-4-
Лето пролетало невероятно быстрыми темпами. В начале осени меня вызвали в контору Рабкоопа и предложили ехать в Алма-Ату учиться на бухгалтера. Я согласилась, не раздумывая. В первую очередь мне хотелось отвязаться от всех моих ухажёров. Я считала себя ещё совсем молоденькой, глупой девчонкой, и меня тяготило мужское внимание. Не так давно я заметила и поняла ухаживания Воронова, нашего председателя Рабкоопа. Он меня посылает то хлеб продавать, то с машины торговать на отделениях и полевых станах, при этом всюду крутится рядом на своём мотоцикле, как будто бы у него других дел нет. Правда, в кино сходить, проводить домой или встречаться, он мне не предлагал. Я чувствовала, что он меня боится. Воронов стал появляться вечером в то время, когда я замыкала последнюю дверь в столовую. Мне приходилось помучаться! Большая дверь наискосок закрывалась железкой в виде обруча, на неё внизу вешался замок. От него - железка-штырь, которая ввинчивается в толстый дверной косяк, поверх - ещё один огромный замок. Первое время помогал кто-нибудь из кухни, потом я наловчилась сама управляться. Быстро стали находиться бесплатные помощники, в том числе и Воронов. Я молчала, позволяла себе помогать, но только лишь речь заходила о провожании, я тут же отрезала: "Домой иду одна!" - и всё. Никто не пытался идти вслед, никто в открытую не домогался.
Придя домой, я уже пожалела, что дала быстрое согласие на учёбу. Я ведь так любила возиться с растениями. Они всегда были для меня чем-то живым, я могла с ними разговаривать, любоваться ими, радоваться от соприкосновения с необыкновенным даром природы. Это у меня осталось на всю жизнь. Я хотела обратиться к нашему директору Гаранину, чтобы он послал меня учиться на агронома. На другой день, рано утром, я посвятила в свои планы тётю Мотю. Как женщина, она стала меня отговаривать от моей мечты, приводя убедительные доводы насчёт того, что это мужская и тяжёлая работа. Лучше сидеть в кабинете с бумагами и честно работать.
В августе и в сентябре мне не давали выходных из-за уборки. Наконец-то я получила два дня - субботу и воскресенье. Я так обрадовалась! Представляла, что навещу своих родных, смогу их чем-то удивить. Рано утром отправилась пешком домой, на первую ферму, за восемь километров от моего места работы. Никто о моём путешествии не знал. Дорога проходила по полям, где вовсю кипела необычная работа, строились буровые вышки. Некоторые из них располагались недалеко от дороги. Иду по полю, замирая от страха, ведь на вышках работали одни мужчины. Кто знает, что у них на уме! Да один взгляд на такую вышку пробирает до костей от ужаса, идёшь и сама себя не помнишь. Кругом стоит грохот: стук, скрежет, лязг железа, шум от всяких механизмов, кажется, попадаешь в другую Вселенную. Ещё пару лет назад на этой дороге встречались лишь суслики да мыши, летали стрекозы, да прыгали кузнечики. А сейчас происходит и такое - разольётся буровая лава по дороге и идёшь потом в обход по полю, по траве, по стерне.
Я покупала для своих родных столько всего, что еле могла унести с собой. Когда получала зарплату, деньги все приберегала для дома, себе оставляла только на самое необходимое. Всегда ходила одна, без сопровождающих, никто и не знал, куда и когда я ухожу. Распространялась про меня молва, как о скрытной и загадочной девушке, которая себе на уме. Пришла я в этот раз домой, сняла, как всегда, с себя "маску", принялась обнимать, ласкать маму, братика, Машу. Только сейчас поняла, как сильно я по ним соскучилась. Мама с Машей разглядывали меня, удивлялись, что я изменилась за это время: поправилась, чуть подросла и похорошела. Приятно сознавать, что я уже не тот тощий цыплёнок с тоненькими ножками, каким я была совсем недавно. В то время завидовали тому, кому говорили, что он поправился, особенно девушке. Но хвалебные речи или намёки на мою красоту выводили меня из себя. Я начинала злиться. Хотя каждой девушке приятно, если хвалят её внешний вид, восхищаются её красотой.
Вечером за ужином мы смеялись, шутили, вспоминали детство. Радовались тому, что мы выросли, сами зарабатываем и заботимся друг о друге. Мама выделила нам денег из общего котла, то что осталось после вычета долгов. Она разрешила пойти в магазин в Комсомольск и купить себе ткань на платья. Там же мы могли в ателье заказать себе платье любого фасона. Феде исполнилось 15 лет, ему мы собирались купить готовые брюки и рубашку. И для себя мама приготовила заказ.
