Яркий свет щупает мои веки настороженно. Я чувствую, как острые лучи вспарывают одежду и кожу. Совершенно странное состояние, словно тело освободили от привычного наполнителя, как мягкую игрушку, нутро которой пришло в негодность. Но в лохматого медвежонка поместят новую порцию плюша, а в меня как будто свинца расплавленного залили. Я прикована к кровати. Точнее, к тому, что мне удобнее всего назвать кроватью. Я пытаюсь заставить мозг снова отключиться, но уже поздно. Притворство здесь не работает.
Если бы не было так тихо, я бы не сумела услышать шаги. Пришлось напрячься и повернуть голову в сторону приближающихся звуков.
Они всегда ходят тихо.
Сколько я уже здесь? Мне кажется, что около десяти дней. Почему я? Они говорят, что у меня замечательный генный набор, именно тот, который ИМ нужен.
Пожалуй, я вам соврала. Они ничего не говорят. Вообще. Они просто загружают мне в память изображения, эмоции, с ними связанные – понимай, как хочешь. Первые несколько дней было совсем ужасно. Но, видимо, я могу быть неплохой ученицей, потому что сейчас, увидев на несколько секунд изображение пробирки и шприца с длинной иглой, я ни секунды не сомневалась в дальнейшем развитии событий. Меня уже не нужно держать, сопротивление выражаю, лишь слабо мотнув головой в сторону. У моих знакомых глаза более чем выразительны: огромные черные миндалевидные провалы, совсем как у персонажей какой-нибудь сенсационной передачи на рен-тв. И взгляд этих глаз прокалывал кожу не хуже, чем нестерпимый свет лампочки или игла на шприце.
Зачем им нужно столько моей крови? Я видела, что тонкие, с легкой чешуей четырехпалые руки пытаются причинить мне как можно меньше боли.
ОНИ даже своеобразно оправдывались, присылая изображения соотечественников. Получалось что-то вроде рекламного хода «до и после»: на первых снимках был какой-то несчастный с обваливающейся чешуей, с деформированным черепом. Но страшнее всего были глаза, у больных они были уменьшенные, покрытые какой-то белой пленкой. Это придавало лицу (если так можно назвать) какую-то мертвенность, выражение совершенной отстраненности.
И еще я почувствовала очень сильное, пробирающее горе, как будто именно к этим гуманоидам жуткая болезнь имеет самое непосредственное отношение. Перед глазами у меня проплыли колбочки с лекарством. На следующих присланных мне картинках были представители инопланетной расы, ничем не отличающиеся от моих четырех похитителей.
Мои похитители… Звучит романтично. Но ничего особенно приятного я не заметила, когда спокойно отправлялась домой на ужин, а в итоге вверх ногами полетела навстречу слепящему свету в тарелку весьма солидных размеров. Кстати об ужине. ОНИ действительно позаботились, чтобы я питалась нормально, хотя я и не знаю, из чего синтезируют пищу. И мне не удалось отследить ни малейшего намека на какой-то определенный порядок в приемах пищи, появлениях Большеглазых и моих невольных донорствах.
Кто бы знал, как неприятна эта процедура! Я стиснула зубы, попыталась думать о чем-то кроме иголки, сидящей глубоко у меня под кожей. Ах, да. Забавно было, когда я пыталась объяснить им значение гигиены для человека. Неловкость. Пожалуй, одним этим словом можно объяснить мои эмоции на тот момент.
Иголка наконец выныривает из вены. Они что-то прикладывают, присылают какие-то смешанные эмоции жалости и смущения. Трое ушли, собрав аппараты и колбочки, а четвертый остался. Я отражалась примерно на треть в черных провалах.
Большая красновато-серая планета, целые города под куполами, снова свет, огромные головы, немигающие глаза, тревожность, страх, переживание за близких. Изображения детализировались, приближались, отдалялись и уносились наконец прочь. Я поняла, что меня пустили в кусочек памяти. Кино продолжалось: у человека набирают кровь, что-то в нее вводят, радостное предчувствие, внезапность взрыва. Дальше появилась я. Там был какой-то раствор, побледневшее лицо мое с запавшими глазами (я почувствовала нечто среднее между воодушевлением и сочувствием). Я ведь почти сразу поняла, что здесь придется быть подопытным кроликом. Сейчас просто чуть-чуть разъяснили происходящее.
Хочешь, не хочешь, а никуда не денешься. ОН почему-то уверен в успехе, это чувствуется. А вот я – не особо. Они в любой момент человека могут заполучить, а мне, если что-то пойдет не так, ситуация совсем не улыбается.
Кажется, меня поняли. Я почувствовала легкое прикосновение к истыканной руке. Зеленоватая ладонь чувствовалась холодной и совсем гладкой, наверное, на ней не было чешуи. Еще одна порция совершенного вдохновения и уверенности в успехе.
Хрупкий силуэт, покачивая несоразмерно огромной головой, бесшумно удалился. Я наконец заснула.
На другой день ОНИ заявились снова. Судя по тому, что начали с каких-то успокаивающих плывущих картинок, вакцину мне введут именно сейчас. Я отвернула голову.
Мое тело резко начало нагреваться. Красный туман поплыл перед глазами. Я отключилась. Несколько раз просыпалась, кажется, стонала и бредила, видела дом и родителей. И снова отключалась.
Окончательно я пришла в себя очень ослабевшей. У моей постели пристроились все четверо, черные провалы смотрели очень внимательно. Хотя кто их разберет, как они смотрят.
Я поймала образы: я кричу, я плачу, я хватаюсь за их руки и невнятно прошу о чем-то. И снова волна сочувствия. Мне почему-то стало стыдно. Моменты, которые я не могла вспомнить, которые не могла контролировать, меня всегда пугали и настораживали.
Они меня, кажется, даже подбадривали. Странно, я раньше не задумывалась, что они чувствуют почти как люди. А еще куда-то делся свинец. Видимо, мои кукловоды вернули мне наполнители.
Раздался резкий звук, настолько резкий в этой кромешной тишине, что я сильно вздрогнула. ОНИ заволновались. Поднялись с видимым беспокойством.
Вдруг в помещение почти влетела еще одна партия черных провалов. Они были несколько выше моих похитителей и держались совсем иначе. Меня сначала даже не заметили. А я чувствовала волну гнева и беспокойства, как-то похожую на не праведный гнев родителей, когда натворил что-то серьезное.
Стойте-ка. Да это… Несомненно. Четверо моих знакомых были в совершенном смешении, всем своим видом изображали раскаяние и смущение. Совсем как перед родителями. Трое взрослых продолжали что-то присылать виновникам тревоги, сопровождая самыми яркими эмоциями, понятными даже мне. Наконец, им дали возможность оправдаться, а я была замечена, и мне тоже досталось какого-то снисходительно-жалостливого чувства. Затем удалились, оставив меня с тысячей вопросов наедине.
Когда все вернулись, даже абсолютно ничего не выражающие лица отчитанных недорослей светились торжеством. Взрослые, кажется, были шокированы. Все посмотрели на меня. Эмоции несколько изменились, это были благодарность и очень даже приятное мне желание оставить уроженку Земли в покое.
Я почувствовала на своем лице улыбку. Скоро домой.