красной пищалкой, громкой и смешно подающей сигналы, чтобы пешеходы знали, что я еду тут на своем новом велосипеде.

Мы долго гуляли с папой в парке, папа курил, я собирал кучи сухих листьев и прыгал в них, мы разговаривали, но больше все-таки разговаривал я, потом мы пошли домой, папа сказал, что мама приготовила нам уже, наверное, обед. Я сразу стал спрашивать, а что будет на обед. «Может, овощной суп, макароны, компот, не знаю» - пожал папа плечами. «С фрикадельками?» - спросил я. «Наверное» - ответил папа, подумав.

И мы шли дальше, а дом становился все ближе, пока мы шли. Сегодня будний день, вторник, а у папы выходной, отгул за дежурство в воскресенье. Поэтому в парке мало людей, зато папа дома. И папа угадал, мама действительно приготовила на обед овощной суп, макароны и компот из сухофруктов. После еды мы сидели в комнате, папа что-то читал, мама занималась со мной, мы играли в машинки, рисовали, а по телевизору показывали какой-то фильм про путешественников. Фильм был хороший, но я не помню, как он назывался.

В это время года рано темнеет, кажется, что целый день включен свет. Я думал, что, наверное, наши окна выглядят очень уютно, когда на них смотришь с улицы.
И день длинный, длинный, хороший осенний день. Очень много всего в этом дне, и в дне, который будет после этого дня, когда я посплю ночью, и потом, и еще много дней. И зима действительно пришла скоро, хотя была еще оттепель, и весна была, и летом мы ездили к бабушке с дедушкой. А тот рисунок зеленым карандашом я так и не окончил. Начал другой, целый альбом посвятил рисованию походов.

И много прошло всего. Я не знаю, где теперь этот велосипед, ярко-голубой, со смешным гудком, «Дружок». И дедушкиных «Жигулей» тоже нет, продали. Дедушка умер. В той квартире на первом этаже, на улице Бабушкинской в Москве, мы давно не живем. Папа с мамой сменили еще с десяток съемных квартир, пока папа не получил наконец свою, двухкомнатную. Но там я тоже не живу уже много лет. Сейчас я гораздо старше своего отца, каким он был в тот день, когда мы гуляли в парке, и он рассказывал мне про поход. И, наверное, из всего этого можно было бы сделать какой-то вывод. Или хотя бы какое-то логическое умозаключение. Можно даже просто закончить тем же, с чего начал. Или дать зарисовку природы, буквально две-три фразы, вполне достаточно. Но отчего-то не получается этого сделать. Если честно, то и не хочется.

Я вырос, папа стал пожилым, я ему этого не скажу, но ведь и у меня уже и волос меньше, и морщины, и про поход я умею рассказывать. Только когда курю, прячусь. Совсем как в школе. Бывают такие дни, грустные, хорошие и уютные. Правда, уже не такие большие, конечно. Но это ведь только для меня.