В это бурлящее всевозможными событиями время мама с тревогой думала о нашем будущем, стремилась от чего-то предостеречь. Мне она постоянно наказывала, как я должна себя вести с мужчинами. Я её выслушивала и успокаивала: "За меня, мама, не бойтесь!" У них на первой ферме ходило много слухов, разговоров о соколовских девчатах и женщинах. Возможно, это была не их вина, а беда. Многие девушки неожиданно оказались за короткое время перед таким богатым выбором. Столько приехало целинников, строителей, рабочих с вышек. Все они приходили в клуб и знакомились с местной молодёжью, с девчатами. Неизбежно завязывались новые отношения, возникали симпатии, любовные истории и драмы. Некоторые девчата бросали своих парней и начинали встречаться с новенькими. В Соколовке часто происходили драки между приезжими и нашими местными ребятами. Но я твёрдо убедила маму и Машу, что ко мне это не относится, я остаюсь в стороне от тех и от других.
Вечером меня ждала потрясающая новость. Мои родненькие сильно удивили. Не узнав, как я к этому отнесусь, поставили перед фактом: завтра на обед к нам придёт один мужчина, который хочет со мной познакомиться. Родители его - хорошие люди, маме они нравятся. Назвали имя, которое мне ничего не говорило. Во всём моём существе волной поднялось негодование, возмущение, возникло сто вопросов, а в голове пронеслось стрелой: "Ни за что!" Внешне я оставалась невозмутимой, спокойной, но внутри всё кипело и клокотало. Ведь у меня впереди такие хорошие планы, о них я маме с Машей рассказывала, ждала ответа на свой вопрос: "Могу ли я поехать учиться?" С надеждой ждала ответа, хотела ещё раз спросить, а тут решили всё сами за меня. Получалось - они даже не слышали то, о чём я им рассказывала. Все слова застряли в горле, я через силу вымолвила: "Ну и пусть приходит!"
Позже оставила им записку, что не хочу ни с кем знакомиться, пусть лучше этот мужчина не появляется. Рано утром, когда мама выгоняла корову в стадо, а Федя ещё спал, я потихоньку взяла свои вещички и вышла. Проскользнула незамеченной все землянки, благополучно выбралась на дорогу. В это воскресенье я первый раз в жизни обиженная ушла из родного дома. До боли жалела маму: я слышала ночью, как она мучилась, как не могла уснуть от нехватки воздуха. Со страхом я опять преодолела пешком эти 8-10 км до Соколовки и весь оставшийся день сидела на квартире одна и размышляла. На маму я уже не сердилась, постепенно приходило понимание того, что мама думала о моём будущем, хотела как можно лучше, в её понимании, меня устроить. Она знала, что при её болезни может в любое время задохнуться, не прийти в себя. Переживала о том, что будет со мной в этой Соколовке, о которой только плохое говорят. Она же не могла влезть мне в душу и узнать, что в ней творится, а узнав, оставаться всегда спокойной и уверенной за меня.
-5-
Вечером к нам пришёл жених Анны, Сергей, заведующий клубом. Анна, дочь хозяйки, отсутствовала уже несколько месяцев. Он спросил у тёти Моти, нет ли письма от Анны. "Нет" - ответили ему - "Ведь она тебе пишет чаще, чем нам". Получил ответ, так и иди. А он сидит и сидит. Потом говорит мне: "Пойдём в клуб, там тебя Валя ждёт." Я ему отвечаю: "Иди и скажи Вале, что я дома, пусть она ко мне приходит." Назавтра я у Вали спросила, что сказал ей Сергей на танцах. А его оказывается даже и в клубе не было. Все дальнейшие попытки ухаживания за мной с его стороны я решительно пресекла. Мне никто не был нужен.
Вскоре к нам в посёлок приехали два врача. Один - врач-рентгенолог, молодой симпатичный мужчина, другой - терапевт, постарше возрастом. Рентгенолог просматривал на своём аппарате всё население совхоза, от мала до велика, просвечивал лёгкие. Другой врач выслушивал жалобы на здоровье, выписывал лекарства. Для всех такое внимание к здоровью было в новинку. Они вместе ходили в нашу столовую питаться. И тут, как на грех, я этому рентгенологу тоже понравилась - на тебе, ещё один нашёлся! А я на такой работе - что делать? Злилась на себя, на них, я ведь и повода ни для кого не давала. Со всеми вела себя серьёзно, лишний раз не улыбалась. С посетителями, у которых брала заказ, старалась быть вежливой и внимательной, на остальных в это время и не смотрела. Так нас учили, так я и делала. На всякие заигрывания не обращала внимания. Лишний раз не боялась выпустить свои коготки. Так произошло и с этим врачом.
А он вдруг стал в стакан из-под компота наливать тройной одеколон и выпивать! К этому времени я уже не могла выносить запах одеколона. Особенно, когда моешь стаканы горячей водой - какая стоит невыносимая вонь! Женщины из кухни делают мне замечание, что я плохо слежу за посетителями, так как этих вонючих стаканов с каждым разом приходит всё больше и больше. Для сотрудников столовой такое пристрастие явилось неожиданностью, новостью! Чтобы люди пили тройной одеколон!
Я стала лучше следить за мужчинами, и если замечала, в следующий раз не брала с них заказы. Таких выпивох запоминала сразу. Последовали униженные мольбы, что они больше не будут этого делать, ведь кушать тоже хочется. Некоторые узнав, что могут остаться голодные, начинали хитрить. Из-за пазухи или из карманов вытаскивали пузырьки с одеколоном, выпивали и запивали водой из стаканов. Прямо на моих глазах, за короткое время, люди превращались в стадо баранов, в каких-то животных. Не было этого раньше. Многие выпивали по 100-150 граммов для аппетита или, чтобы согреться, и останавливались на этом. В середине 50-х годов продавали в магазинах водку, пиво, зачем же ещё тройной одеколон? Как же тут можно полюбить какого-то парня? Появилось неприятие всех мужчин. Казалось, любой из них может превратиться в грязное, отвратительное животное, которое только мычит и слова вразумительного сказать не может.
Однажды выхожу я из зала в обеденный перерыв, чтобы закрыть дверь на замок и вижу: за дверями, на полу лежит этот врач-рентгенолог - пьяный. Не помня себя, я изо всей силы стукнула его ногой по плечу и по руке, ноге даже больно стало. При этом закричала, что есть мочи: "Ненавижу вас всех, алкоголиков!" Буфетчица Евдокия Ивановна вышла из кухни на мой крик и поспешила ко мне со словами : "Нелечка, что же ты так кричишь?" А я ей в ответ: "Вот, посмотрите, разлёгся, алкоголик одеколонный! Воняет в столовой, что окна невозможно закрыть! Даже ночью во сне, кажется, что кругом только один запах одеколона." Оставили мы его в коридоре лежать, другую дверь закрыли на огромный замок. Пришлось идти к его напарнику, другому врачу, чтобы предприняли какие-то меры. Вскоре выгнали врача-рентгенолога с работы, и уехал он в неизвестном направлении.
С тех пор, наверное, стала я презирать всех людей, кто пьёт. Не скрывая, говорила им: "Зачем это? Вы же делаете своим близким больно и себе плохо, очень плохо!" Через несколько лет и мой любимый братишка пристрастился к этому зелью. Сколько горя принёс он нашей семье! В то время, будучи совсем молоденькой, я думала, что все мужчины пьют. На глазах это становилось явью. После войны постепенно население большой страны наедалось хлебом, доходяги превращались в людей. И за короткий промежуток времени пошёл обратный процесс превращения людей в животных. Тех, кто не пил, высмеивали, унижали, считали белыми воронами. Только самые стойкие духом и характерами не поддавались этому всеобщему разложению.
Длинными суровыми зимами стало в порядке вещей согреться после работы водкой. В первую очередь это относится к шоферам, ведь в кабинах тоже холодно. Затем это входило в привычку, стали пить и летом. И пошло, поехало, по всей России, по всем республикам, по огромной стране СССР. Народ сознательно шёл на самоуничтожение. Даже через много лет люди не оставили своей пагубной привычки. Пьют по разным причинам - от усталости после работы, для расслабления, за встречу, за расставание и т. д. Сначала по одной бутылочке пива, по две, три, 10..., засыпают на диване с бутылкой в руке. Отцы семейства стареют раньше времени, опухают, опускаются, становятся сами на себя не похожи. Дети видят отцов в таком виде, какой они им пример подают? А ведь каждому мужчине хочется, чтобы его ребёнок стал сильным, хорошо учился, хорошо выглядел, не повторял его путь.
Как быстро после войны наступил алкогольный угар! Сколько молодых людей погибло во время репрессий в 30-х годах, затем во время войны 1941-1945 годах, в других войнах. А сколько гибнет от водки, от наркотиков - никто не считает! Организм быстро втягивается, привыкает к этому зелью, не может без него обойтись. Какое-то время ему удаётся справляться с отравлением, но у каждого наступает момент, когда печень не в состоянии перефильтровывать постоянно вводимые яды. В кого постепенно превращается такой человек? Сначала слабеет память, затем начинают трястись руки, наступают страшные предсмертные болезни, и ничего поделать уже нельзя. Но мало кто отказывается от этой ужасной привычки, считает себя правым, а все остальные для него - люди второго сорта. Только немногие успевают опомниться и забывают навсегда о бутылке.
-6-
Продолжаю дальше о своей работе и о жизни в Соколовке. По - прежнему я возила и продавала хлеб три раза в неделю. К моему большому удивлению, хлеб мне помогал нагружать сын пекарей, Гриша. Он работал со своими родителями в пекарне. Вся семья находилась в ведомстве Рабкоопа. В своё время они приехали на целину из Белоруссии и остались жить в Соколовке. Я уже справлялась со своими обязанностями, могла управлять лошадью и приезжала на пекарню одна. Этот паренёк однажды спросил, боюсь ли я, как прежде, лошадей. Я не стала кривить душой и ответила, что каждый раз сердце от страха сжимается. Он пожалел меня и предложил со мной поехать. Так и повелось, часто Гриша сидел рядом со мной и управлял лошадью.
Мне было спокойно и не страшно. Пока ехали посёлком, где не было большой дороги, вожжи оставались у меня в руках, я сама правила лошадью, и она меня слушалась. Выезжали на дорогу, полную машин, вожжи брал в руки Гриша. Я благодарила его в душе и на словах, ведь всё же не для хрупкой девчонки такая работа. Но в то время никто на это внимания не обращал, девчата и поменьше меня управляли лошадьми, быками. Появились машины, трактора - девчата стали учиться ездить на технике. По характеру Гриша - спокойный, стеснительный, я - такая же. Нам обоим исполнилось по 17 лет. Часто нам навстречу или перегоняя, попадался председатель Рабкоопа Воронов на своём мотоцикле. А я думала, что Гришу дало мне в помощь моё начальство.
Однажды мама Гриши мне одной сказала, что он стал утром раньше вставать, чтобы переделать все дела по родительскому заданию и потом ехать сопровождать меня. Спрашивал при этом разрешения у них, мотивировав свою помощь тем, что я боюсь лошадей. Его мать догадалась, что я ему нравлюсь. Это открытие пронзило меня. Захотелось полной ясности. На другой день, как бы ни было неудобно об этом говорить, я спросила: "Зачем ты со мной едешь? Спасибо, конечно, что сопровождал до сих пор, но я уже не боюсь лошади, могу её удержать и ехать всё время по правой стороне. Больше не езжай со мной". А Гриша мне отвечает: "И что же, теперь будет председатель Рабкоопа сопровождать тебя на своём мотоцикле с нашей пекарни до отделения №4. Он ведь тоже за тебя боится!" Я смотрю на парня недоумённо, злая на себя за свою недогадливость. А Гриша всё понимал и сказал то, что думал. Подъедет председатель, пару слов скажет, спросит о чём-нибудь по работе, поедет дальше, опять появляется, мотоцикл же быстрее лошади едет. Гриша доедет со мной до столовой, затем на конюшне распряжёт лошадь и на велосипеде отправляется домой.
В этот вечер Гриша поужинал у нас в столовой, а я всё искала причину, как же встретиться с ним и высказать всё, что у меня на душе, своё недопонимание. Ничего мне в голову не приходило, как я ни старалась. Гриша выручил сам: сунул мне в карманчик фартука записочку с билетом в кино «Студёное море». Указаны ряд, место. Весь вечер я сгорала от стыда, горели огнём щёки, я не знала, что делать. Ведь все вокруг знают его и меня. Если я с ним пойду в кино, это быстро дойдёт до мамы и до Маши. Что я им скажу? Мысли метались в моей голове, ни к чему определённому меня не приводя. В конце концов я осталась дома. Мне и перед Гришей было неудобно, но страх и стыд в этом случае взял верх. Свою хозяйку я отправила к соседке, Толика - к своим друзьям, а сама принялась за уборку.
На улице стемнело. После мытья полов воду выносили на улицу и просто выплёскивали во дворе, чтобы прибить пыль. В доме сливать было негде. Когда выходишь со света в темноту, ты первое время ничего не видишь. Вынесла я ведро на крылечко и со слепу выплеснула воду на ...человека. Им оказался заведующий клубом, будущий зять моей хозяйки. Он пришёл меня в кино пригласить. Мне было так стыдно, что я чуть не заплакала. Вместо того, чтобы опять закричать во всё горло: "Как вы мне все надоели!", я завела его в квартиру, аккуратно, чистой тряпочкой стёрла грязную воду с пиджака, с брюк и извинилась. На его предложение пойти с ним в кино, ответила категорическим отказом. Несолоно хлебавши, пришлось ему уйти. На этой неделе в совхозе состоялось комсомольское собрание. Я очень хорошо запомнила все события, так как это были последние дни моего пребывания в Соколовке.
Мне предстояло на что-то решиться и положить конец всем мужским ухаживаниям. После долгих размышлений и бессонной ночи, я пришла к выводу, что начну встречаться с Гришей, скажу об этом ему и всем своим родным. На комсомольское собрание пришла вся молодёжь и партийное руководство. Из страха, что кто-нибудь сядет со мной, я сама села рядом с Гришей. Через силу извинилась за своё отсутствие в прошлый раз в кино, придумала какую-то причину. В конце собрания он пообещал купить билет в кино ещё раз. Я точно решила идти с ним, взяла с него слово, что он зайдёт за мной вечером. Даже тётю Мотю предупредила, чтобы никто его не опередил. Моя хозяйка одобрила выбор: "Хороший паренёк, спокойный и твоя ровня."
Тётя Мотя боялась, что я начну встречаться с этим заведующим клубом, ведь он являлся женихом её дочери Анны. Он часто приходил к нам вечером, но я с ним ни на танцы, ни в кино не ходила. Поиграем все вместе в карты, надоест мне играть, сяду за своё вышивание. А сама думаю, скоро он будет их родственником, неудобно же его выгонять. Какое-то время он посидит, расскажет что-нибудь интересное и уходит. Однажды я предложила т. Моте: "Скажите ему, что Вы устали, Вам пора спать ложиться, отдыхать, он раньше уйдёт или вообще не придёт." А она отвечает: "Разве можно мне так говорить, он же ходит к нам из-за Нюськи, может после её учёбы он будет моим зятем." Но не стал он её зятем. Уже после моего отъезда женился на другой.
На этот раз, как и обещала, я пошла с Гришей в кино. После фильма он проводил меня до нашей барачной двери и поехал домой на велосипеде. На следующее утро в столовой я услышала от людей, что Гришу избили. Он считался чужим среди соколовских ребят, которые не давали прохода целинникам, дрались за своих девчонок. Но я тоже не из их числа, прибыла с первой фермы и никого из ребят не бросала. Я ошибочно думала, что в этом случае с Гришей, замешан председатель Рабкоопа Воронов. Разобраться с ним сложнее, чем с заведующим клубом. Он старше возрастом, пользовался всеобщим уважением. В культурном плане превосходил всех наших парней. Одевался в военную форму, которая подчёркивала его стройную фигуру. Возможно, ему больше и одеть нечего было.
Против своей воли я сравнивала Воронова с комендантами, которые следили долгие годы за нашей жизнью. О каких чувствах к нему могла идти речь? Мне было неудобно за него и за себя. Он, такой высокий по положению, как мне представлялось, человек, так поступает в отношении меня, нищей молоденькой девчонки, да ещё немки по национальности. Он меня тоже приглашал в кино, а я и не ответила, и не пришла. Я ведь никому ничего не рассказывала о своей ситуации, самой пришлось интуитивно догадываться, учиться на своих ошибках, думать, как поступать в том или ином случае. В конце концов решила, что мне перед ним нужно извиниться. Что решила, то и сделала. Воронов на меня и не сердился, разговаривал ласково, с улыбкой смотрел мне в глаза. Но я быстро перешла в наступление, категорически потребовала, чтобы он больше меня не встречал, в кино, на танцы не приглашал. Он в недоумении спросил : "Почему? Кто-то мешает?" Ещё ничего не зная о нашей дальнейшей судьбе, я выпалила от души, что нашёлся наш отец, и мы скоро к нему уезжаем. Это было с моей стороны чистое враньё. В то время мы и не догадывались, что скоро найдутся наши родственники в Сибири. К нам на первое отделение в ноябре приедет наш дядя, мамин брат. В кино этот мужчина меня больше не приглашал, но я чувствовала, что он где-то постоянно рядом. Часто сопровождал на своём мотоцикле мою повозку с будкой, полной хлеба, с центральной усадьбы до 4-го отделения, где я продавала хлеб в обеденный перерыв. В столовой я заступала на работу в пять часов вечера, обслуживала, как и раньше, клиентов.
http://www.proza.ru/2017/11/25/82